Древний Рим. Имена удовольствий (СИ) - Грез Регина - Страница 47

— Теперь это не нужно.

У меня горло сжалось от спазма, я не могла говорить дальше. Кастор быстро понял мое состояние и велел принести письменные принадлежности. На сей раз это было что-то вроде мягкой бересты… Я диктовала, а молодой парень, видимо, ординарец Ореста, записывал мои слова.

— Гай… нужно, наверно, все имя полностью написать, да?

Ну, хорошо, раз уж я его невеста…

Дорогой Гай!

Прости, что я необдуманно оставила Рим и поехала к тебе, желая еще раз увидеться с тобой перед твоим походом. Я уговорила Ореста взять меня с собой и он ни в чем не виноват, ты знаешь, что я могу заговорить любого, меня все равно бы не остановили. По дороге на нас напали мятежники, мне так жаль, но твои слуги убиты, а я оказалась в плену. Но со мной не случилось ничего страшного, потому что среди рабов был мой вольноотпущенник и он, помня мою доброту, за меня заступился. А утром тайно вывел меня из лагеря и показал, как добраться до римского войска. Мне было очень страшно идти по полю с убитыми людьми, но мне помог один твой солдат, его имя Луций, и я обещала ему награду.

Мысли у меня скакали с одного на другое, но я знала, что должна сообщить еще что-то важное:

— Мой любимый Гай! Я понимаю, что после всего, что со мной случилось, ты можешь разгневаться и не останешься со мной, я не хочу тебе навязываться и потому освобождаю тебя от твоего обещания. Ты ничего мне не должен, и как только мне станет лучше, я вернусь в Рим, надеюсь, мне поможет в этом трибун Орест. А тебе же я желаю скорейшей победы и доброго здоровья. Да хранят тебя Боги! Я очень тебя люблю, Гай, но, кажется, не могу далее рассчитывать на твою заботу, потому что… потому что… я тебя подвела.

Я опять разревелась и меня начали успокаивать, напоили какой-то горькой водой, принесли еще вязанку тряпок и бинтов, словно раненому солдату. А мне даже не было стыдно за свое растрепанное состояние, и что я тут одна среди мужчин. Если я потеряла Гая, мне вообще все равно, что со мной будет дальше.

А дальше меня перенесли в личную палатку трибуна, и Кастор приставил ко мне своего «летописца», это был славный молоденький паренек со стриженой круглой головой и оттопыренным ушами. Звали его Сергий. Он честно старался меня развлечь, рассказывал всякие армейские байки, и я даже стала вежливо улыбаться. Так прошел день…

С самого утра и до полудня у консула Каррона было отличное настроение, когда посыльный из лагеря под Аквином, передал ему пакет донесений. Ничего срочного, ничего нового, все уже известно, ситуация в провинции полностью под контролем римлян. Казилин взят, мятежники разбиты. Тир и горстка его сторонников, что остались в живых, рассеяны по округе и в самое ближайшее время будут захвачены отрядами легионеров.

Осталось очистить Аквин, кольцо вокруг города уже замкнулось. Еще день или два и можно слать в Рим депешу о полной победе, хотя, конечно, никакого триумфального шествия быть не может, это особая война, о которой даже не стоит упоминать историкам — Цезарь даст специальное распоряжение об этом, так уже бывало.

Но, когда же Гай Марий начал читать последнее короткое послание, он даже не сразу понял от кого оно, настолько невероятным казалось содержание письма. Совершенно невероятным! Консул перечитал его текст несколько раз и не сдержал возмущенного возгласа. Что это! Наталия поехала за ним и на нее напали! Как это могло случиться! Почему было недостаточно охраны… почему этой женщине вообще не сиделось дома?!

А потом Гай Марий представил, что могло случиться с его любимой, когда она оказалась в руках этих убийц. О, ему ли не знать, как рабы терзают своих хозяев, вырвав себе свободу! Как бывшие пленники ненавидят римлян! И его милая, нежная невеста была одна среди стаи голодных волков. Гай схватился за голову и застонал, словно раненый зверь… Потом в который раз перечел письмо — ее спас вольноотпущенник, о ком она говорит… Дакос! Воспоминание о фракийце молнией пронзило мысли консула. Она попалась Дакосу — Боги, Боги, как вы могли такое допустить!

Странно… что это… она пишет, что собирается вернуться в город, не дождавшись его, Каррона, пишет, что подвела его… Ревность, боль и невообразимая ярость заставили мужчину вскочить на ноги и сбросить все документы со столика для письма, специально установленного в его большой походной палатке.

— Авдий! Готовь лошадей, я выезжаю к Аквину!

Глава 18. Суровый Римлянин

Много есть людей, что, полюбив,

Мудрые, дома себе возводят,

Возле их благословенных нив

Дети резвые за стадом бродят.

А другим — жестокая любовь,

Горькие ответы и вопросы,

С желчью смешана, кричит их кровь,

Слух их жалят злобным звоном осы…

Н. Гумилев

Теперь, известив Гая обо всех своих невзгодах, я почуствовала себя гораздо лучше. Весь следующий день я, конечно, провалялась в палатке Кастора и его "адьютант" здорово скрашивал мои скучные часы. Я не привыкла вот так долго лежать и сидеть без дела, на меня наваливалась тоска, и потому я решила вернуться к своим записям, а точнее взять у Сергия интервью. Парень охотно мою идею поддержал, мы даже вместе составили список вопросов, на которые вместе же и ответили.

Вставать я пока даже особо не пыталась, Сергий приносил мне воду для мытья, всякие другие нужные вещи и еду. По мере того, как восстанавливалось мое тело, я начала снова смущаться, но юноша заверил меня, что рос в окружении трех старших сестер и отлично знает все особенности женской физиологии. Не то, чтобы он очень меня этим утешил, но… деваться-то все-равно некуда. Тем более Сергий был таким тактичным и деликатным, ухаживая за мной, что мне оставалось только вслух желать ему самую красивую и богатую невесту за его доброту и понимание женской природы.

К вечеру второго дня, что я провела посреди легиона я уже решила потихоньку выйти из палатки и осмотреться. Мы с Сергием даже прогулялись до рва, что за неделю был выкопан вокруг лагеря. Вокруг словно целое поселение развернулось, будто и не войско на привале, а отряд рабочих — все чего-то строят, копают, тащат бревна и камни. Муравейник, да и только…

А, если сказать по правде, здесь был не весь легион Каррона, а его часть, всего восемь манипулов. А в каждой манипуле — две центурии, то есть сотни. А всего в настоящем римском легионе — тридцать манипулов, это значит… Сергий, сколько солдат у нас получается… да-а, я тот еще счетовод — шесть тысяч солдат входит в один приличный римский легион! Надо запомнить на всякий случай. А каждой сотней человек командует центурион, я это уже знала, кажется. Как и то, что под началом трибуна Кастора находятся несколько манипул.

А слово «трибун» происходит от понятия «триба» — родовое племя римлян, а еще Кастор Орест носит ангустиклавий — тогу с узкой пурпурной каймой, потому что он из сословия всадников и это высший офицерский чин в войске, и в случае чего трибун может принять командование легионом на себя. Ой, как у них тут все интересно! Надо записать, пока не забыла…

Перед наступлением темноты в палатку вернулся и ее хозяин, Орест ночевал тут же, за перегородкой. Кастор был очень рад моему оживленному виду, и мы решили, что завтра я вполне смогу отправиться в город. Правда, трибун предлагал дождаться ответа от Каррона, но я отчего-то трусила и хотела поскорее оказаться у себя дома. Если уж нам и суждено еще раз встретиться с Гаем, пусть лучше это произойдет на моей территории.

Кастор меня не понимал, никто меня не понимал и Сергий тоже. В их представлении ничего плохого со мной не произошло, я была жива и почти здорова, я пробовала улыбаться и могла вести беседу. Если Гай, и правда, планировал жениться на мне, почему бы ему это не сделать?

Но меня грызли сомнения… Мне казалось, я в глаза ему не смогу смотреть от стыда, а если он начнет сердито меня расспрашивать, а если начнет упрекать…

Но спокойно расположиться на ночлег нам не удалось, хотя я уже пожелала своему «соседу» доброй ночи и прилегла на своей соломенной постельке, покрытой пушистой овчиной. Раздался какой-то шум у входа в нашу палатку, занавески в мои покои разлетелись, и во тьме раскатами грома прозвучал голос консула: