Веледар (СИ) - "Bastard92" - Страница 23

— Ты меня задерживаешь, — Вель дернул рукой, стряхивая ее пальцы, но не тут-то было.

Она обогнала его, снова уперлась ладонями в грудь и спросила:

— К ведьме торопишься?

— Не смей! — он толкнул ее, но она снова на ногах устояла, поморщилась только. — Не смей ее ведьмой звать. Она богиня!

— А как величать-то твою богиню? — губы девицы искривились в усмешке.

Вель замер, улыбнулся блаженно, щуря глаза, и медленно, стремясь распробовать на вкус каждый божественный звук этого имени, протянул:

— Демир-а-а.., — и на последнем, самом чудесном звуке с медовым послевкусием наглая девица плеснула из своего бурдюка ему в лицо.

От неожиданности он отшатнулся и тут же глубоко вдохнул. Хотел воздуха побольше набрать, чтобы послать эту чертовку так далеко, как только можно, но захлебнулся водой, попавшей в рот, пошедшей не в то горло. Вель попытался сплюнуть, закашлялся, чувствуя, как страшная горечь разливается по языку и сползает по пищеводу, отчего захотелось наизнанку вывернуться.

Вдохнуть снова никак не получалось, а гадкая вода уже раскаленными углями упала в желудок и теперь обжигала внутренности. Рот наполнился горькой слюной. Наемник давился, отплевывался…

Затошнило, закружилась голова, а перед глазами плыли купальские костры, сливаясь в одно большое пятно. В голове отчаянно билась мысль, что девица эта отравила его, и не видать ему больше… кого?

Колени дрогнули, подгибаясь, и Вель рухнул на песок, чувствуя, как холод, терзавший его до встречи с этой чертовкой, сменяется внутренним жаром. На и без того мокром лбу выступила испарина, мышцы пекло прямо под кожей, и хотелось содрать ее с себя, выбросить…

Чьи-то прохладные руки легли ему на лицо. Вель попытался сосредоточить взгляд и понял, что это та самая девица. Упала рядом с ним на колени в песок, гладит ему скулы и лоб, и от этого почему-то становится легче. Сквозь застилающую разум муть он вдруг заметил, что глаза у нее зеленее лета, с длинными, острыми ресницами. Как два капкана…

— Я знаю, что плохо, — в ушах Веля бешено стучала кровь, и голос девушки казался приглушенным. — Сильная зараза в тебе сидит, но цветок ее вытравит. Потерпи…

А Вель смотрел в эти глаза, цепляясь за них затуманенным разумом, и в голове все какая-то мысль стучала, билась о стенки черепа, скреблась, а тело тряслось в лихорадке.

— Свобода, Вель, — шептала она, стирая прохладной ладонью испарину с его лба. — Ты не раб, слышишь? Свобода горька, болью дается, но ты справишься…

Он почти не понимал, что она говорит, но голос ее хотелось слышать: он был маяком в наплывающем на сознание тумане. Вель поднял руку, протянул… Это стоило ему неимоверных усилий, но так хотелось ее коснуться, удержаться от падения в разверзающуюся под ним пропасть. Она поняла, сжала его ладонь холодными пальцами, прижалась губами…

И тут его тело сотрясла сильная судорога, подбрасывая, выгибая хребет до хруста. Вель прикусил язык, и рот тут же наполнился горячей кровью с металлическим привкусом. Яркой вспышкой в голове вспыхнуло имя, на этот раз нужное, правильное.

— Селена.., — прохрипел Вель раздраженным, отравленным горлом, но она замотала головой, снова гладя его по лицу.

— Молчи, береги силы. Мне с Демирой надо разобраться, — самое восхитительное в мире имя уже не вызывало у наемника никакого отклика. — А ты побудь тут. Все уже закончилось. Теперь легче будет. Ты справился…

В зеленых глазах накипели слезы и рухнули вниз по щекам, оставляя за собой влажные, кривые дорожки…

Ведьма моргнула, капканы захлопнулись.

Боль ушла. Горечь тоже, но и сознание упорно стремилось прочь, не хотело возвращаться, ускользало, хотя Вель цеплялся за него изо всех сил. Селена в последний раз погладила его по мокрым волосам, шепнула:

— Я вернусь…

И ушла, оставляя после себя запах диких трав.

Вель рванулся за ней из последних сил, но только упал лицом в песок. И наступила тьма…

***

В груди клокотала ярость, какой я прежде не испытывала, но надо было держать себя в руках. Надо сделать все правильно, нельзя давать волю гневу.

Путь мой лежал через песчаную косу к главному купальскому костру, где в белых одеждах грелась в лучах людского почитания Демира. У ног ее сидел Дмитрий, с обожанием заглядывая в лицо ведуньи, и я крепче сжала в руке бурдюк с остатками волшебной воды: освобожу его, как только смогу.

Люди будто чуяли что-то, исходящее от меня: расступались безропотно, даже в след боялись глядеть, отводя глаза от греха. И Демира заметила мое приближение, склонила к плечу голову, улыбнулась дразнящими зубами.

— Что, Селена, пожаловала на праздник? С братцем хочешь на последок повидаться? Он за водой пошел, скоро будет. Дам вам проститься. Даже прикажу ему тебя обнять…

— Нет, Демира, — я покачала головой, останавливаясь от нее в нескольких шагах. — Брат мой не вернется к тебе. Так что я не за ним. Я за тобой.

Лицо ее помрачнело на мгновение, будто тень набежала, но ведунья с собой совладала, все еще не понимая, впрочем, кто перед ней.

— Ты, никак, нарываешься, милая? — успела насмешливо спросить она, но затем черные глаза наткнулись на бусы на моей груди, которые я после разлуки с Иваном надела снова.

Красивое лицо скривилось в презрительной гримасе, а полные губы улыбнулись снова. Но веселости в этой улыбке больше не было.

По праздной толпе волной прокатывалось молчание: стихали песни, пьяные выкрики, разговоры. Люди поворачивали в нашу сторону настороженные лица и смотрели выжидающе, и в каждом таком взгляде был немой вопрос: что происходит?

— Ты, значит, дарокрадка, — медленно процедила ведунья, задирая точеный подбородок. — Что ж, признаю, не разглядела я в тебе ведьму. Больно ты недотепистая. Да только что тебе с этого? Драться сунешься? Не советую.

Люди зароптали, двинулись ближе, смыкая круг, будто хоровод вокруг нас водить собрались. Как же, кто-то осмелился бросить вызов их ведунье разлюбезной.

— Драться сунусь, не сомневайся, — кивнула я. — И рассчитывать ты только на себя сможешь, дрянь.

Ночь, солнцеворот и пылающие костры. Моя стихия. Моя сила.

— Во имя матушки-полудницы, — я вскинула руки, и огонь из многочисленных костров потек по песку змеями, пугая людей. Они с криками отскакивали в стороны, сталкиваясь друг с другом, падая на песок, отползая, пятясь. А огонь все тек и тек, сворачиваясь кольцами, как полоз, отсекая нас от остального мира стеной ревущего пламени. Внутри кольца остались мы с Демирой, да Дмитрий, который за все это время даже не шелохнулся, продолжая прожигать ведунью влюбленным взглядом.

Такого Демира от меня явно не ожидала. Отступила на пару шагов, вертя головой, уперлась в бугровщика, который тут же радостно прильнул лицом к подолу ее платья, будто только того и ждал.

— Так ты не проста, значит, Селена, — молвила она.

— Дошло? — усмехнулась я. — Где же теперь все твое презрение? Где насмешка? Страшно стало?

— Договоримся, может? Брата твоего расколдую. Или… Не брат он тебе вовсе, — Демира неожиданно снова развеселилась. — Влюбилась ты в него по уши, по глазам вижу.

— Свои домыслы оставь при себе. Веля я и без тебя расколдовала.

— Невозможно, — ведунья мотнула головой.

— Для меня нет невозможно, заруби себе на носу. Сколько лет тебе, Демира? — прищурилась я. — Сто? Двести? Или еще больше? Сколько городов ты сменила, жизнь у людей воруя? Сильная ты ведьма, не спорю. Только вот я пальцами щелкну, да сгоришь на месте. Вспыхнешь, как сухая солома, — я подняла руку, характерно складывая пальцы.

— Догадалась, значит, — ведунья сложила руки на груди и посмотрела на меня с вызовом. — Ну так жги, чего ждешь-то?

— Ворованное верни, — с этими словами я раскрыла ладонь поднятой руки, демонстрируя Демире ее же украшение, которое ярко блестело серебром в свете пламени моего. — Узнаешь вещицу?

Демира узнала. Уставилась на серьгу во все глаза, которые тут же до самых краев наполнились ужасом осознания. Попятилась…