Поездом к океану (СИ) - Светлая Марина - Страница 43

— Там правда были японцы? — спросил лишь единожды Уилсон, когда Юбер уже замолчал.

— Видел — как тебя сейчас, — мрачно ответил тот. — Полковник Танака. Его живьем взяли, а эта мразь заглотила какую-то дрянь и подохла раньше, чем мы хоть что-то понять успели. Под его командованием положили семьдесят человек моих ребят. Семьдесят, Ноэль. А наши твари молчат, они никогда не скажут вслух, с кем мы там воюем.

— Значит, они действительно используют военнопленных… — Уилсон помолчал, разглядывая янтарную жидкость в своем стакане. — Если Индокитай мы худо-бедно держим, то настоящую войну с Пекином сейчас никто не затеет — силёнок не хватит.

— Да это она и есть, Ноэль. С Пекином!

— Третья франко-китайская? Пожалуй! Но это не нашего с тобой ума дело. Не твоего и не моего. Уж лучше назад, в Египет, в Фивы.

— Ты счастливый человек. У тебя всегда найдутся какие-нибудь Фивы.

— Просто ты их не видел, Анри. Тебе бы понравилось, но ты не видел.

И, наверное, уже не доведется. Кусок железа в груди магнитом тянет туда, где можно довершить начатое. Но этого Юбер Ноэлю уже не говорил. Он даже себе об этом не говорил — было страшно, как в бездне. Он был и пьян, и зол, и до состояния искромсанного куска мяса истерзан ревностью.

И всё, что происходило в тот вечер, все события, все слова, вся его горячая бравада — лишь затем, чтобы хоть ненадолго забыть, где и с кем сейчас Аньес, которая пошла дальше. Так далеко, что Лионец и сам наконец уверился, что обоим было бы лучше, если бы он согласился.

Генерал Риво явился сам.

Юбер всё гадал: вызовет — не вызовет.

Но в эти дни нарочно избегал поездок в Отель де Бриенн, откладывая все дела там настолько далеко, насколько это вообще было возможно, и засев в форте. Почти что забаррикадировав собственные двери и превратившись в бездумного бумагомарателя — резолюции, отчёты, запросы, письма. Его жизнь длилась от одного росчерка пера до другого.

Всё было приведено в идеальный порядок, какого Кинематографическая служба не видела, пожалуй, со времени своего учреждения. А Юбера снова стала душить эта дурацкая форма — не позволяла развернуться и надавать по морде распустившимся идиотам, работавшим в ведомстве до него.

Так продолжалось несколько следующих после памятного обеда дней. Ничего не происходило. Папка с прошением Аньес перекочевала в архив. Подальше от соблазнов.

А потом генерал Риво явился сам.

Расположился в кабинете на стуле напротив, на котором обычно сидели «просители», и устремился к намеченной цели без вступлений и мудрствования, положив на стол лист бумаги, исписанный ровным почерком, и придвинув его к Юберу. Зацепил ладонью пресс-бювар и грубовато брякнул:

— Пришлось послужить посыльным, господин подполковник. Все равно ведь собирался заехать.

Лионец мазнул взглядом по прошению, не особенно задаваясь вопросом, чье оно и что вообще происходит. Дураком надо быть, чтобы не понять еще до того, как генерал вошел — после единственного оповещения лейтенанта Дьена. Что ж, Риво его не удивил. Он поступал ровно так, как Юбер и ожидал.

Лионцу же тоже оставалось лишь сыграть свою партию в их развеселой забаве на троих. Он взглянул на своего визави и очень спокойно проговорил:

— Мадам де Брольи отказано во вступлении в Кинематографическую службу добровольцем, господин генерал. Сожалею.

— Чушь! — отмахнулся Риво. — Она славная женщина, умная и очень способная. Я знавал их семейство еще до войны, чудесная была пара. Как жаль, что Бог забирает людей без разбору. Марсель де Брольи вполне послужил бы еще на благо Франции.

— И, тем не менее, ей отказано, — повторил Юбер ровно тем же тоном, что и в предыдущей реплике. Будто внутри него, под формой, под кожей, под ребрами — не клокотало.

— Да, я знаю, Аньес сказала мне. Потому я самолично заставил ее написать новое прошение и хочу, чтобы его удовлетворили.

— Замуж она не вышла? — насмешливо растянул губы Анри. — Помнится, в отказе фигурировало отсутствие разрешения.

— Бросьте дурачиться, — начиная сердиться, потребовал генерал. — Она вдова, отца у нее нет, а…

— … а отчим осужден за коллаборационизм, — перебил подполковник. — Мэр Ренна, господин Прево сотрудничал с немцами в годы оккупации. И, надо сказать, все семейство, которое при нем в ту пору находилось, отменно себя чувствовало. Комитет национальной обороны настоятельно не рекомендует давать ей разрешение на службу.

— Это мне тоже известно. Но я не знаю, известно ли вам, что сама Аньес вместе с матерью нашли способ помочь нескольким еврейским семьям избежать гибели? Черт, да они укрывали канадского авиатора в собственном доме, Юбер! И этим поступкам есть свидетели. Я ведь тоже провел расследование, куда более тщательное, чем ваш драный комитет! Или, по-вашему, это ничего не значит?

Это значило слишком много. Например, что сейчас Юберу хотелось стоя аплодировать этой великой авантюристке — она совсем задурила голову старикану! Что, впрочем, в его возрасте и неудивительно. Удивительно другое — как он еще не вцепился ему в шею. Или как не свернул шею ей. Потому что даже представлять… даже думать об этом… омерзительно.

Спасительница евреев и авиаторов!

Наверное, именно потому, что она спасала евреев и авиаторов, ее попытались избить в кабаке Бернабе земляки. Но последнего Юбер вслух не сказал. Он лишь пожал плечами и продолжил «сражаться».

— Она коммунистка. Смею напомнить, господин генерал, что мы воюем с коммунистами.

— Вы забываетесь, подполковник! — взорвался Риво. — Кто дал вам право поучать меня?

— Прошу простить меня за мой тон! Но, тем не менее, ее сочли неблагонадежной. Допускать таких людей непосредственно к местам боевых действий и давать им доступ к информации, которая, попади она в руки врага, может причинить вред, вот действительно то право, которого у меня нет!

— Вы подозреваете мадам де Брольи… — опешил генерал и тут же взревел: — В чем, черт вас дери, вы ее подозреваете!

— У меня нет оснований ее подозревать, но и доверять этой женщине не стоит.

— Я за нее поручусь, — выплюнул Риво. — Слышите, Юбер? Я. Мое слово что-то да значит, верно? Так вот — я поручусь за эту женщину, коммунистку и родственницу коллаборациониста. Знаете почему? Потому что ее муж был замечательным человеком. Потому что она — любит свою страну. А еще потому что вы, Юбер, хорошо выполняете свою работу — и без моего слова здесь не обойтись.

Лионец молча смотрел на Риво и не знал, что ему сказать, раз за разом прокручивая в голове все помнимые им ругательства. Ругательства, сквозь которые пробивался густой и хриплый, будто бы сорванный голос генерала, пытавшегося сделать из него человека. И довольно успешно пытавшегося. Ему, Грегору Риво, Анри был обязан очень многим в жизни. Слишком многим. Но, черт дери, что ему делать с этой маленькой бретонской идиоткой, которая вздумала, что может позволить себе все на свете только потому, что невозможно пройти мимо ее юбки — так и тянет залезть под подол?

Придушил бы обоих. Только вот мавр из него был никудышный. В конце концов, даже права на ревность у него нет. Лишь черная злость затапливала его мысли и его душу. Гнилая, зловонная, черная злость.

Потому что ему было больно.

Он думал, что уже не бывает больно, а оказывается — вот оно. Оно живо, и оно болит. Сердце. И вовсе не от куска железа, который, бог даст, к нему никогда и не подберется.

— Если вы не хотите брать на себя ответственность, я напишу резолюцию сам! — рявкнул Риво. — Я пришел к вам как к другу, но у меня есть полномочия.

— Не утруждайтесь, — поморщился Юбер, заставляя себя хоть немного выдохнуть. — Я подпишу, если вы за нее хлопочете. Должно быть, она и правда… — он помолчал, подбирая подходящее слово, а выбрав, усмехнулся, надеясь лишь на то, что усмешка его не выглядит слишком горькой, — и правда нечто особенное. Раз уж не смирилась с моим решением и стала упорствовать в поиске способов попасть на службу.