Город убийц (СИ) - Точильникова Наталья Львовна - Страница 34

— Я этим не занимаюсь, — четко сказал Адам. — Этот участок мозга у тебя корректировали. Тебе усилили чувство вины, чтобы не было соблазна разделить ее еще с кем-нибудь. Им ведь было гораздо важнее уничтожить террористов, а не спасти своих граждан.

— Нагорный говорил на НС, что те, кто стрелял по «Анастасии» с имперского крейсера должны разделить со мной ответственность, однако никто, кроме меня не был наказан.

— Золотые слова. Да, ты захватил корабль, ты заложил взрывчатку, пусть даже ты им управлял, но стреляли они.

— Я вспомнил еще, что сначала требовал чего-то глобального, вроде независимости Тессы, а потом, когда увидел, сколько они привели кораблей, у меня осталось одно требование: чтобы мне дали уйти.

— Но они начали стрелять.

— Да, хотя я им десять раз сказал, что «Анастасия» заминирована. Они знали, черт возьми!

Небо за Западе темнело, зажигались звезды, и вот уже у горизонта на востоке появилась первая красная Луна, маленькая, не больше четверти градуса. Адам говорил, что она называется «Руми».

— Это не все, — сказал я. — Понимаешь, я не надеялся, конечно, что они освободят наших людей и дадут независимость Тессе, из-за того, что я захватил заложников. Моей целью было заманить туда их флот. Они убили больше тысячи моих людей одним выстрелом из иглы Тракля, и я хотел сравнять счет.

Они купились. Они прислали двести посудин против моих двенадцати. У меня было двенадцать маленьких кораблей и мобильный живой щит под названием «Анастасия», которым я управлял с кольца. Здоровый неповоротливый щит, и я берег его. Мне было невыгодно, чтобы они его раздолбали. Мне нужна была возможность им закрываться как можно дольше.

Главное, не приближаться слишком близко, чтобы нас не накрыло взрывом и не удаляться слишком далеко, чтобы он мог служить нам укрытием. Мы были как маленькие юркие рыбки вокруг огромной акулы. И другие акулы окружили нас со всех сторон, но почти не могли стрелять, потому что каждый их выстрел в нас угрожал и «Анастасии».

Они и были осторожны. Поначалу. Но зато мы устроили им фейерверк! Помнишь, как говорил Аларих: «Чем гуще трава, тем легче ее косить»? Чем крупнее корабль, тем легче в него попасть, Адам.

И каждый наш выстрел был имени одного из погибших на Лие. «За Мартина Мореля», — говорил я. И их очередной крейсер взрывался под наши победные крики. «За Пьера Валенски», — орал я, и следующий их катер разлетался на куски.

«За Лючию!» Помнишь, была подруга у Пьера, которая занималась у нас снабжением, у них еще был сын Марио? Или тебя там не было? Адам, я тебя там не помню.

— Меня там не было, — сказал Адам. — Но Эжен мне рассказывал.

— Адам! У нас ведь тоже были женщины и дети. Мой сын стоял тогда рядом со мной. И, когда «Анастасия» взорвалась, и огонь взрыва ослепил нас, залив иллюминаторы, я склонился к Артуру и сказал: «Это за Марио. Помнишь, как он учил тебя играть в шахматы?» Помнит ли он это сейчас? По-моему, нет, он мне не упоминал об этом.

И тогда надо было уходить, потому что щита у нас больше не было. Я подвел свои корабли вплотную к дыре. Я их долго туда подводил, когда еще была цела «Анастасия».

Мы знали о дыре, имперцы, как всегда, нет. И я бы не оставил ее пассажиров в живых. Я запланировал их смерть заранее, они входили в мой счет. И уже неважно, Адам, сам я толкнул их навстречу импульсу из иглы Тракля или имперцы обозлились настолько, чтобы полностью утратить осторожность.

Взрыв не был для меня неожиданностью. Он был как раз вовремя. Они потеряли больше пятидесяти кораблей, но и мы потеряли половину. Надо было уходить, и я успел построить мой флот так, чтобы взрывом нас отбросило прямо к туннелю. Нас и отбросило, мы исчезли так быстро, что имперцы и опомниться не успели, и понять, что случилось.

Это была чистая победа, мы праздновали победу на наших кораблях. Их тяжелые линкоры просто не смогли бы пройти через такую узкую нору, их бы раздавило, так что через полчаса мы уже были в безопасности по другую сторону, где-то в районе Скита, поминали погибших и пили за победу.

Я помню, что перед казнью я просил прощения у родственников погибших и сказал, что сожалею, что погибло столько людей, что я не хотел этого. Я врал, Адам! Ни о чем я не сожалел, по крайней мере, через полчаса после их гибели. И я хотел этого.

— Анри, может, прекратим это? — спросил Адам и подлил себе коньяку. — Ты многое вспомнил. Может быть, все, а? Баста?

— Что монстр получается? — спросил я и выплеснул себе остатки.

Первая Луна Дервиша уже сияла желтой жемчужиной высоко над холмами, а у кромки земли вставала вторая — алая и огромная по имени Хайям. Стало холоднее, подул ветер. Но у меня не было ни малейшего желания тащиться в дом.

— Да нет, монстр — это перебор. Ты мстил. Это нормальная человеческая реакция, просто я понял степень и концепцию редактуры твоей нейронной сети.

— Как ее отредактировал Ройтман?

— Угу, как и в каком направлении. Вину тебе оставили, а мотив убрали. Ты знал, что взорвал корабль, но смутно представлял почему. Поэтому участок с воспоминанием о том, что ты отправил «Анастасию» навстречу лучу и был имплантирован, но при этом, строго говоря, не являлся ложной памятью. Представь себе текст, в котором стерли в середине большой кусок, а потом к концу нестертой части подписали фразу из начала следующего нестертого участка. Фраза написана явно другой рукой и не в том месте, но это истинная фраза.

— А почему ты считаешь, что нужно прекратить сеансы?

— Потому что тебе уже трудно. Возможно, будет еще труднее. Знаешь, думаю, перед казнью ты говорил искренне. Они же уже год делали тебе психокоррекцию. А на этом участке очень старая правка. Думаю, они с него начали. Им же надо было, чтобы ты перестал ненавидеть Кратос и начал каяться.

— Может быть. И еще после взрыва от меня ушла жена. Джульетта сказала «Анри, ты не прав», и свалила вместе с сыном.

— И тогда ты впервые предположил, что, может, и правда не прав.

— Наверное. Я их очень любил.

— Она вроде была внучатой племянницей императрицы?

— Причем тут это? Ну, да, была. Она мне не сказала, кстати, когда я на ней женился, а я был слишком безумен, чтобы рыться в архивах. Так я породнился с императорской фамилией Кратоса.

— И это был только первый этап сего процесса, — усмехнулся Адам.

— Вот уж никогда не мечтал, — сказал я.

— А теперь твой сын собирается жениться на дочке Хазаровского.

— Да, в сентябре должна быть свадьба. Наверное, обойдутся без меня. До сих пор удивляюсь, как он это стерпел.

— Хазаровский?

— Естественно.

— С точки зрения династической, очень даже понятно, — заметил Адам. — Только с этого момента Леонид Аркадьевич стал реальным императорским родственником. А так у него всей легитимности одно завещание Данина. И то сомнительное.

— Ну, да, Джульетта еще успела выскочить замуж за Даниила Андреевича, а он усыновить моего сына, по причине отсутствия у меня каких-либо прав.

Короткая ночь Дервиша подходила к концу, и третья луна — зеленоватый Хидр — бледнела уже на фоне рассвета. Мы спустились в дом от холодного утреннего ветра, прихватив с собой безнадежно пустую бутылку.

— Адам, значит так, — сказал я, — мы продолжаем. Память восстанавливай всю, какой бы ужасной она ни была, но, если ты найдешь связь, которую сочтешь имплантированной, скажи мне сначала. Я хочу сам решить.

— Хорошо, — кивнул Адам.

Следующие сутки я благополучно проспал, зато утром Адам, наконец, включил мне новости, благо очередной сеанс психокоррекции все равно накрылся из-за коньяка.

— Теперь еще сутки ждать придется, — ворчал Адам. — А лучше трое, на кондактине же. Я Эжену уже высказал все, что я думаю по этому поводу.

— Будто сам вчера со мною не пил! — усмехнулся я.

— Человек слаб, — вздохнул Адам. — Голова-то не болит?

— Адам! Ну, какое похмелье с полбутылки Версая? Похмелье бывает при стоимости бутылки до десяти гео включительно. А сей Версай я видел в последний раз в Лагранже по сто пятьдесят за бутылочку на двоих, в два раза меньше этой.