На качелях XX века - Несмеянов Александр Николаевич - Страница 74

Еще с лета 1970 г. в Москве начал работать оргкомитет по подготовке к проведению в 1971 г. V металлоорганического симпозиума. Я был председателем комитета. Не стоит говорить, сколько труда и всякого рода неожиданностей встретилось при подготовке этого большого симпозиума (фото 86). Тут надо упомянуть о том, что как раз летом 1971 г. французские химики планировали провести в Париже международный конгресс, посвященный 100-летию со дня рождения выдающегося металлоорганика Виктора Гриньяра, основоположника химии магнийорганических соединений. Возникла проблема: как совместить и то, и другое. Урегулировали вопрос так: решили московский металлоорганический симпозиум посвятить Гриньяру.

Настало лето 1971 г. Симпозиум открылся в актовом зале МГУ. Слева на трибуне — большой подсвеченный прожекторами портрет Гриньяра. Как председатель оргкомитета симпозиум открыл я. Первый доклад сделал профессор Норман. Он рассказал о развитии во Франции работ по магнийорганическим соединениям после смерти Гриньяра.

Среди выступавших на симпозиуме — виднейшие металлоорганики мира. Всего в симпозиуме приняло участие 885 делегатов, из них 369 иностранцев, в том числе Фишер и Вилке (ФРГ), Рауш[457], Сиборг и Трейлор (США), Уилкинсон и Стоун (Великобритания), Коста (Италия) и другие. Было заслушано 7 пленарных докладов, 11 лекций и 188 научных сообщений на секционных заседаниях. Так что время проходило весьма напряженно: утром и днем — заседания (они, кроме открытия симпозиума, проходили на химическом факультете МГУ), а вечером — приемы на самых различных уровнях, начиная от больших, для всех участников симпозиума, и кончая узкими домашними. Марине Анатольевне пришлось испечь немало кулебяк и пирогов, состряпать борщей и прочих вкусностей (не забывайте, что у нее стол — чисто вегетарианский), чтобы на славу угостить наших зарубежных коллег-металлооргаников! Впрочем, кулебяки с капустой, кулебяки с гречневой кашей, грибами и луком, пирожки с зеленым луком — это, что называется, spécialité de la maison[458], и об этом уже знают не только свои, но и приезжие гости. В результате большой работы, которую провел оргкомитет по подготовке конгресса, симпозиум прошел на очень высоком научном уровне. То же можно сказать и об организационной стороне симпозиума. Закрывая симпозиум, я передал бразды правления председателю оргкомитета следующего VI металлоорганического симпозиума в Амхерсте (США) — профессору Раушу.

Кончилось лето. Сентябрь принес большую беду: тяжело заболела Марина Анатольевна, и врачи-невропатологи не надеялись на выздоровление. Началась борьба за ее жизнь. У нее оказался инфекционный паралич. Марина Анатольевна подверглась грозному, но единственному хоть изредка эффективному курсу лечения — большими дозами преднизолона. Я ежедневно бывал в больнице (она лежала в Кунцевской загородной больнице)[459] и не сразу решался входить в палату — так велик был мой страх за исход болезни. Мало-помалу стали появляться признаки улучшения и наступили, наконец, радостные дни: Марина Анатольевна «встала на ноги» в прямом и переносном смысле слова. Дело пошло на поправку. Легко понять, как велико было у меня нервное напряжение во время ее стодневной болезни и как трудно было надлежащим образом отдаваться работе.

Марину Анатольевну выписали с самым строгим режимом на ближайшие три года. Врачи считают, что помимо правильно найденной медикаментозной терапии, огромную роль в благополучном исходе болезни (процентов на 60) сыграли свойственные Марине Анатольевне жизнерадостность, энергия и оптимизм.

Сейчас мы живем большую часть времени на даче во Внукове. Отсюда я езжу каждый день на работу: в ИНЭОС, на химический факультет МГУ и в Президиум. 9 сентября 1974 г. мы отпраздновали в кругу семьи и друзей мое 75-летие. Из «Правды» я узнал о присуждении мне новой высокой правительственной награды — ордена Октябрьской Революции.

Как-то у меня побывали корреспонденты АПН[460] — они готовили статьи обо мне и соответствующие фотоматериалы. И вот, узнав, что я член 11 иностранных академий наук (Болгарии, Венгрии, Польши, Румынии, Чехословакии, Английского королевского общества, Эдинбургского королевского общества, Нью-Йоркской Академии наук, Американской Академии искусств и наук в Бостоне, Национального института наук Индии и Германской Академии естествоиспытателей «Леопольдина»), они захотели запечатлеть меня сразу со всеми регалиями, дипломами и медалями. Корреспонденты — народ настойчивый: они заставили нас с Мариной Анатольевной вынуть из книжного шкафа все футляры с дипломами и долго «выстраивали» их на моем письменном столе, желая включить их все в один кадр. Как увидит читатель на фотографии, это им не совсем удалось — большая часть дипломов и медалей в кадр не уместилась (фото 91).

Вскоре я получил известие о том, что Академия наук Чехословакии присудила мне золотую медаль «За заслуги перед наукой и человечеством». Несколько дней спустя, а именно 20 сентября, меня и Марину Анатольевну пригласили в посольство Чехословакии. Там в присутствии советников посольства и представителей Академии наук СССР в лице ее вице-президента академика А.П. Виноградова, и.о. главного ученого секретаря Президиума, члена-корреспондента Г.К. Скрябина[461] и других вице-президент Академии наук Чехословакии Богумир Росицкий вручил мне эту наивысшую научную награду Чешской академии наук.

Поездка в Пущино. 1974 г.

Я собирался закончить свои воспоминания, но не смог удержаться, чтобы не описать еще одно важное для меня событие, вернее исполнение задуманного когда-то мной плана.

Дело в том, что мы с Мариной Анатольевной получили приглашение от председателя Совета директоров научно-исследовательских институтов Пущина члена-корреспондента АН СССР Г.К. Скрябина посетить Пущинский научный центр и провести там два дня для ознакомления с городком и работой Института биохимии и физиологии микроорганизмов, возглавляемого самим Г.К. Скрябиным. Воспользовавшись запоздавшим прекрасным «бабьим летом», я с удовольствием принял это приглашение, и мы решили ехать. Ведь после августа 1956 г., когда мы ездили на лодке по Оке в поисках места для строительства будущего научного городка, я был в Пущине только один раз, да и то лет восемь тому назад, когда городка-то как такового еще и не было, а только закладывались корпуса будущих институтов, радиотелескопа и жилых домов. Г.К. Скрябин много раз приглашал меня посетить возглавляемый им Пущинский научный центр, но каждый раз по той или иной причине поездка откладывалась.

Выехали мы утром и к полудню были в Пущине. Уже переезжая Оку по мосту, мы увидели слева от Серпухова теснившийся вдали светлый массив пущинского городка. Через десять минут мы к нему подъехали. Проезд по городку ярко возродил 1956 г. и наши пешие хождения по этому самому месту. А вот и построенное Пущино с его научно-исследовательскими институтами! Прекрасные современные здания, не стесненные нехваткой места и потому не очень высокие, свободно раскинувшиеся на высоком берегу Оки. Напротив институтов — большой массив 9- и 10-этажных жилых домов, вполне комфортабельных и красивых. Правда, какая-то часть сотрудников еще живет в пятиэтажных панельных зданиях, менее привлекательных и соответственно менее удобных, которыми сами пущинцы уже недовольны и, по-моему, даже немного их стыдятся. Но эти «жилые первенцы-скоростройки» были совершенно необходимы на первых порах застройки города, нужно было где-то быстро селить строителей и первых сотрудников институтов.

Между главными жилыми гигантами и стоящими параллельно их фронту зданиями научно-исследовательских институтов тянется широкая зеленая зона города с газонами, цветами и группами кустов и деревьев. Параллельно Оке пролегла ветвь шоссе, называемая сейчас «прогулочной». Действительно, с нее открывается чудесный вид на Оку, на ее грациозные и спокойные излучины. Напротив, на другом берегу реки, раскинулся бескрайный Приокско-террасный заповедник. В ту нашу, далекую по времени, поездку по Оке мы много и долго бродили по его дремучим и нетронутым рукой человека лесам, зато обильно «тронутым» зверьем: там встречаются самые редкие животные, включая зубров.