Возвращение короля - Толкин Джон Рональд Руэл - Страница 47

Леголас молчал, пока остальные разговаривали и смотрел на реку: он увидел белых морских птиц, летающих над рекой.

— Смотрите! — воскликнул он. — Чайки! Они залетели далеко от моря. Как беспокоят они мое сердце! Никогда в своей жизни я не встречал их, пока мы не прибыли в Пелагир и здесь, когда мы ехали к битве за корабли, я услышал их крики. Я остановился и стоял неподвижно, забыв о войне в Средиземье: их плачущие крики говорили мне о море. Море! Увы! Я еще не видел его. Но глубоко в сердцах моего народа лежит страсть к морю, и опасно затрагивать эту струну. Увы! Больше никогда не знать мне мира ни под деревом, ни под кустом.

— Не говорите так! — сказал Мерри. — Вы не должны уходить к приюту, Леголас. Всегда найдется народ, большой и малый, и даже мудрые гномы, как Гимли, которые нуждаются в вас. Я, по крайней мере, надеюсь на вас. Но я чувствую, что худшее в этой войне еще ожидает нас. Как я хотел бы, чтобы все это уже кончилось, кончилось бы навсегда!

— Не будь таким мрачным! — воскликнул Пиппин. — Солнце сияет, и мы снова вместе, на день или два по крайней мере. Я хочу кое-что у вас расспросить. Давайте, Гимли! Вы и Леголас за это утро не менее дюжины раз упоминали свое страшное путешествие с Бродяжником. Но вы ничего не рассказывали мне о нем.

— Может, здесь и сияет солнце, — сказал Гимли, — но даже при нем не хотел бы я оживлять некоторые воспоминания об этой дороге. Если бы я знал, что нас ждет, ни какая дружба не привела бы меня на тропы смерти!

— Тропы смерти? — переспросил Пиппин. — Я слышал, как Арагорн говорил о них и удивился, что он имеет в виду. Не расскажете ли вы нам поподробнее?

— Очень неохотно, — сказал Гимли. — Потому что на этой дороге я испытал стыд, я, Гимли, сын Глоина, который считал себя храбрее всех людей и тверже под землей любого эльфа. Но это не так, и провела меня по этой дороге только воля Арагорна.

— И любовь к нему, — добавил Леголас. — Ибо все, кто пошел с ним, сделали это из любви к нему, даже холодная рохирримская девушка. Ранним утром того дня, когда вы, прибыли сюда, Пиппин, мы покинули Дунхарроу, и такой страх напал на весь народ, что никто не осмелился посмотреть на нас, кроме леди Эовин, что лежит теперь раненная в доме. Это было печальное расставание, и я печалился, глядя на него.

— Увы! У меня хватило сердца только для себя самого, — сказал Гимли. — Нет! Я не буду говорить об этом путешествии.

Он замолчал; но Мерри и Пиппин так хотели услышать рассказ, что Леголас наконец сказал:

— Я расскажу вам достаточно, чтобы вы успокоились: я не испытывал ужаса и не боялся теней, которых считал бессильными и хрупкими.

Он быстро рассказал о дороге призраков под горами и о темной встрече у Эреча, и о большом переходе в девяносто три лиги оттуда до Пелагира на Андуине.

— Четыре дня и четыре ночи мы ехали от черного камня, — сказал он. — И вот! Во Тьме Мордора росла моя надежда: во Тьме теневое войско, казалось, становилось все сильнее и ужаснее. Я видел всадников и пехотинцев, но все они двигались с одинаковой и большой скоростью. Они молчали, но в глазах у них горел огонь. В верховьях Ламедона они догнали наш отряд, окружили нас и проехали бы вперед, если бы Арагорн не запретил им.

По его приказу они отступили. «Даже тени людей покорны ему, — подумал я. — Они будут служить ему».

Мы ехали вперед, и наступил день без рассвета, а мы продолжали путь и пересекли Кирил и Рингло; на третий день мы пришли к Илахиру у устья Гилраина. И здесь обороняли Брод люди Ламедона, воюя со свирепыми жителями Умбара и Харада, приплывшими вверх по реке. Но защитники и нападающие забыли о битве и бежали, когда пришли мы: они кричали, что на них идет король мертвых. Только Ангбор, повелитель Ламедона, нашел в себе мужество остаться, и Арагорн попросил его собрать свой народ и идти за ними, если они осмелятся, когда пройдет серое войско.

— У Пелагира вы будете нужны потомку Исилдура, — сказал ему Арагорн.

Так мы перешли Гилраин, разогнав союзников Мордора. Потом мы немного отдохнули. Но Арагорн скоро встал, сказав:

— Минас Тирит осажден. Боюсь, что он падет до того, как мы придем ему на помощь.

И до конца ночи мы снова пустились в путь и до самых равнин Лебеннина ехали с такой скоростью, какую только могли вынести лошади.

Леголас помолчал, вздохнул и, обратив взор к югу, тихо запел:

— Зеленые поля, о которых поет мой народ, но тогда они были темны — обширные серые пустыни во тьме вокруг нас. И по этим полям, топча цветы и траву, гнали мы врагов днем и ночью, пока не дошли до великой реки.

Тогда я почувствовал в глубине сердца, что мы близко от моря: широка была вода во тьме, и бесчисленные морские птицы кричали на берегах. Увы! Разве не говорила мне госпожа, чтобы я опасался их криков? А теперь я не могу их забыть.

— Что касается меня, то я их не замечал, — вмешался Гимли, — ибо близка была битва. Здесь, у Пелагира, стоял главный флот Умбара — пятьдесят больших кораблей и неисчислимое количество мелких судов. И многие из тех, кого мы преследовали, раньше нас достигли гавани и принесли с собой свой страх; многие из больших кораблей снялись с якоря, ища спасения выше по реке или на дальнем берегу; но харадрим, прижатые к берегу, отчаянно и яростно сопротивлялись. Увидев нас, они рассмеялись: нас было мало, а у них еще сохранялась главная армия.

Тогда Арагорн остановился и громко крикнул:

— Теперь вперед! Призываю вас черным камнем!

И серое войско, как прибой, полетело вперед, заливая все перед собой. Я слышал слабые крики, отдаленные звуки рогов, ропот бесчисленных голосов — как эхо какой-то давно забытой битвы из темных годов. Сверкали бледные мечи; но я так и не знал, могут ли они еще разить: мертвым не нужно было другое оружие, кроме страха. Никто не смел противостоять им.