Охотники на Велеса (СИ) - Иванова Татьяна Всеволодовна - Страница 26

Сольмир отошел в сторону, давая Любаве возможность оглядеться. Затем он положил ей руку на плечо и произнес еле слышно.

— Посмотри на медвежьи шкуры на полу. Поняла, зачем они здесь постелены? Если тебя спросят муромцы об этом посещении, не говори, что «ничего особенного». Если бы мы с тобой занялись сейчас тем, для чего нас сюда пустил волхв — хранитель святилища, то это было бы нечто особенное. Поэтому молча опускай глаза. Можешь еще и покраснеть, но тоже молча.

После этого шепота Любава, которой и без того было дурновато, подумала, что сейчас потеряет сознание. Она много раз видела раньше как новоначальные христиане и посторонние люди теряют сознание в храме. Оказывается, что и в обратную сторону такая связь тоже действует. Не опытная и не язычница, она еле стояла в древнем капище.

— Господи помилуй!

Любава взяла себя в руки и храбро сделала несколько шагов вперед, навстречу желтоватому взгляду дракона. Это существо держало в подчинении себе всю Залесскую Русь. Воздействуя на темные инстинкты и низменные страсти, оно управляло людьми. Но скоро древнему капищу скотьего бога дракона Велеса придет конец. Князь Ярослав медлить не будет.

Посмотри же, дракон, на первого вестника твоего конца.

Сольмир, оставшийся у входа, внезапно увидел как бы черные крылья, пытавшиеся сомкнуться вокруг хрупкой девичьей фигурки. Он замер в ужасе, не в силах пошевелиться. Но крылья так и не сомкнулись.

Любава повернулась к своему проводнику лицом.

— Теперь мы может идти обратно?

— Да, пойдем, — потрясенно произнес сказитель.

Они молча проделали обратный путь. Сольмир снова завязал Любаве глаза, и на этот раз ей не было стыдно. Послух, так послух. На войне как на войне!

Стреноженные кони мирно паслись на поляне. Любава устало села на поваленное дерево, покрытое мхом, прислонилась к торчащей вверх ветке и закрыла глаза.

— Господи, помилуй!

Сил не было никаких. Она была измучена до предела и, главное, до сих пор чувствовала на себе взгляд черного дракона.

Сольмир встал перед девушкой на колено и взял за руки.

— Я видел, что как бы черные крылья пытались сомкнуться вокруг тебя в святилище.

— И как? — вымученно улыбнулась Любава. — Сомкнулись? Я не видела.

— Нет.

— Хорошо.

— Скажи, ты христианка?

Вот и все? Скрытность скрытностью, но отрекаться от Христа она не будет. Тем более что сказителю было открыто, что черные крылья так и не сомкнулись над ней в Велесовом капище. Ему было открыто, а ей — нет.

— Да.

Наступило молчание. Сольмир выпустил ее руки из своих, уселся рядом на покрытом пожухлым мхом стволе.

— Я всегда мечтал, что хоть где-то люди живут по-другому. Не так, как у нас. Они не предают друг друга ради собственной выгоды. И даже ради спасения собственной шкуры не предают. Что где-то существует настоящая дружба и настоящая любовь. И пусть мне самому не удастся жить среди таких людей, но даже, если я буду только знать, что где-то они существуют, мне станет легче.

Он снова замолчал, выдрал клочья мха и принялся крошить его пальцами.

— Скажи, Любава, среди христиан встречаются такие отношения, как в твоих историях, или это просто древние сказания?

— Это не просто древние сказания, это жития святых, — вздохнув, честно ответила его спутница. — Это то, к чему мы стремимся, но никак не можем достигнуть. К несчастью, святых среди нас единицы, да и те стараются укрыться от нескромных глаз.

Они еще молча посидели, приходя в себя. Наконец, Любава встала.

— Поехали?

Девушка подошла к своей кобыле, вытащила из седельной сумки несколько морковок и скормила их одну за другой любимой Гулене. Шершавые губы касались ладони. Это успокаивало. Потом Любава обняла кобылу за шею и крепко к ней прижалась, впитывая тепло живого существа. Ее начинал бить озноб. Сольмир помог взобраться в седло.

Они вернулись в Муромль в сгущающихся сумерках. Сказитель проводил свою спутницу до Новгородского двора. Он так и не спросил ее, зачем ей, новгородке, христианке так прямо до зарезу потребовалось увидеть Велесово капище.

В дружинной избе дружинницу внимательно выслушали четверо воинов. Харальд задумался. Творимир взял за руку названную дочь своего лучшего друга. Рука была ледяной.

— Пойдем, девонька, — тихо сказал он, поднимаясь сам и поднимая ее за собой. — Отслужим обедницу. Твои силы полностью исчерпаны.

Через несколько дней, незадолго до рассвета четверо воинов и Любава с ними поехали охотиться на кабанов. И то дело. Скоро уже и снег выпадет, а они ни разу не выезжали на охоту. А поближе к Суждалю шелестели листьями роскошные дубравы, в которых, хрюкая и повизгивая, кормились жирными желудями бессчетные стада этих вкуснейших животных. Отряд новгородцев без происшествий скакал по дороге от Муромля к Суждалю, и в свете наступающего дня они доехали до поворота на тропу, ведущую в капище Велеса. Все спешились и отдали коней Негораду, который свел небольшой табун с дороги в лес и, двигаясь вдоль дороги на Суждаль, отправился искать место для будущего лагеря охотников. А остальные пошли в капище. Впереди шел Добровит. Светловолосый, худощавый, веснушчатый воин был еще очень молод. Он не был раньше знаком ни с кем из тех дружинников, с которыми его в этот раз свело вместе задание князя Ярослава, поэтому все больше молчал. Но, хотя он об этом не говорил, один из лучших новгородских следопытов был крайне раздосадован своим промахом в поиске пути через это болото. Ну что ему стоило, обратить внимание на сдвоенную осину на краю трясины? Нет же, все вниз смотрел.

Они подошли к огромному и еще живому дереву. Дупло было замаскировано. А внутри действительно был самый обычный ворот, как у некоторых колодцев. Вниз уходил крепкий, тщательно просмоленный канат. Харальд повернул ворот. Один раз, другой.

— Стой, — сказал Добровит, стоявший рядом с трясиной.

Варяг закрепил ворот и тоже подошел к топи. В сметанообразной, черной, вонючей массе проявился точно хребет из двойного просмоленного каната.

— Очередное чудо искусников Гардарик, — пробормотал Харальд. — Уж сколько всего видел, а все никак не привыкну.

Они вытащили тюк с дощечками, скрепленными веревками в длинную дорожку, и уложили дорожку на опорах, появившихся в трясине. Добровит пошел первым, разматывая перед собой дощатую дорожку. Любава шла следом. Она бы пошла первой, потому что уже была здесь. Но молодой следопыт так на нее посмотрел, что девица без лишних слов уступила ему право пройти первым над опасной топью. Уж больно было задето самолюбие молодого новгородца.

— Стой, Добровит, — тихо сказала девушка, когда они пересекли трясину, — дальше направо, в воду. Слова «проверь дно» застряли у нее в горле. Уж настолько-то следопыт свое дело знал. На дне оказался песок, прекрасно ощущаемый босыми ногами. Сапоги Любава предусмотрительно сняла. А вот Харальд не снял. Сапоги у него не пропускали воду даже в малой степени. Варяг и опустил опору для моста обратно вниз, в трясину, найдя второй ворот в огромном пне. Оставшийся участок болота был безопасным, разведчики довольно быстро взобрались на холм. Дальше начинался густой лес. Любава медленно шла впереди, а Добровит смотрел по сторонам, проверяя, ходили люди по тем тропкам, по которым она их вела, или не ходили. Любава с Добровитом в первый раз работали в паре. И по мере того, как становилось ясно, что молоденькая девица запомнила путь безошибочно, следопыт все больше и больше мрачнел.

— Успокойся, Добровит, — сурово сказал Харальд, бывший сегодня явно не в лучшем настроении, посмотрев в покрасневшее веснушчатое лицо новгородского следопыта. — У Любавы особенный дар. И, поверь мне, никто бы не стал держать ее в мужской дружине, если бы этого дара у нее не было.

— Любава, ты, правда, не подглядывала, когда шла здесь с Сольмиром? — все же спросил Добровит.

— Нет. Честно. Я же сказала. Он сам завязал мне повязку.

Следопыт недоверчиво покачал головой.