Время проснуться дракону. Часть 1 (СИ) - Морецкая Анна - Страница 2

Когда в открытые створы на деревянный настил выехал долгожданный всадник, сердце Вальсы в очередной раз боязливо сжалось.

Высокий ширококостный боевой конь, как и положено ему по породе, мощной тяжелой махиной попер по прогибающимся и стонущим под его весом доскам мостков. Но вот молодой человек, ехавший на нем, только-только вышел из подросткового возраста и никакие тренировки еще не способны были укрепить необросшую мышцами долговязую фигуру. И теперь, с высоты того места, где находилась девушка, всадник восседавший на широкой спине коня показался ей каким-то хрупким и беззащитным.

Особенно трогательными выглядели худые колени, в крепком обхвате сжимающие бока лошади, и тонкая прямая шейка, поддерживающая маленькую, коротко обстриженную голову, и силящаяся показать гордую осанку наездника, но на самом деле жалко торчащая из широкого ворота дублета. И даже полная уверенность девушки в умении брата обращаться с громадной зверюгой, не могла уменьшить ее тоскливой озабоченности и страха за него.

Старательно сдерживая набегающие слезы, она наблюдала, как тот споро продвигается по деревянному настилу. Выжаренные за лето солнцем доски мостков упруго вибрировали под копытами лошади, отчего звонкое постепенно отдаляющееся цоканье, долетая до девушки, еще больше наполняло горем ее и без того тоскующее сердечко.

Вот конь, приостановившись, аккуратно переступил на камень дороги. Всадник развернул его и вгляделся в замок, который оставил позади, потом, подняв руку в прощальном жесте, замер на секунду.

Он увидел ее! Вальса это точно знала, как если бы встретилась с ним взглядом.

Она в ответ тоже помахала ему.

Но в тот момент, когда парень дернул рукой, натягивая повод и разворачивая коня обратно к дороге, в глазах вдруг все поплыло. Всадник, дорога и лента белесого настила стали растворяться и уже мгновение спустя девушка не видела ничего кроме черноты снизу и зелени вверху. Болото и луг поглотили все детали.

Поняв, что это слезы, она со злостью стала тереть глаза руками.

«— Чего реветь? Она, наконец-то, там, где мечтала оказаться всю свою сознательную жизнь. Все сложилось к лучшему: отец, хоть и скрепя сердце, но отпустил ее из дома, а дядюшка, несмотря на уединенный образ жизни, все-таки взялся обучать и позволил приехать в свой замок. Чего реветь-то?»

Но тогда откуда эта тянущая тоска, вдруг заставившая сердце замирать после каждого удара? Откуда это предчувствие беды, темным холодом давящее на затылок?

«— А-а, наверное, это тяжелый осадок, оставшийся в душе после того, как дядюшка выставил брата из замка, перед самым заходом солнца!»

Девушка справилась со слезами и, опустив руки на подоконник, стала вглядываться вдаль.

Брат был уже далеко. Видимо он пустил лошадь в галоп сразу как съехал с мостков. И теперь Вальса уже не могла разглядеть, где человек, а где конь — просто движущееся коричневое пятнышко, готовое вот-вот скрыться за стеной бурой колышущейся дубравы.

От тягостных мыслей ее отвлек предвечерний ветерок, лизнувший прохладным языком влажные от слез ладони.

Она, было, машинально вытерла их о свои бедра, но тут же спохватилась — не стоит ей вести себя как мальчишке-подростку. Дядюшка отчетливо дал понять — пора уже учиться быть девицей благородного происхождения. И как бы ни было горько на душе, и как бы ни был неприятен старый маг, но раз она в его доме, то надо следовать предписанным условиям…

Девушка отвернулась от окна, тем более что всадник уже скрылся за деревьями. Взгляд ее наткнулся на яркое пятно — платье, аккуратно разложенное на единственном в комнате кресле.

Ее первое взрослое платье… Не то что бы она никогда не носила их дома — носила, конечно, но это было давно, зим до восьми, пока жива была мама. Потом она выросла из тех, что были. А новые…

Отцу ее, коменданту приграничной крепости, откуда ж было знать, как воспитывать девочку? Оправившись от потери любимой жены, он забрал младших детей из призамковой деревни, где у них был свой дом, и окончательно поселился в крепости, оборудовав для своей обделенной семьи несколько комнат в казарме.

Какие уж тут платья? Когда однажды утром одно из тех, что еще шила мама, не сошлось на плечах Вальсы и треснуло по шву, ее обрядили в такие же как у Гэма штаны и рубаху.

Не прошло и дня, как она, оценив вдруг приобретенную свободу движений, уже носилась по крепости наравне с мальчишками и участвовала во всех их забавах, не уступая им ни в ловкости, ни в скорости. А уж мальчишек в приграничном замке было много: сирот низкого сословия с близлежащих окрестностей свозили в крепость еще в малолетстве. Но и родовитых парней годам к четырнадцати, бывало, присылали — кого из обедневшей семьи, а кого и из богатой, да знатной, но в которой он там третий или пятый сын.

Видя, что дочь совсем не возражает против такой замены своего гардероба, отец не стал и заморачиваться по поводу девчоночьей одежды и полностью погрузился в свои дела.

А дел тех было много, как комендант он отвечал за всю крепость. И провиант, и обмундирование, и ремонтные работы на оборонительных сооружениях — все было на нем. Еще, конечно же, постоянные тренировки с солдатами: лучниками, пехотинцами, конниками.

С тех пор так и повелось: ей заказывали сапоги вместо туфелек и камзолы вместо платьев. К праздникам дарили кинжал, хлыст или уздечку, украшенную медными гвоздиками, а не ленты, кружева или украшения. Вместо того чтоб проводить свое время за пяльцами или ткацким станком, она стреляла из лука, упражнялась с мечом и занималась выездкой. В общем, вела такую же жизнь, как и ее братья.

Когда-то в детстве она мечтала об этом и была бы вполне счастлива, жить так и дальше, если бы… не одна, обременившая тяжким грузом ее существование, способность! Которая в итоге и оторвала девушку от родного дома, от привычной жизни, от близких ей людей, и привела сюда — в мрачный холодный замок к дядюшке…

Вообще-то, традиционно такую способность было принято называть Даром Темного.

Но! Подарок, это ведь что такое? Это что-то хорошее, приятное или, на худой конец, полезное для одаряемого. Ну, так это у других…

Кому-то досталась способность к знахарству — травы распознавать и недуги людские наложением рук лечить, кто-то мог тучки сгонять для дождя своевременного, а у кого-то получалось и с животными беседовать. И такие умельцы повсеместно уважением пользовались, принося своим даром пользу людям, а себе родимому и близким — медяки кучкой, а то и серебрушки.

А вот ей, горемычной, совершенно ужасный и опасный Дар достался — магическая сила, нацеленная на огонь! И когда отцу стало понятно, что Дар дочери может нести опасность для окружающих, он вынужден был задуматься о ее будущем. Вот тогда-то и вспомнил он о дядюшке — Великом и Всесильном Волшебнике. Так, по крайней мере, о нем говорили в семье.

Формально господин магистр Вальсе дядюшкой не был, а приходился каким-то там прапрадедом. Она не знала точную степень их родства. Ему было больше двухсот зим, и никто из ныне живущей родни его, кажется, никогда и не видел. Но все о нем знали. И о замке его, Воронья Кочка, тоже понятие имели.

Эдакая семейная легенда, которую рассказывают детям из поколения в поколение. И не важно, что предмет этих рассказов все это время был жив и вполне здоров, а поколения его потомков, слагающие о нем сказки, уходили, сменяясь новыми.

Но в этих легендах было одно упоминание, за которое и ухватился отец, напуганный бесконтрольностью дочериного Дара. Упоминание то было кратким, но информацию заключало в себе довольно ценную. А именно, что когда-то, зим сто назад, в одной из ветвей семьи был такой же, как и Вальса, одаренный ребенок, а дядюшка не отказал, взялся за его обучение.

Много зим отец писал знаменитому родственнику, умоляя его помочь и в их беде.

И вот она здесь, в мрачном старом замке, тяжело придавившем каменистый холм посреди Черного болота. И этот замок именно такой, как рассказывалось о нем в тех пугающих семейных преданиях, слышанных Вальсой в детстве. Темный, изъеденный ветром и дождем камень стен. Плющ, густым пологом ниспадающий от самой крыши и закрывающий узкие окна. Тучи ворон, начинающих кружить над башнями чуть солнце ступит к горизонту, и сизый туман от болота, поднимающийся к ночи и укутывающий его почти до полуденной трапезы.