Высшая степень обиды (СИ) - Шатохина Тамара - Страница 37

Оставив растерянно улыбающегося мальчишку, мы прошли к своей платформе. Я вела сыновей за руки и довольно делилась с мужем:

– Какой парень хороший, просто лучик света какой-то…

– Воспитан матерью и бабкой, вылизан, выпестован, – зло выдохнул Усольцев, – вернется из армии и пропадет. Такие спиваются в легкую, как только встретят настоящие трудности. Служить попал удачно – не унижают, это видно. Кто-то взял под крыло. Но все равно прессуют, ты видела его руки? Мазут въелся до костей…. отрабатывает защиту. Он слаб и беспомощен, Зоя. Жалеть и подкармливать – не то, что ему нужно. Ему нужно научиться жить в наших реалиях, выбраться из-под юбок… Наши будут воспитаны иначе.

Когда дети уже спали на верхних полках, укутанные и пристегнутые ремнями, мы улеглись сами. Я пришибленно молчала на своей полке, и Виктор спросил:

– Ну что ты совсем притихла, что такое?

– Нужно было дать ему детский крем. У меня есть крем с собой…

– Ты, как маленькая, Зоя... забыла, куда он едет? К маме и бабушке… вылечат. Сдохнут, костьми лягут, а вылечат, – вздохнув, непонятно закончил он. А я подумала – и правда ведь! И спокойно уснула.

Потом я долго вспоминала этого мальчишку с почти материнской жалостью, хотя он был тогда не так и на много младше меня. Глядя сейчас на фото своих детей, я чувствовала что угодно, только не жалость. Юношеский разряд по боксу, и как результат – широкие плечи, крепкие руки, уверенный взгляд. Грамотная речь, умение выразить свою мысль и привести разумные доводы, уверенно отстаивая свое мнение. Высшие оценки по точным предметам и английскому… латынь.

Виктор выполнил свое обещание – мальчики получали мужское воспитание, и мои поступки в этом плане им жестко контролировались. Он не отменял мои решения по детям при них, даже если был не согласен с ними, но наедине обязательно оглашал свое отношение к этому. Объяснял и всегда убеждал меня в своей правоте, и скоро я усвоила суть этой воспитательной политики – она стала и моей тоже. Это было важно, потому что отец часто отсутствовал, и основная нагрузка ложилась на меня. А я… когда хотелось пожалеть их по-матерински и пойти на поводу их детской еще слабости и лени, вспоминала того мальчишку и сжималось сердце – а вдруг Виктор оказался прав? Такой светлый мальчик…

В кабинете физиотерапии меня уложили на кушетку, зажали пальцы на ногах металлическими зажимами и укрыли одеялом, предложив расслабиться. Чувствовала я при этом только тепло одеяла. И задала вопросы Артему, когда мы встретились с ним перед обедом.

– Это для сосудов, Зоя – укрепляет сосуды. И та штука на сгибе локтя – тоже, – улыбался он, – я заказал один хороший препарат, тебе придется походить через день на уколы, когда он придет.

– Я не боюсь уколов, – согласилась я. Мы вышли из здания под хмурое небо и направились к кафе. Артем предложил мне руку, согнув ее в локте, и я машинально перешла на другую сторону, чтобы быть слева от него. Правая рука мужчины должна быть свободна для воинского приветствия. И тихо покачала головой – дошло....

Пока ждали заказ, Артем задумчиво сказал:

– Я еще понимаю романтику давних морских странствий. Весь этот простор, волны, другие страны, белые паруса чайного клипера, ветер в лицо… И совсем не понимаю тех, кто добровольно идет под воду в посудине, где нет даже иллюминаторов.

– Романтика есть во всем, – обиделась я, – это зависит от человека и его увлеченности любимым делом. Даже в лингвистике есть. Я вот люблю употреблять слэнг и коверкать слова, хотя легко могла бы работать диктором на радио. Археологи ищут свою Трою, геологи – легендарное озеро из самородной ртути, лингвисты мечтают о новом слове, которое приживется, врачи… придумай сам. Поэтому… есть романтика в слаженном воинском строе, форме… Хорошо подогнанная военная форма пойдет любому мужчине и только украсит его. А на флоте сейчас очень красивая парадка на манер морской формы царских еще времен – черные кители с золотым шитьем по воротнику-стойке.

Артем откинулся в кресле и внимательно меня слушал. Серьезно слушал, без усмешки.

– Романтика морских видов? – продолжала я – ну… льды это скучно, а северное сияние может видеть каждый – это опустим. Хотя... когда испытывали баллистику за Кильдином, небо окрашивалось в багрово-вишневые цвета... малиновый. Романтика странствий… в Средиземке изумительного цвета вода, говорят – бирюзового. А небо ночью, как черный бархат и исключительно яркие звезды, а Млечный путь даже ярче, чем Луна – от него ощутимо светло. Он широкий и через все небо...

Лодка всегда всплывает на проветривание ночью. Штурман группами выводит матросов на палубу и рассказывает им о созвездиях, а вокруг лодки нарезает круги огромная белая акула и кильватерная струя от нее… она флюоресцирует. Витя говорил что, наклонившись, при желании можно было коснуться острого акульего плавника. А еще – гигантские черепахи. Кто-то из офицеров предложил поймать одну и сварить черепаховый суп.

В автономках на дизельных лодках кормят в основном консервами. Даже хлеб хранят в спирту, даже картошка в банках с какой-то консервирующей жидкостью. Питаться этим целые месяцы не то, что надоедает... под конец автономки оно уже тупо не лезет в глотки и люди, в основном, едят одни сухофрукты.

Тот офицер предложил:

– Обвяжите меня концом, я доплыву до нее, крепко схвачу, а вы притянете нас к лодке.

До черепахи он доплыл быстро и крепко обхватил ее, как и планировал и вдруг дико заорал. Его сразу же вытащили – мигом.

– А орал почему? – заинтересовано качнулся ко мне Артем.

– Весь панцирь у черепахи порос крохотными ракушками – острыми, как бритвы. Он порядком крови потерял, пока все перевязали, а что-то даже шили. Хорошо, что в то всплытие рядом не было акул.

– Сколько тех всплытий… даже таких феерических.

– Нехорошо завидовать.

Он засмеялся, а я продолжила: – Есть еще соперничество и конкуренция... азарт. Они соревнуются с американцами – любыми способами доказывая что-то друг другу. И те и другие ведут себя, как мальчишки, я считаю – глупо рискуют иногда, особенно наши, – отвернулась я к стойке и увидела, что несут наш заказ.

– Спасибо, Артем. На вид очень вкусно. Теперь твоя очередь, рассказывай.

– Давай сначала поедим, – отстраненно предложил он. Мы поели, не спеша и молча. Внутри зразы, которая лежала в крохотном гнезде из риса и вареных овощей, оказалась какая-то исключительно нежная масса. Я спросила, и оказалось, что это тертое вареное яйцо, очень острый расплавленный сыр и сливочное масло.

– Вкусно.

– Хочешь еще?

– Наверное, хочу – еще одну, но без гарнира, – призналась я.

– Я закажу, – улыбался он, – и давай сегодня поговорим о тебе? Покажешь своих сыновей?

– Ну, я же обещала, – открыла я сегодняшний снимок и показала ему своих парней. Он внимательно вгляделся в их лица, форму и поднял на меня удивленный взгляд: – Они что – медики?

– Да, будущие военные медики. Думаю, Рома мог бы стать хорошим хирургом – он не такой впечатлительный, а Сережка – психиатром, он очень чуткий... душевно чуткий. Но выбирать не мне, это должно быть их решение.

– Даже не посоветуешь?

– Только если спросят.

– Почему военные? Зачем это, Зоя? Что хорошего в этой военщине? Мужественность, благородство?

– А что – мужественность только у военных? А благородство…

Я задумалась... Принесли добавку и я принялась за нее...

Еще когда мы жили у Белого моря, в береговых частях уже служили женщины. В основном на нестроевых должностях – секретчики, строевики, связисты, делопроизводители, взвод охраны – они отслеживали пропускной режим. И как-то в часть приехал с проверкой Герой. Этого адмирала называли только так и не иначе. Должно было состояться совещание по ремонту лодок, а работы на нашей шли тогда как раз в торпедном отсеке Усольцева, и командир взял его с собой – вдруг возникнут вопросы?

Береговое начальство ублажало проверяющих по-разному – застольями, тушками дикой семги, ведрами беломорской сельди особого посола, банками икры, дорогостоящими макетами кораблей… Даже ходили слухи о наличии в ассортименте местных гетер, но Герой точно был не по этой части – слишком много пил, а еще был редкостным хамом. Женщины называли его между собой не Героем, а Уркой.