Антология советского детектива-39. Компиляция. Книги 1-11 - Веденеев Василий Владимирович - Страница 117

Подходило расчетное время. Виктор, не скрываясь, стал поглядывать на часы — было без четверти двенадцать — давал понять, что пора и закругляться. Но режиссер не то что не замечал, не хотел замечать, продолжая темпераментно орать. Вот он, телефонный звонок. Звякнул один раз и умолк. Виктор встал с дивана, потянулся и перебивая режиссера, резюмировал:

— Мне все ясно, Юрик. Одного боюсь, подниму ли я это. Дай мне сутки на размышление.

— Нечего думать, Витя! Все уже придумано. Запиши, и мы сделаем такую картину! — какую картину они сделают режиссер словами выразить не мог. Он сжал оба кулачка и затряс ими. Виктор уже был в прихожей.

Последняя ночная теплынь этого лета встретила его на воле. Виктор вышел через арку на улицу и посмотрел чуть вниз туда, куда полого сбегала эта улица. До самой площади, на которой высился резной фаллос, символизирующий некий свершившийся много лет назад акт между Россией и Грузией, не было ни единой души. Виктор пересек проезжую часть и от нечего делать стал изучать окна дома, который только что покинул. Кооперативный этот дом населили кинематографисты, вечно воюющие со стадностью. И поэтому окна были разные: со старинными люстрами (такой нет ни у кого!), с шелковыми абажурами (на заказ из батика, привезенного хозяином из загадочного Таиланда), причудливыми бра и торшерами (произведениями последнего на Москве мастера золотые руки). Уютно, уютно жили принципиальные борцы за высокое киноискусство.

Резкий крик донесся снизу и тут же сдавленно прекратился. Скрываясь от света резких фонарей в тени тротуарных деревьев, Виктор осторожно пошел туда, откуда донесся крик. Вот они: метрах в тридцати от него на неряшливом пустом пространстве, возникшем на месте снесенного дома, трое деловито и умело били четвертого. Один из троих держал, зажав ему рот, страдальца, а двое колотили в него, как в барабан. Некоторое, достаточное для троих время, Виктор любовался поучительным зрелищем и, наконец, сочтя экзекуцию достаточной, вскричал нервным, взволнованным, высоким голосом:

— Что здесь происходит?!

— Атас! — крикнул державший, уронил страдальца на землю, и троица кинулась по улице вниз. К фаллосу.

Виктор бегом преодолел тридцать метров, отделявших его от лежащего, и, тревожно дыша, склонился над ним.

— Что с вами?

Диме Федорову некогда было отвечать: он, раскинув руки по поганой земле и прикрыв глаза, стонал. Виктор с трудом приподнял его, усадил. Дима, как пьяный же, вяло обрадовался, произнеся невнятно:

— Витя.

— Димка! — вполне правдоподобно изумился Виктор. — Кто это тебя? За что?

— Помоги мне, Витя, — жалобно попросил Дима.

Виктор крепко взял его за талию, и оба, кряхтя, встали в рост.

— Руки, ноги целы? — спросил Виктор.

— Не знаю. Я домой хочу. Доведи меня, Витя.

Что и требовалось доказать. Виктор закинул Димину руку себе на плечо, ухватистее взял за талию и осторожно повел его вверх к богатому дому с уютными окнами. Ребята поработали добросовестно. Дима передвигался весьма неумело, каждый свой шаг отмечал легким постаныванием.

В квартирке-бомбоньерке холостяка-греховодника Виктор постарался привести страдальца в порядок: раздел, умыл, осмотрел подвергшееся побоям тельце, для понта смазал некоторые места йодом, вновь одел — в халат — и с материнской нежностью усадил в мягкое креслице. Осведомился:

— У тебя выпить есть что? Тебе выпить надо.

— В холодильнике посмотри.

Не холодильник — скатерть-самобранка: и водочка трех сортов, и колбаска — сервелат, и колбаса салями, и окорок, и сыр швейцарский, и огурчики, и помидорчики.

— Меня паразит Юрка не кормил! — объявил Виктор. — Я жрать хочу.

— Бери что хочешь, — томно разрешил Дима.

На журнальном столике Виктор изобразил что надо. И выпить, и пожрать.

Налил Диме в стакан, себе в большую рюмку.

— Ты что, не на автомобиле? — спросил Дима, поднимая стакан слабой рукой.

— Думал Юрка поднесет, поэтому и гортранспортом прибыл, — ответил Виктор и посоветовал: — Ты сразу все махани. Поможет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Дима по бабьи сосал из стакана, а Виктор одним движением вылил рюмку в себя. И замер: прямо перед собой на стене увидел большую фотографию в тонкой раме, на которой хозяин дома в камуфлированной куртке и такой же каскетке восседал на лихом коне, а коня держал под уздцы сопливый витязь конюх.

Виктор закашлялся и поставил рюмку на стол.

— Ты закусывай, — оторвавшись от стакана, предложил Дима.

— А ты пей, пей, — приказал Виктор.

Дима, наконец, умучил полторашку и, стараясь не колыхать свой поврежденный организм, осторожно откинулся в кресле. Однако, видимо, потревожил в себе что-то, потому что горестно пожаловался:

— Болит, Витя, все болит!

— Тогда еще сотку, — решительно определил вторую дозу лекарства Виктор и, отмеряя ее в Димин стакан, посоветовал: — Ты бы лучше не трогал местных девочек, Дима.

— Да не трогал я никого! — со слабым отчаянием возразил Дима.

— Ладно, что я тебя не знаю, что ли! Юбки же не пропустишь. А здесь юные аборигены — народ суровый. Район-то какой — Грузины! Ну, будем!

Он и себе налил рюмку. Выпили. Бодрее стал Дима, бодрее: сотка прошла без пауз.

— Это не из-за баб, Витя! — сказал он, запив сотку водичкой. — И не местные пацаны меня избили, а бандиты, настоящие бандиты!

— Когда тебя бьют, всегда кажется, что бьют тебя богатыри. У страха глаза велики, Дима. А ты у нас хилый, интеллигент с пылким воображением. Сообщив это, Виктор деятельно приступил к поглощению дефицитных колбас и сыров. Дима с обидой наблюдал за этим процессом. Собирался, чтобы ощетиниться. Собрался:

— Меня сегодня били в первый и в последний раз в жизни. И тем, кто сделал это, еще сильно аукнется.

— Ой, не замахивайся, Дима, ой, упадешь! Кто ты есть в наших суровых сегодняшних буднях? Фрей тонконогий, лох от стенки...

— Почему от стенки? — перебил Дима. Стенка эта показалась чрезвычайно оскорбительной.

— Потому что у тебя, если ты за стенку не держишься, тонкие ножки подкашиваются. Стой у стенки, Дима, и не двигайся.

— А если стенка вместе со мной на них двинется? — загадочным вопросом предположил Дима и высокомерно глянул на Виктора. Хорошо, хорошо поплыл с непривычных двухсот пятидесяти. Виктор нарочито паузил: оторвался от пищи, отдышался, со вниманием приступил к очередному наполнению жидкостей. Дима гордо ждал ответа на свой вопрос.

— Стенку твою по доскам разберут, а последней дощечкой тебя по голове, — лениво обрисовал перспективу Виктор и поднял рюмку: — Будем, Дима!

— Моя стена — стальная! — возвестил Дима. — Помнишь про легионы Цезаря? Стена из сверкающих щитов надвигается мерно и неостановимо. И горе тому, кто станет на ее пути!

— Пожалуй, двести пятьдесят для тебя — многовато! — озабоченно заметил Виктор.

— Ты... ты... — не находя слов, заспотыкался на личном местоимении Дима, непроизвольно набирая в больную грудь воздух. Набрал, выдохнул и в свободно-презрительной манере плавно продолжил:

— Что ты знаешь обо мне, бедный, несмышленый Витя? Да и что ты можешь знать? А я знаю о тебе все. Я знаю, с кем ты спишь, я знаю, что ты пьешь, я знаю, сколько ты зарабатываешь, я знаю, о чем ты думаешь, я знаю, чего ты хочешь. Я знаю про тебя все, потому что я лох от стенки.

— И это тебе помогает жить? — спросил Виктор.

— Что? — не понял Дима.

— Что ты знаешь обо мне все.

— Нет. Мне помогает жить, что я от стенки.

— Не очень-то. Три пацана отвели тебя от твоей стенки и без суеты пересчитали ребра.

— Они горько пожалеют об этом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ты разыщешь этих пацанов и, держась за стенку, со страшной силой изметелишь их? Картинка заманчивая, но из области маниловских мечтаний.

— Почему я? Их разыщут и накажут другие. У нас разделение труда, Витя.

— У кого это у нас? — тихо поинтересовался Виктор.

Ляпнул Димочка лишнее и спохватился.