Веледар (СИ) - "Bastard92" - Страница 18

Я оглянулась воровато на дверь в горницу, а затем ухватила бугровщика за ткань рубахи и втянула в чулан. Он покачнулся, приложился спиной об одну из многочисленных полок и с возмущением на меня взглянул. Открыл рот…

— Заткнись, — тут же велела я. — Помнишь меня?

Дмитрий приказу внял, со стуком захлопнул челюсти, а потом просто молча покачал головой.

— Мать твою как зовут?

— Кого? — бугровщик уставился на меня с таким недоумением, будто я обозвала его огневушкой-поскакушкой и горшок с золотом искать велела.

— Ясно все. Сильно тебя Демира заморочила… Как же ты попал-то к ней, дурень?

— Я не помню, — и на лице мужчины снова смолой растеклась блаженная улыбка от одного только упоминания ведьминого имени.

— Что ж делать-то с тобой, а? — лихорадочно соображала я, бегая взглядом по полкам с травой.

— Научи меня, как тимьян от таволги отличить, — послушно ответил Дмитрий.

— Да вот твой тимьян, — я раздраженно схватила с полки нужный пучок и швырнула ему в руки. — Слушай сюда! Мне вещь ее нужна, личная. У тебя же есть, я вас, замороченных, знаю.

Бугровщик с готовностью полез за пазуху и извлек на мутный свет серебряную серьгу с бирюзой, бережно уложил на ладонь, погладил смуглыми пальцами. Я потянулась, было, за украшением, но он тут же его в кулак зажал, а кулак за спину спрятал.

— Отдай, — велела я, протягивая руку, но он яростно головой замотал и даже попытался от меня попятиться, да опять в полку спиной уперся.

— Отдай по-хорошему, а то Демире скажу, что ты стащил ее серьгу.

— Не отдам, — бугровщик упрямо сжал губы. — Не отберешь!

— Ты мне серьгу, а я взамен Демиру попрошу, чтобы она тебя поцеловала, — голос мой стал медовым, вкрадчивым, и Дмитрий повелся на глупое обещание, как ребенок, медленно кулак из-за спины вытянул, разжал пальцы… Украшение тут же исчезло в складках моего платья.

— Пошли. Заждалась, небось, твоя ведьма…

В горницу бугровщик влетел молодым оленем, неся тимьян перед собой на вытянутых руках, будто хлеб-соль для ярла подавал, споткнулся о половик, бухнулся…

— Экий ты, неуклюжий, — недовольно протянула Демира, даже взглядом его не удостоив. — Ну, ничего, от тебя я мигом избавлюсь. Тут более достойная замена нашлась.

До меня не сразу дошел смысл ее слов, а когда дошел, я взглянула, наконец на наемника, который сидел на лавке спиной ко мне, слишком прямо, будто аршин проглотил.

— Вель.., — неуверенно позвала я, но он не откликнулся, не вздрогнул даже от звука собственного имени.

— Приглянулся мне твой братец, — тем временем молвила Демира, вставая с лавки и обходя стол. Рука ее легла на крепкое плечо наемника и заскользила змеей, наглаживая, лаская. — Сильный, ловкий и собой недурен. Оставлю его себе. А ты ступай, куда шла, покуда цела. А о братце не кручинься, я хорошо о нем заботиться стану…

Рука ее все скользила по плечу наемника, и он, к моему ужасу, повернул голову и к этой самой руке губами прижался, исподлобья глядя на ведьму.

Туманным взглядом.

С поволокой.

(1) Отрывок из стихотворения Сергея Есенина.

(2) На праздник летнего солнцестояния требовалось разжигать костры непременно «живым огнём», добытым трением дерева о дерево.

========== Глава 10. ==========

Затылок обожгло страхом, который теперь медленно растекался по позвоночнику, сковывая, обездвиживая, лишая воли. В горле было горько и жарко, как в печной трубе, а воздух вокруг сделался вязким, не желающим проникать в легкие.

Я смотрела в глаза Веля и думала, что куда лучше было видеть в них насмешку, издевку, презрение… Что угодно, только не это слепое, безудержное обожание.

Я только успела подумать о том, что говорила же этому дурню ничего здесь не пить, как взгляд зацепился за его мокрую на груди рубаху. И лицо было мокрое, бликовало в закатном солнце, в окна льющемся.

В лицо плеснула, дрянь такая…

Словно прочитав мои мысли, Демира молвила:

— Братец твой не так прост оказался, как Митька. Заподозрил что-то. Видать, не первый раз с ворожеей сталкивается…

Да уж, не первый. Взят в плен, продан ведьме, как животное и идет на привязи кровавого договора в то место, которое дикие звери стороной обходят, не то, что люди. Зубоскалил. Издевался. Защищался, как мог.

— Ах ты, сука., — страх во мне внезапно сменился лютой злостью, которая разлилась по телу смолой, обжигая до кончиков пальцев. Человека неповинного утопила, всю деревню запугала, с заговорами балуется, а теперь еще и это! — Ах ты, мразь!

— Не пристало молодой девице так ругаться, — захохотала Демира, дразня белыми, крепкими зубами. И так мне захотелось все эти зубы повыбить, да чтоб она их потом сломанными руками по полу собирала! И колдовства не надо, вон, ухват у печи стоит. — Замуж не возьмут.

— Я тебе сейчас покажу «замуж», — с этими словами я сделала шаг к ведьме, выбирая в уме заговор поувесистее, пострашнее и зубной боли, и кровавого поноса. Вель вскочил с лавки и преградил мне путь, и я ткнулась носом в мокрую рубаху на его груди, подняла взгляд… Он смотрел даже не на меня, куда-то поверх моей головы, и взгляд пустой был, как у околевшей коровы.

Хотела рявкнуть на него, отойди, мол, не мешай, на ленточки эту стерву покромсаю и псам бездомным скормлю, но в голову мощной оплеухой ударило очередное понимание: нельзя. Договор у нас с ним, и если не послушается наемник прямого приказа, то сгинет. А он ведь не послушается…

— Вель, выведи ее отсюда. Пусть идет себе…

Наемник впился в мои плечи цепкими пальцами, жгущими сквозь ткань платья, и принялся толкать меня в сторону двери. Мысли носились в моей голове, как испуганные пожаром куры, я судорожно соображала, что же делать… Убивать ведьму нельзя, не поможет. Страшное заклятье наложила. Грешна, и сама я неверных мужей в семью возвращала, да только воли не лишала никогда. Заваришь травы, шепнешь, и вот уже мужик от полюбовницы нос воротит, ибо пахнет от нее плесенью, а глаза ее кажутся снулыми, как у дохлой рыбины… На месяц хватало, а там уже все от жены законной зависело: приласкает, обогреет, и мужик, глядишь, осознает, что лучше супруги и нет никого. А тут… Гадина!

Пока я думала, Вель успел вытолкать меня в сени, а Демира следом шла и все вещала:

— Не серчай на меня, девица, бесполезно. Будешь брыкаться, изничтожу. Благодарна будь, что жизнь тебе сохраняю. Погуляй на празднике, авось, парню какому приглянешься. А потом проваливай из города на рассвете. Я не шучу. Не уйдешь — пожалеешь.

Матушка-полудница, праздник же сегодня! Летнее солнцестояние, день единения воды и огня…

Я даже улыбнулась невольно от осенившей меня догадки, но ведьма за спиной Веля не заметила ничего.

Когда меня вытолкали уже на крыльцо, я рявкнула:

— Стой! Отпусти меня, сама уйду.

— Вель, отпусти сестрицу, — милостиво кивнула Демира.

Наемник разжал руки, и я тут же шарахнулась от него в сторону, плечи потирая. Синяки будут, не иначе… Очень хотелось сказать Демире что-то на прощание, навроде «сгною тебя заживо, змея подколодная», но я сжала губы, кинула последний взгляд на наемника и шепнула мысленно: «я за тобой вернусь». Но он уже переключил свое внимание на ведьму, в рот ей заглядывая и блаженно улыбаясь знакомыми ямочками.

Оправив платье, я выпрямила спину, сжала кулаки так, что ногти впились в ладони, и пошла прочь с высоко крыльца на вечернюю улицу.

***

— Иван! Пойди, в погреб спустись, принеси квасу с холода!

Ваня бросил мести пол, метнулся на двор, к житнице, особняком стоящей. Вошел, крякнул, поднимая тяжелую крышку погреба, из которого немедля пахнуло прохладой и сыростью.

Внизу было темно, хоть глаз коли, но парень уже давно на ощупь запомнил, что и где стоит на длинных полках. Схватил бочонок кваса, взвалил на плечо и полез обратно наверх.

Гостей на постоялом дворе, где он прислуживал, все прибавлялось, все хотели выпить и посидеть в шумной компании. Но за окнами уже вечерело. Скоро люди к реке потянутся, купаться да через костры прыгать, тогда и можно будет немного выдохнуть после тяжелого трудового дня.