Простолюдин (СИ) - Громов Александр Николаевич - Страница 42

Я вскочил с койки и проделал ряд гимнастических упражнений. Вот так-то. Я не позволю себе отчаяться, как бы моим депрессивным гормонам этого ни хотелось. Перебьются. Не знаю, к чему приведет бодрость духа, но из уныния точно ничего не выйдет. Я три раза отжался от пола, десять раз присел, побегал на месте и с колотящимся сердцем упал на койку. Улыбнулся или, вернее, оскалился. Приведу дыхание в норму и повторю. Вот так и буду жить.

12

Мысль о бегстве возникла не сразу, а день этак на девятый, когда я довел число отжиманий от пола до пяти, а приседаний — до семнадцати. «Нужно иметь пищу для ума» — вот как я поначалу объяснил себе эту мысль, признав впоследствии, что мне просто нужна цель.

Конечно, меня поймают. Еще бы! Куда скроешься от всевидящих глаз? Но если я выберусь за пределы периметра, если хотя бы сумею покинуть камеру, то уже этим докажу моему противнику, что чихать я хотел на его потуги сломать меня. А это уже кое-что.

Итак. Я заложил руки за голову и стал мысленно загибать пальцы. Где конкретно находится каторга — вопрос. Знаю лишь одно: везли меня долго, но это могло быть уловкой. Так что мне не известно даже, на каком я материке. Это раз. Судя по тому, что снаружи весьма тепло, скудная растительность не выглядит увядающей, а солнце ходит по небу слева направо, я в Северном полушарии где-то в пределах умеренной зоны и при этом, судя по сухости воздуха, далековато от океана. За периметром — ровная степь, лишенная строений и прочих явных признаков человеческой деятельности. Что это дает мне?

Пока ничего.

Моя рабочая зона огорожена колючей проволокой и не примыкает к периметру. Мне придется одолеть не одно заграждение, а два, если бежать через рабочую зону рядовых каторжников, и даже три, если избрать путь через пустующие зоны; если же придется начать забег прямо отсюда, то в обоих случаях надо прибавить еще один колючий забор. Это два. Колючка, судя по всему, не под напряжением, но поди преодолей ее. А как перебраться через высокую ограду периметра, украшенную поверху той же колючкой, и вовсе непонятно: периметр я видел лишь издали. А он-то и есть главное препятствие.

Роботы — это три. Конвоиры, охранники и всевозможная киберобслуга. Тут тоже придется что-то придумать.

Четвертое и главнейшее — как выбраться из камеры. Простейший ответ: никак. Значит, поищем ответы посложнее… На всякий случай я простучал стены, пол и даже потолок над койкой. Звук везде был одинаков. Иного я и не ждал. Ну ладно, хоть попытался… Дверь? Я справился бы с ней лишь с помощью такого количества взрывчатки, которое меня самого разнесло бы на мелкие фрагменты. Нет, без посторонней помощи из камеры мне не уйти.

Вопрос: забудут ли меня здесь, как какого-нибудь средневекового узника? Дождутся ли, когда я обрасту волосами, как дикий зверь, покроюсь коростой, а моя одежда сгниет на мне?

В положенный срок — через неделю — меня не повели на санобработку. Это еще ничего не значило: раз уж режим моего содержания изменился в главнейшем, он мог измениться буквально в каждом нюансе. Я ждал.

Санитарный робот явился за мной на десятый день сразу после завтрака, приказал мне выйти и следовать перед ним, руки за спиной. Ага! Я так и думал, что порядок в этом мире соблюдается неукоснительно, хотя может меняться в деталях. Теперь санобработка полагалась мне не через семь дней, а через десять, что логично: не тружусь и не потею. Пусть так. Процедура мытья не изменилась, изменилось другое: во время конвоирования в душ и обратно я, стараясь не слишком вертеть головой, внимательнейшим образом исследовал взглядом местную топографию, прикидывал, запоминал. Пригодится.

Десять дней на то, чтобы наметить план побега, — это уйма времени. Так я думал поначалу. Ошибался. Фантастических планов в моей голове родилось немало, но реального — ни одного. Допустим, мне удастся заманить моего кибернадзирателя поближе к ограде, каким-нибудь хитрым способом (каким?) повалить его на нее и перемахнуть через колючку, используя робота как трап. Такой образ действий сам по себе требует хорошей гимнастической подготовки, точного выбора момента и некоторого вмешательства госпожи Удачи. Я слабый гимнаст и останусь таковым навсегда. Но за первым колючим забором меня ждет второй, за ним, возможно, третий, а потом еще ограда периметра… Нет, это не вариант.

Другие прожекты выглядели еще фантастичнее. Я повертел их в голове и выбросил. Оставалось одно: набраться терпения и ждать, используя каждый шанс узнать о моей тюрьме побольше, при каждом удобном случае смотреть, слушать и запоминать, не упуская из виду любую мелочь.

Набраться терпения? Легко сказать. Казалось бы, уж кому-кому, а мне терпения не занимать: на Лунной базе я только и делал, что терпел одиночество. Правда, там у меня были обязанности: обход базы, обслуживание и ремонт техники, возня в оранжерее, а в последние годы еще и починка корабля — но и тогда я порой предавался безделью, особенно во время приступов хандры. Мне казалось, что на Земле все будет иначе — и вот пожалуйста! Лежу на койке, гляжу в потолок, на котором как нарочно нет ни пятнышка, ни трещинки, и заняться мне нечем, кроме разве что физкультуры.

Вспомнилось давнее: девочка, которая родилась у Джамили, последняя искорка новой человеческой жизни, появившийся на свет в медотсеке Лунной базы, годам к трем заподозрила, что уготованная ей жизнь ненормальна. «Мы будем жить тут всегда?» — спрашивала она маму, старую Рут, Томуру, Хелен и меня. Надо было видеть, какими глазами она смотрела на нас, ожидая ответа. Дети жестоки, а мы с Хелен были тогда детьми. Но и у нас не хватило духу сказать малявке правду. «Нет, конечно! Земляне прилетят за нами, обязательно прилетят и заберут нас отсюда, надо только дождаться», — врали мы. Ощутила ли она нашу неискренность? Не знаю. Знаю только, что она угасла как раз в том возрасте, когда дети начинают осознавать жестокую истину: мир — совсем не то, что они о нем до сих пор думали.

Я укрепился во мнении, чего хочет Инфос. Он не купил меня баронством, поместьем и репутацией отличного стрелка, не напугал перспективой неприятной смерти, не уговорил вернуться на Луну — и теперь мучает одиночеством. Он правильно понимает: одиночество на Луне я переносил не в пример легче. Подарите человеку что-нибудь хорошее, дайте ему время привыкнуть к нему, а затем отнимите — не взвоет ли он?

Я и взвыл. Мысленно. А по окончании неслышного воя решил твердо: я выбрался с Луны, выберусь и с каторги. Даже если на это уйдут годы.

Вскочил и довел число приседаний до восемнадцати.

13

Стены, потолок, пол — не то. Уже проверял и больше не стану.

Вентиляционная отдушина? Ее нет. Воздух в камере, однако, остается чистым, значит, он поступает извне через микропоры в облицовочном материале. Не то. Я не молекула и в микропору не протиснусь.

Рукомойник, унитаз, лоток для подачи пищи? Даже не смешно.

Дверь камеры? Очень толстая, сдвижная, по приказу извне уезжает вбок. Что будет, если я попытаюсь заклинить ее?

Робот-надзиратель, хоть и туп, но отреагирует на неисправность вызовом ремонтника — вероятно, тоже робота. Тот разберется с ситуацией, меня накажут, и я останусь на том же расстоянии от цели, что и раньше. Но попробую, если не придумаю что-нибудь получше.

Чем еще двери отличаются от стен?

Я провел несколько часов, приложив к двери ухо. Раз или два мне, кажется, удавалось уловить какие-то звуки, но они вполне могли и померещиться. Психика человеческая — дрянь, она порой заставляет нас видеть и слышать то, чего нет. Эврика! У меня ведь есть кружка. Приставив ее к двери, я действительно стал фиксировать звуки снаружи — очень редко и очень тихие, почти сливающиеся с фоновым шумом, но все же явные звуки. Пытка тишиной кончилась.