Оберег от нечистой силы (СИ) - Цветкова Алёна - Страница 22

Святоша, к которому подходили с вопросом, правда ли, что обереги защищают от демонов, поджимал недовольно губы, но согласно кивал, подтверждая действенность нового способа защиты от демона.

Вообще, в последнее время святоша сильно изменился. Если раньше он был как-то особенно безмятежен и смотрел на мир с легкой покровительственной улыбкой, то теперь в его глазах все чаще мелькали растерянность и недоумение, а еле наметившиеся морщины обозначились сразу и резко. Он часто хмурился, с недовольством глядя вокруг, а еще старательно избегал меня.

Пока мне было некогда, я не особенно обращала на это внимание. Но когда работа лавки более-менее наладилась, наше отчуждение стало заметным.

— Святоша, — заглянула я к нему в келью после службы, — что случилось?

— Ничего, дитя мое, — попытался уйти от ответа святоша.

Но от меня не так-то легко избавиться. Я вцепилась в святошу, как клещ в собаку. И он раскололся.

— Понимаешь, Василиса, — вздохнул он, — с тех пор как ты появилась в моем храме все пошло наперекосяк. Эти твои бомжики… чистота в городе… обереги… сколько времени прошло с твоего приезда? Около трех месяцев. А как все изменилось. А ведь я при этом храме уже десять лет… и всегда считал, что очень много делаю для своей паствы.

— Но ведь это так и есть, святоша! — воскликнула я, — все горожане вас любят, уважают и почитают за то, что вы способны помочь словом и молитвой каждому. И в городе не горят костры.

— И я так раньше думал, — грустно улыбнулся святоша, — а сейчас вижу, что делал я ничтожно мало… Я тут, — он запнулся, но договорил, — попробовал спать в кирке…

— Да вы что? — рассмеялась я, — и как впечатление?

— Это ужасно, — передернул он плечами, — тесно, неудобно… я не понимаю, почему никто раньше не задумывался над этим. Мы прятали наших женщин в ящик и даже не искали другие пути решения этой проблемы. И почему ни одна женщина до тебя не донесла до своего отца, брата, мужа, что им там неудобно?

Я промолчала. Потому что ответ на этот вопрос для меня был слишком очевидным, а для местных слишком преждевременным. Они меня просто не поймут.

Но святоше и не нужен был ответ. Ему просто хотелось выговориться.

— А бомжики эти… сироты… вдовы, которые тащат на себе детей… я ведь даже не замечал их. Как будто бы у меня пелена на глазах была. А сейчас они все время перед глазами. Ты ведь права, люди помогают храму, а храм должен помогать людям. И не только молитвами.

— Ну, — я похлопала святошу по плечу, — все хорошо, вы теперь этим и будете заниматься. Откроете сиротский приют, социальный центр для малоимущих…

— Социальный центр? — перебил мня святоша, — что это такое?

— Это место, где нищих и малоимущих кормят бесплатно, дают им одежду и ночлег, — улыбнулась я, — что-то вроде нашего работного дома. Но сейчас мы помогаем только тем, кто там живет, а Центр сможет охватить гораздо больше людей.

Святоша замолчал, переваривая новую информацию. А потом сокрушенно вздохнул и сказал:

— А знаешь, что самое неприятное, Василиса?

— Что?

— Что на все это показала мне какая-то купчиха. — Вот тут я просто дар речи потеряла. — Я всегда презирал купцов, считая их самыми бездушными людьми. Цель их жизни — деньги. Этот презренный металл… Они ничего не делают, только покупают и продают…

— Ну, знаете ли, — зашипела я, обретя дар речи через долгие несколько секунд, — это уже переходит всякие границы, святоша. «Какая-то купчиха»? — возмущение во мне достигло предела и хлынуло через край. — Да, вы! Вы! Святоша! — обозвала я его и, хлопнув дверью, выбежала из кельи.

Он что-то кричал мне вслед, но я не слушала. Во все кипело. Ярость требовала выход, и больше всего хотелось вернуться и набить морду этому гаду. Ишь, нашелся праведник! Какая-то купчиха! Сволочь в рясе!

Но вместо этого я отняла лопату у старичка Ерофея, вяло скребущего храмовый двор, и принялась кидать снег, чтобы успокоиться.

Ну, и черт с ним! Ну, и пусть я «какая-то купчиха»! Мне бы только дождаться одобрения святого отца для продажи и производства турсов-оберегов, а потом я просто уеду из этого храма. В столицу! И никогда больше не увижу этого… святошу!

12

Обида на святошу не проходила. И это было странно. Да, я всегда была невоздержанной на эмоции и вспыльчивой. Но стоило выпустить пар, как вся злость моментально проходила и я готова была простить все, что угодно.

Но вот слова «какая-то купчиха» забыть никак не удавалось. И крышечка моего внутреннего чайника дребезжала каждый раз, когда я смотрела в сторону храма. А уж когда святоша попадался мне на глаза, я еле сдерживалась, чтобы не высказать этому чертову праведнику все, что я о нем думаю.

Останавливала меня только необходимость поддержки храма в моем бизнесе. Но я дала себе слово, как только получу одобрение святого отца, перед отъездом в столицу отвешу этому святоше по полной. За все свои страдания расплачусь. Все выскажу и о нем, и о его ненаглядной леди. Пусть потом сидит в своем медвежьем углу и страдает. А я буду блистать в столице!

Леди Элеонора, возлюбленная нашего святоши, молодая вдовушка, вернувшаяся в Летинск к отцу, заявилась в мою лавку почти сразу после открытия.

— Сударыня Василиса, — она смотрела на меня глазами в которых стояли слезы, готовые пролиться при первой же необходимости хрустальными каплями, — умоляю, мне нужен самый лучший оберег. Проклятые демоны, — замахала она длинными, густыми и противно-коровьими ресницами, — не оставляют меня в покое и терзают мою душу. Помогите мне, умоляю, — протянула она ко мне руки…

А я смотрела на эту ледю и с поразительно спокойной, ледяной яростью отмечала, что она хотя и не худая, но стройная, уточненная и элегантная. И она не дура, хотя и притворяется глупышкой, а еще отлично умеет пользоваться своими женскими чарами… тварь! Ненависть к ней была непонятной, но холодной и кристально четкой.

У нее есть все, чего у меня никогда не было, да и не будет. Даже несмотря на проснувшуюся во мне женщину. И я впервые в жизни почувствовала себя обделенной, как будто бы мне что-то недодали. Давным-давно, скорее всего еще в утробе матери.

Появилось необъяснимое желание взять в руки лопату и огреть эту ледю по голове. Потому что нельзя быть на свете красивой такой… и такой элегантной… и, вообще… приперлась тут.

Обереги я ей, конечно, продала. Выбрала самые убогие, трикотажные «парашюты» с пошлым красным сердечком на всю задницу. Нам их, вручили бесплатно, в качестве сомнительного бонуса.

Негодование на леди Элеонору бурлило во мне до самого вечера и требовало выхода. И я, закрыв лавку, помчалась в гости к Марьюшке. А с кем еще обсуждать эту ледю, не с кухаркой же, и не с Варухой.

— Ты представляешь, — возмущалась я, жуя какие-то засахаренные медовые фрукты и запивая чаем, — приперлась! Дай мне, говорит, самые лучшие обереги! Ты представляешь?! Самые лучшие! Ага! Бегу, спотыкаюсь и падаю! Да кто она такая, вообще! Возомнила из себя невесть что!

Марьюшка понимающе кивала головой и поддакивала.

— И, главное, с виду сама невинность, — вещала я, размахивая руками, чтобы выразить глубину своего недовольства, — ах, помогите! Ах, спасите! Демоны меня мучают! Я так хороша, что даже инкуб забыть не может мои сомнительные прелести! — изобразила я писклявый голос леди Элеоноры, — вот ведь гадина какая!

— А ты знаешь, — зашептала Марьюшка, — что ее родители хотели замуж за нашего святошу выдать? Они с детства знакомы…

— Что?! — я даже подавилась. — А ты откуда знаешь?

— Светозар рассказал, — сдала мужа Марьюшка, — он с ними вырос. Только он старше немного. Поэтому когда Светозар Главой стал, асвятошу отец из семьи изгнал…

— Вот змеюка подколодная, — выругалась я на леди Элеонору, пропусти мимо ушей половину рассказа Марьюшки, — теперь понятно чего это она к святоше зачастила. У-у-у! Как я ее терпеть не могу. Ненавижу тварь!

— Да-да-да, — согласилась Марьюшка, — я тоже старших жен Светозара ненавижу. Особенно, когда они жалобится начинают, что муж наш охладел к ним совсем и каждую ночь только меня на ложе берет, пока они в кирках томятся.