Сны Персефоны (СИ) - Белая Яся - Страница 14

Поэтому встаю с кровати, в который раз оглядывая нашу с Аидом новую спальню — по-военному аскетичную.

После того случая, когда в подвале нашего загородного дома произошёл взрыв, все перебрались сюда — на подземную базу. У Аида она уже давно: надо же где-то изготавливать молнии для Зевса или стрелы для Аполлона. Вот в глубине подземелий, где проходили сотни рудоносных жил, и устроилась наша база. Кроме непосредственно горячего цеха, где царствовал Гефест,[3] тут ещё располагался и главный центр управления «Системой отслеживания богов». Когда Аид с Тотом её придумали и показали Зевсу, Верховный Владыка, говорят, радовался как ребёнок. Ещё бы — теперь каждого заговорщика можно вычислить заранее. У Аида, конечно, была своя причина запустить «С.О.Б.», однако распространяться он о ней не стал.

Сюда же, под землю, после примирения с Зевсом, прибыл и Прометей. Несмотря на прощение, дарованное Повелителем Неба, места на Олимпе ему по-прежнему не было. Хотя там и оставалась сероглазая богиня, которая когда-то наделила дыханием его слепленных из глины человечков[4]. На базе Прометей отвечал за ядерную физику и генетические исследования. И Афина с удовольствием помогала ему на этом поприще. Она больше не желала оставаться для державного отца только мудрой войной, оружием, которое бросали в бой, когда требовалось. Ей куда больше нравилось трудиться в отделе исследований и целоваться с голубоглазым титаном.

Вскоре к подземной команде присоединился и Геракл. Несмотря на своё вознесение и щедро дарованное бессмертие, он чувствовал себя лишним на Олимпе. Там было слишком много позолоченной лжи, а честный и прямой герой не выносил её.

«И опять же — дочь под присмотром», — мотивировал Геракл своё появление у нас. На что Макария ответила недовольным фырканьем: никак не могла простить ему женитьбу на Гебе — невозможно считать мачехой ту, кто на вид едва ли не моложе тебя.

В общем, вот такая разношёрстная братья собралась за последние тысячелетия в Подземном Царстве. И вызовы нового времени способствовали тому, чтобы все держались вместе и придумывали методы противодействия проказам суровой реальности.

Сейчас же, когда исчезли сразу три богини, и стало известно, кто стоит за этим, некоторых приходилось сдерживать в буквальном смысле — Гефест размахивал своим громадным молотом и грозился повыщипывать перья у крылатых сандалий кое-кого, Геркл же просто собирался с этим кое-кем поговорить по-мужски, похрустывая могучей шеей и разминания кулачищи. Тот же просто сидел в углу, обхватив голову руками, и смотрел прямо перед собой. У него не только пропала любимая жена, его предал лучший друг — ведь он доверял Гермесу, как родному брату.

В общем, дела творились такие, что любой потеряет сон.

Поэтому я тащу с постели одеяло, закутываюсь в него, чтобы прикрыть пижаму с чиби-Аидиками, погружаю ноги в тёплые пушистые тапочки, на которых щерятся фетровыми зубами три морды Цербера, и спускаюсь вниз, туда, где Аид колдует возле «С.О.Б.». Сейчас, когда все его помощники повалились с ног, лап, копыт, он один остался бдить.

Иногда я спрашиваю себя или — трясу Гипноса: спит ли мой Владыка когда-нибудь? И никогда не получаю ответа.

Подхожу на цыпочках, кладу ладони на плечи, упираюсь подбородком ему в макушку и прикрываю глаза. С ним — никогда не страшно, с ним не приходят дурные сны.

Аид берёт меня за руку, обводит вокруг кресла и тянет к себе на колени. На миг прячет лицо в волосах, потом — целует в глаза и лоб. И, наконец, поддевает согнутым пальцем моё лицо и пристально смотрит в глаза.

— Твой туман прав, — говорит, считав мой сон, — бог не может исчезнуть насовсем.

— Но ты же говорил, что если исчезнут мифы — божество станет смертным…

— Да, мы так считали. Знаешь, некоторые смертные поэты должно быть тоже когда-то — может, во снах или как-то ещё — попадали в Звёздный Чертог.

— Разве такое возможно?

— Да, — кивает он. — Звёздный Чертог сам выбирает тех, кто может в него войти. Остальным просто не явится.

— Значит, я…

— Значит! — подтверждает он. — Так вот, один земной поэт явно побывал в Чертоге, а после написал: «Так храм оставленный — всё храм,// Кумир поверженный — всё бог!»[5]

— И что из этого следует? — спросонья я плохо соображаю. Мне куда больше хочется просто сидеть на коленях у мужа, изредка обмениваться поцелуями и ни о чём не думать.

— Из этого следует, что даже после того, как богини исчезли и пропали мифы и упоминания о них, они по-прежнему остаются богинями, а мы — ошибались. Из этого следует — что мифы можно написать заново. И такие достоверные, что и боги примут их за свои.

— Но ведь всегда остаётся Скрижаль Мироздания, где хранятся подлинные истории.

— Ровно до той поры, пока новый бог нового мира не начнёт свою Скрижаль.

— Ты думаешь, Гермес способен на такое? — сонно бормочу я и трусь щекой о его чёрный с серым джемпер. Люблю, когда Аид — вот такой, домашний, в джемпере и джинсах. Одежда смертных только подчёркивает достоинства его стройной поджарой фигуры.

Аид хмыкает и снова нежно целует меня в волосы:

— Нельзя недооценивать противника, Весна. Если сомневаешься в его способностях, спроси Зевса, Посейдона, Гефеста, Афродиту, Аполлона и Ареса[6]. Да и потом — только одного из нас смертные назовут Трисмегистом.[7] Только одного будут помнить, когда Зевса на небе сменит Единый. И он ведь уже создал свою Скрижаль. Изумрудную, как твои глаза[8]. И в ней нет нам места.

Я, конечно, перечитала много книг в библиотеке Тота, но мне никогда не было дела до трудов, в которых боги говорили о природе божественного. Поэтому об Изумрудной Скрижали не имела представления.

— Но если у него уже есть Скрижаль, зачем ему ещё одна?

— Изумрудная Скрижаль, конечно, — великий текст. Но это — писанина для избранных. Таким не поведёшь за собой массы. Смертным надо попроще и попонятнее. Нечто максимально доходчивое…

— Как фильмы, которые смотрят Загрей и Макария?

— Именно. Книги ушли в прошлое. Современности нужны красивые яркие картинки. И ты ведь прекрасно знаешь, что Гермес умеет такие создавать…

Я вздрагиваю, коснувшись воспоминания, которое столько лет гнала от себя и прятала в глубинах сознания.

— Разве, то не было глупой шуткой? — цепляюсь за тростинку, потому что водоворот дурных предчувствий уже уносит меня.

— Нет, Весна, — грустно отзывается Аид, — то была проверка, которую я провалил.

И меня накрывает тёмной и холодной волной памяти…

_____________________________________

[1] В греческой мифологии олицетворение вечного мрака, а также первотуман.

[2] В древнегреческой мифологии бог насмешки, злословия, критики. Сын Нюкты и Эреба, брат Гипноса.

[3] Гефест (Hephaistos) — бог огня и металлических изделий, покровитель кузнечного ремесла, сын Зевса и Геры, а по некоторым мифам — сын одной Геры (поэтому называется Apator, т. е. не имеющий отца). Гефест родился хилым и хроменьким. В гневе сбросила его Гера в океан, но морские богини Фетида и Эвринома подхватили несчастного, перенесли в глубокий грот и выходили. Гефест вырос отличным мастером, и сделал много нужных вещей для богов. А ещё — женился на самой красивой богине Олимпа Афродите.

[4] Согласно Гесиоду, Прометей вылепил людей из земли, а Афина наделила их дыханием.

[5] Строки из стихотворения М.Ю. Лермонтова «Я не люблю тебя»

[6] Ещё младенцем Гермес в шутку украл скипетр у Зевса, трезубец у Посейдона, у Гефеста щипцы, у Афродиты пояс, золотые стрелы и лук у Аполлона и меч у Ареса.

[7] Триждывеличайший.

8] По одной из версий Гермес, увидев Персефону, сильно возбудился. Изначально изображение Гермеса было представлено четырёхгранным столбом — гермой — с головой бога и возбуждённым фаллосом. В более древней, чем Олимпийская, традиции Гермес был богом плодородия, как, впрочем, и Персефона.

Разговор об изменах случился у них внезапно, когда лежали расслабленными после особенно бурной встречи. Аид играл с её рыжими локонами, обводил кончиками пальцев нежный абрис лица и, поцеловав в уголок губ, алых и шелковистых, как лепестки роз, произнёс: