Сказка старого эльфийского замка (СИ) - Морецкая Анна - Страница 21

— Отведи меня к этому вашему озеру, а? — попросила она Вербена.

— Так оно, в общем-то, не наше, а ваше, госпожа, — ухмыльнулся мальчик и потянул ее опять в обход горы кирпичей.

С другой стороны от бывшего замка, откуда было невидно ни целого крыла, ни воротной башни, если чуть спуститься по едва различимой среди травы щербатой лестнице, взгляду открывалось и озеро. По незначительным размерам — едва ли саженей пятнадцать до противоположного берега, его можно было-бы назвать обычным прудом, но заметный ток воды в правой его части и явно нерукотворное происхождение позволяло считать этот водоем все же, пусть и маленьким, но озерком.

Почти правильной круглой формы, озеро песчаным пляжиком примыкало к тому месту, где они с Вербеном спустились с лестницы. Слева и по дальнему краю вся его почти недвижимая гладь была устлана круглыми глянцевыми листьями кувшинки, и даже с десяток крепких желтеньких кубышек торчали средь них, ознаменовывая своим наличием первые дни лета.

Справа, от того места где они сейчас стояли, виднелся зев родника, когда-то, похоже, выточенный из камня в виде чего-то определенного — толи головы чудовища с разинутой пастью, толи какого-то цветка, из серединки которого и била струя. Но теперь определить было трудно, что там изображалось изначально — пористый серый камень оказался совершенно попорчен непогодой, только-то и давая намек, что когда-то был художественно обработан.

Дальше родника хорошо проглядывалось, как вода из озера устремляется в ручей, который хоть быстро и прятался с глаз в зарослях какого-то кустарника, но полностью рухнувшая часть крепостной стены в том же направлении явно указывала его дальнейший путь.

Золотистый песок под ногами искрился на солнце и зазывно намекал, что уже прогрелся, и будет совсем неплохо, если эти самые ноги, что стоят на нем, освободить от сапожек и дать им вольготно пройтись по нему. Лисса, не устояв перед этим призывом, разулась и пошла к тихой практически неподвижной кромке воды.

— Искупаться бы… — помечтала она.

— Госпожа, вода еще холодная. Третьего дня наши мальчишки пытались уже здесь купаться, да ноги ломотой прихватило, один чуть не потонул, — предостерег ее Вербен, но от удовольствия пройтись босыми ногами по песку тоже не отказался.

Вода действительно, хоть и тихая, была еще довольно холодна, так что, как бы ни манило своими бликами солнце, переливаясь разводами по уходящему вглубь песку, дальше, чем по щиколотку, Лисса в воду не заходила. Парнишка бродил рядом, то замирая, то вдруг пиная воду ногой, стараясь достать толстеньких, доверчивых, но довольно юрких головастиков.

Потом они дружно сидели на берегу, вольготно откинувшись на локти, лицезрея размеренную жизнь маленького озера и грея замерзшие ноги в теплом песке. Темно синие, тоненькие, как выписанные пером стрекозы, кружили почти над самой водой. Криволапая пупырчатая жаба взобралась на лист кувшинки и теперь, не шелохнувшись, уже какое-то время покачивалась на нем. А серенькие мелкие птички с тревожным щебетом выпархивали то и дело из зарослей на противоположной стороне озера и суетясь, порхали на самыми ветками, а в кустах промелькивал чей-то рыжеватый бок — толи одичавшего кота, толи лисицы.

Наверное, от такого простого и понятного ему времяпровождения, парень, наконец-то, осмелел и сам — первым, заговорил, глядя на подкатанные до коленей штаны девочки:

— Госпожа, а почему вы в такой, почти мужской одежде ходите? Я всегда думал, что женщины… и девочки из знатных семей всегда только в таких… платьях ходят? — каких именно «таких» он показал, поводив растопыренными пальцами вокруг своих вытянутых ног, видимо в его представлении так можно было изобразить пышные оборки и кружева.

Впрочем, Лисса его поняла.

— Такой наряд мне папа придумал, чтоб ездить на лошади по-мужски можно было свободно… — ответила она, разглаживая на ноге длинную рубаху-тунику с высокими разрезами и ласково коснувшись лежащего рядом на песке синего шерстяного камзола обшитого серебряным галуном, который тоже был достаточно длинным, но по фасону очень напоминал мужской.

А дальше… Вербен, вроде, и не спрашивал… а может и спросил — Лисса потом и не помнила… как сначала потихоньку — слово за слово, а потом все более бурно и эмоционально — взахлеб, рассказала мальчику все. И про маму, которую и не помнила, и про жизнь с отцом — их путешествия по стране, когда он собственно и придумал дочери это более удобное платье, чем девчачьи юбки в рюшах. Затем последовала история про мачеху, какой нехорошей и злой женщиной та оказалась — как сначала отдалила от Лиссы отца, потом сама что-то такое сделала, что граф сам от нее отказался, а она… в отместку отравила его. Но никто, почему-то, очевидное доказывать не стал. И наказывать мачеху тоже.

Под первые слова собственной истории девочка загрустила, потом жалость к себе заставила и губы задрожать, а когда речь зашла о том, как новая папина жена ей жизни в родном доме не давала, так тут и слезы первые появились. Когда уж Лисса дошла, в рассказе своем, до болезни отца, то к этому моменту она рыдала так, что рукав рубашки, которым она вытиралась, был уже сырым.

Ну, а мальчик… мальчик, конечно, был в растерянности, но искреннее горе собеседницы все же растревожило его, и сам не зная как, он уже через несколько минут ее рыданий, сам потянулся к ней и уткнул заплаканным лицом к себе в плечо. А рука его, тоже, вроде, сама по себе, опустилась той на голову.

Девочка плакала долго. Сначала рассказывала, бубня куда-то в шею жалеющего ее парня, а потом и вовсе — молча. Так надо, наверное, было — ведь, что не говори, а это первый раз, когда смогла она вот так, от души, выплеснуть свое горе.

В общем, после того, как парень оказал ей такую нежданную поддержку, относиться к нему как к слуге или подвластному крестьянину Лисса уже не смогла. Так что, считай, с ее стороны начало дружбе было положено. Ну, а когда обнаружилось, что во время всех этих перипетий ее обращение к мальчику вдруг сложилось в довольно мужественное и твердое «Верб», то искренняя привязанность и парня была ей обеспечена.

А на следующее утро нашлась и подружка для нее.

Стоило только проснуться, как в дверь, отведенной ей в доме старосты комнаты, постучали. На разрешение войти на порог ступили дина Ледяна и… чем-то похожая на нее девочка, зим восьми.

— Госпожа, это наша с дином Фазном младшая дочь — Дымянка. Она тут в комнате кое-что забыла, когда к тетке жить перебиралась. Вы уж не серчайте на нее, пусть заберет, — обратилась к Лиссе хозяйка дома.

Тут в сенях что-то упало и, кажется, разбилось — толи кот куда-то не туда залез, толи мальчишки неловкие что-то уронили, женщина охнула и быстро поклонившись, убежала на шум.

А они с девочкой остались одни. Глянув на гостью, вернее как раз на одну из хозяек занятой ею комнаты, Лисса поняла, что та сейчас от страха и смущения расплачется — Дымянка часто-часто моргала ресницами, а губы ее дрожали.

— Проходи уже и бери, что тебе нужно, — дала разрешение Лисса, пока девчонка не разревелась.

Та нерешительно ступила через порог и с заметным даже через страх интересом в глазах окинула взглядом, бывшую свою комнату.

«— Хм, видно больше мать настращала…», — подумала Лисса, наблюдая за Дымянкой.

Смущение той рассосалось сразу за порогом, а страх таял в широко раскрытых глазах, ровно в том же количестве в каком в них разгоралось любопытство. Взгляд девочки перебегал с одной вещи госпожи на другую, а минуту назад дрожащие губы теперь уже сложились в восторженный звук «О», когда он натолкнулся на шелковые яркие платья, разложенные на кровати, которой не воспользовались. Не то чтоб сама Лисса собиралась менять удобные штаны на громоздкие юбки, но вот ответственные Лилейка и дина Водяна озаботились. После платьев взгляд девочки скользнул к столу и, пошарив там, стал не просто восторженным, но и удивленным. Кроме инкрустированных яркими камешками расчески и зеркала, на столе стояли еще небольшая дорожная масляная лампа фигурного серебра и чернильница резного хрусталя в золоте. А когда любопытствующие глазки натолкнулись на кинжал в ножнах, то тут уж и вопросы не удержались: