Самое трудное испытание (СИ) - "Elle D." - Страница 18

«В сущности, — подумал Уилл, — он брал меня силой все эти годы. Каждый день, каждый час. Своим обаянием, властностью и нерушимой волей. Он делает это даже сейчас. Прямо сейчас».

Риверте начал написать, но через минуту, чувствуя неподвижный взгляд молчаливо сидящего Уилла, снова опустил перо.

— Да что вы так смотрите на меня? Хотите о чем-то поговорить?

— Нет, — моментально откликнулся Уилл. — Вовсе нет.

— Уверены? Ну хорошо, просто… Впрочем, как пожелаете. Не могли бы вы передать мне нож для чинки перьев? Эти перья просто отвратительны, надо будет устроить Гальяне порядочную трепку. Он в этот раз будто нарочно делает все, чтоб вывести меня из себя.

Уилл потянулся к ножику с костяной ручкой, лежащему на краю стола: затейливая дорогая вещица, драгоценная безделушка из тех, что Риверте так любит. Я и сам, подумалось Уиллу, был для него драгоценной безделушкой когда-то… Он взял нож и протянул его Риверте через стол, но при этом случайно задел несколько бумаг, лежащих с краю стола, и они осыпались на пол.

— И вы тоже, — вздохнул Риверте, — тоже делаете вот это словно нарочно. Или это на вас так Даккар действует, что ли?

— Не вставайте, я сам, — Уилл поднялся с кресла и нагнулся, чтобы подобрать рассыпанные бумаги. Его взгляд рассеянно скользнул по ним, случайно выхватывая слова… слова, написанные его собственной рукой.

«Любезный Фернан, рад сообщить тебе, что только что меня хорошенько выдрали в…»

— Господи! — вскрикнул Уилл.

Он выронил письмо, словно обжегшись. Отступил на шаг, глядя на пожелтевший пергамент — дрянные чернила, дешевая бумага, — свернувшийся у его ног, словно гадюка, готовящаяся напасть. Риверте вскочил на ноги и в мгновение ока оказался рядом, но Уилл так оторопел, что даже не подумал от него отстраниться.

— Что такое? — руки Риверте сгребли Уилла за плечи, и Уилл, с трудом оторвав взгляд от бумажного монстра, свернувшегося у его ног, указал на письмо пальцем.

— Это… — еле выговорил он. — Это…

Риверте посмотрел вниз. И побледнел. Выругался так грязно, как не ругался очень давно. Хотел наклониться, но Уилл опередил его, быстро схватив письмо и отскочив с ним за кресло.

— Ты его сохранил. Почему ты его сохранил?

— Послушай… Уилл, подожди, успокойся, прошу…

— Зачем ты его оставил? — закричал Уилл, комкая бумагу, жгущую ему ладонь раскаленным железом, и отшвыривая её в незажженный камин.

— Потому что ты оставил в нём шифр! — почти крикнул Риверте, тоже повышая голос. — Я думал, может, там есть ещё какие-то знаки, которые я не распознал сразу. Это была единственная надежда для…

— Да, но потом?! Потом, когда ты меня спас, оно тебе было уже не нужно. Эта… эта дрянь… эта… мерзость… — слова выталкивались наружу, словно сгустки рвоты, и Уилл зажал рот ладонью. Глаза щипало, но слезы не шли. Он сомневался, что сможет заплакать ещё хоть раз в жизни. Было бы хорошо, если бы смог.

Уилл убрал руку ото рта и выговорил, чеканя каждое слово:

— Или тебе просто нравилось его перечитывать?

— Уилл…

— Тебе нравилось читать о том, как меня насиловали. Ты бы с удовольствием сам оказался там. И присоединился.

— УИЛЛ!

Плотину прорвало. Это случилось, трещина разошлась, разомкнулась, превращаясь в пропасть, и выпустила нескончаемый поток грязной, мутной черной воды. Уилл почувствовал себя очистившимся. Наконец-то, после стольких лет, очистившимся, но ещё не свободным.

Пока еще нет.

— Я ухожу, — сказал он и повернулся к двери. Риверте бросился к нему, но Уилл предостерегающе вскинул ладонь. — Не прикасайтесь ко мне, сир. Не смейте.

— Я сохранил его, потому что думал тогда, что это все, что мне от тебя осталось, — хрипло сказал Риверте, и Уилл бросил на него ещё один взгляд — последний взгляд, так похожий на те, что тысячи раз бросал раньше: полный смятения, грусти, надежды, любви… неужели все это было только иллюзией? Только горько-сладким самообманом?

Столько лет…

— Что ж, — сказал Уилл. — В таком случае вы поступили очень разумно. Сможете его перечитывать одинокими вечерами.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Куда ты собрался?

— Не знаю. Куда-нибудь подальше от вас. Нет, сир, не надо, ничего не говорите. Вы слишком много мне наговорили за все эти годы. Стоит вам только раскрыть рот, и я теряю волю. Вы что-то сделали со мной… не знаю, что… но намерен выяснить.

— Уилл, ты меня пугаешь. Ты сходишь с ума. Умоляю, скажи, что случилось? Вместе мы сможем…

— Ничего не случилось, вернее, случилось, но слишком давно, чтобы вы удосужились вспомнить. В любом случае, это не важно. Я уезжаю, и если вы приставите ко мне ваших соглядатаев, то, клянусь, между нами всё будет кончено.

Риверте опять начал что-то говорить, но Уилл не стал слушать: он вышел, громко хлопнув дверью. Бегом спустился по лестнице, бросился в конюшню, лихорадочно торопясь, взнуздал коня. Он спешил так, точно за ним гнались все демоны ада, словно боялся, что Риверте кинется в погоню, схватит и остановит его. И он действительно мог это сделать, Господи, Риверте мог это сделать. Но Уилл не собирался больше позволить ему.

«Ты не вырвешься», так, да? Что ж, посмотрим.

— Уилл!

Риверте уже был на пороге. Уилл взлетел в седло с легкостью, которой уже не ждал от своего одеревеневшего тела. Пришпорил коня и стрелой пронесся мимо Риверте, обдав графа тучей грязных брызг. Огнегрив вынес его за ворота Даккара. Ветер ударил в лицо. Уилл вздохнул полной грудью и понесся по дороге, которой приехал сюда когда-то давно, в семнадцать лет, боясь, крепясь, надеясь, и не подозревая, что страхи его так же беспочвенны и никчемны, как и его надежды и мечты.

========== Глава третья ==========

Уилл мчался вперед, подстегивая всхрапывающего коня так же безжалостно, как его самого подстегивала клокотавшая в нем ярость. Он скакал верхом, почти ослепнув от нестерпимой душевной боли, и опомнился, только поняв, что уже почти не различает дорогу: сумерки сгущались неумолимо и были так же темны, как и тучи, заволокшие душу Уилла. Однако он не мог просто скакать сквозь ночь куда глаза глядят; не после того, что случилось с ним недавно в окрестностях Кастерлея. Уилл натянул поводья с такой силой, что едва не разорвал несчастной лошади губы. Огнегрив жалобно заржал и встал на дыбы, и Уилл, вздрогнув, подумал: «Господи, что я делаю? Зачем мучаю несчастное животное? Оно-то точно ни в чем не виновато».

— Прости, прости, пожалуйста, — забормотал Уилл, похлопывая всхрапывающего коня по загривку трясущейся ладонью.

Он наконец огляделся. Кругом был лес, темный, непроглядный. В ветвях ухали совы, какая-то крупная ночная птица, хлопая крыльями, пролетела у Уилла над головой. В чаще слышался далекий волчий вой. Дорога, которой несся Уилл, перешла в тропу, прямую, но довольно узкую и уводившую незнамо куда. Уилл не узнавал этих мест; возможно, он сумел бы сориентироваться при свете дня, но не в ночной темноте и не в том смятении, в котором он сейчас пребывал. Если тут затаились разбойники или ещё какие-нибудь негодяи, решившие сделать Уилла Норана своей жертвой, то он ничем не сможет им помешать. У него не было с собой ни оружия, ни денег, ни куска хлеба — ничего, кроме одежды, которая была на нем, и коня, которого он почти загнал несколькими часами бешеной бессмысленной скачки.

Граф Риверте, пожалуй, прав: Уилл сходит с ума. Граф Риверте всегда оказывается прав, не так ли?

Уилл снова пустил коня вперед, на этот раз шагом, и некоторое время спустя перешел на легкую рысь. Поворачивать назад он точно не собирался — значит, надо ехать вперед и надеяться на лучшее. Рано или поздно дорога куда-нибудь выведет. Ну а если Уиллу суждено сгинуть в этой чаще — так тому и быть. Право слово, сейчас он думал, что так было бы лучше для всех.

Но Уилл не сгинул в ту ночь. Примерно после часа малоприятного путешествия через угрожающе похрустывающий и подвывающий ночной лес он увидел впереди огни. Неясные и не слишком частые — не похоже на деревню, да и для замка слишком блекло. Вскоре деревья расступились, и Уилл увидел на фоне темно-синего ночного неба длинное приземистое здание, огороженное стеной и тянущееся ярдов на триста в сторону от дороги. Уилл смотрел, как оно приближается, гадая, что это может быть, и в этот миг луна выглянула из-за облака и послала серебристый луч косого света, вонзившийся, словно стрела, в верхушку острого шпиля на вытянутой треугольной крыше. Уилл знал такие шпили и такие крыши: храмовое зодчество в Вальене было весьма строго канонизировано, и большинство церквей и часовен строились по одному и тому же образцу, одобренному главным зодчим империи и благословленному верховными клириками.