Город убийц (СИ) - Точильникова Наталья Львовна - Страница 33

Мы вошли в вагон и сели в глубокие кресла, милый женский голос из динамиков попросил нас пристегнуться.

— Никогда не ездил на такой штуке? — спросил Симон.

— Кажется, нет.

Мы вплыли в туннель, и за нами опустились массивные ворота. Как сейфовая дверь, Послышался глухой удар, потом свист, словно свист ветра. На окна наползли толстые заслонки, словно танковая броня.

— Похоже на батискаф, — заметил я.

— Похоже, — кивнул Ги, — только батискаф не должен быть раздавлен внешним давлением, а наш вагончик разорван внутренним.

— В туннеле вакуум?

— Сейчас будет.

— Воздух откачивают?

— Конечно.

По крайне мере, мое предположение насчет воздушной подушки было явно неверным.

— Левитация сверхпроводников в магнитном поле, — предположил я.

Ги хмыкнул.

— Ты всегда был слишком сообразителен для гуманитария. Тебе надо было на физфак идти.

— Учту, — сказал я.

— Приготовиться к старту! — сказал женский голос.

И начался обратный отсчет. На счет «ноль» вагон сдвинулся с места, и начал клониться носом вниз. Наши кресла медленно повернулись вокруг горизонтальной оси, так что мы остались сидеть в горизонтальном положении, зато пол встал к горизонтали под углом градусов в тридцать. Вагон проплыл еще несколько метров и ухнул куда-то вниз, словно лифт, у которого оборвался трос. Мы падали. Я не сразу понял, что вес все-таки не обратился в упомянутый ноль и нас удерживают не только ремни страховки. Вес был, но составлял не больше половины от нормального. К горлу подступила тошнота, я сглотнул слюну, а падение все ускорялось.

Я не понял, сколько мы летели. Кажется, очень долго. Наконец, падение замедлилось, мы прошли некую нижнюю точку и явно начали подниматься вверх. Вес увеличивался, тошнота прошла, стала душно и жарко. Мы двигались все медленнее и медленнее, пока, наконец, не остановились.

Послушался свист возвращаемого воздуха, с окон сползали заслонки.

— Как тебе чудо техники? — спросил Эжен. — На Кратосе такого нет. На Тессе тоже.

— Слишком горячие планеты, — прокомментировал Ги. — Мантия близко. Не построишь. И на Земле не построишь. На Дарте есть.

На Дарте я бывал, но «чудом техники» не пользовался.

Я протянул руку и коснулся стены кончиками пальцев. Она была раскаленной, как сковородка.

Конечно, я понял, что это такое.

— Боже мой! Махдийцы дали вам денег на хордовое метро!

— Я всегда умел с ними договариваться, — самодовольно усмехнулся Эжен.

«Интересно, сколько у них хорд, и куда они ведут?» — подумал я.

Вагончик вплыл в такой же зал, как возле космодрома, и я заметил еще два темных туннеля. По крайней мере, хорда не одна.

Мы вышли и поднялись наверх.

Здесь ярко светило солнце, и растительность отличалась от леса у космодрома. По-моему, была более южной. По крайней мере, более пышной. С высоченных деревьев свисали кисти непонятно чего (лиан что ли?), все усыпанные мелкими белыми, желтыми и розовыми цветочками. Похоже на завитые волосы блондинки. Все это пахло вроде бы здорово, но у меня заболела голова. Я чихнул.

— Анри, ты аллергик? — спросил Адам.

— Никогда раньше.

— Поначалу здесь все аллергики. Ничего, сейчас домой пойдем. А там моды подстроятся.

Мы были в горах, и шли куда-то вверх по каменистой дорожке. Интересно, насколько далеко мы улетели, точнее упали? Хордовое метро — штука быстрая. Туннель идет из одной точки на поверхности планеты в другую, по хорде окружности, как червоточина, только прямо. Сначала нас разгоняет сила тяжести, потом тормозит. И никаких затрат энергии. Только на создание низкого давления в туннеле, чтобы уменьшить трение и на магнитное поле.

Мы могли уехать очень далеко, хоть на другой континент. И потому скрывать от меня расположение космодрома было совершенно бессмысленно. Я не сориентируюсь. Для управления метро, очевидно, нужно кольцо. Возможно, здесь есть еще какие-то виды транспорта, но и они управляются с кольца. Красть у кого-то кольцо бессмысленно, оно настроено на хозяина. Можно, конечно, перенастроить, я слышал о таких случаях. Но для этого нужен специалист. Я не перенастрою.

Мы подошли к глухому забору высотой метра три. Ворота отъехали перед нами, а потом закрылись за моей спиной. Мои спутники тут же расслабились. Теперь точно не убегу.

Прошло недели две после нашего прибытия на Дервиш, когда Адам с моего согласия вколол мне кондактин-плюс. Боже мой, я добровольно на это согласился!

Нет, он не обманул, неприятных ощущений было явно меньше, чем во время глубокой коррекции в ПЦ, и анастетик начинал действовать вдвое быстрее, и успокоительных слов от Адама было на порядок больше, чем от Ройтмана. Думаю, привычка. Нельзя же частному врачу допустить, чтобы пациент сбежал после первого сеанса.

Но эта хрень была гораздо эффективнее: ручеек воспоминаний разлился бурным потоком и грозил снести все на своем пути.

На следующее утро я попросил Эжена принести мне чего-нибудь выпить. После обеда на моем столе возникла бутылка коньяка «Версай». Думаю, контрабандой возникла, в обход Адама.

Я прихватил рюмку и устроился на открытой веранде второго этажа. Близился закат. Солнце садилось, золотя холмы, сплошь покрытые мелкими желтыми цветочками. Запах, слава Богу, не мог преодолеть такое расстояние, и воздух был вполне приемлемым для моего метаболизма. А, может, моды уже подстроились.

Адам не заставил себя ждать, хотя я и не звал его, и вломился на веранду, когда солнце еще не успело коснуться холмов.

— А вот ты где! — сказал он.

Покосился на коньяк.

— И зачем надо было достраивать нейронные связи, чтобы сразу их изничтожить! Выпивка с психокоррекцией плохо совместима, вообще-то.

— Прости, хреново очень.

— Понятно. Сворачиваем процесс?

— Нет.

Он скрылся в доме, возник с еще одной рюмкой и вакуумной упаковкой с нарезанными лимонами.

Плеснул себе коньяку и уселся рядом.

Солнце горело у вершины холма, стремительно падая за него и заливая красным желтые цветочки. Ассоциации возникали не самые приятные. Холм напоминал грудь человека с ободранной кожей.

Я порадовался тому, что закаты здесь быстрые и плеснул еще коньяка.

— Адам, знаешь, я очень четко вспомнил день казни. И как меня водили к тому самому БПшнику заранее, подстраивали его под меня, якобы для того, чтобы я ничего не почувствовал. Но, словно казнили еще раз. Хотя да, сказали, что проверка.

Потом в тот день, я помню, что заказал стакан воды на последнюю трапезу. Ройтман счел это позой, по-моему, а я просто боялся, что мне кусок в горло не полезет. Я помню, как говорил со священником, с Камиллой. Они же провели меня через все этапы ожидания смерти, через эти пять минут перед концом. Даже под БП положили и дали последнее слово. Я это раньше как должное воспринимал. Ну да, им было хуже. Тем, кто погиб на «Анастасии», Ройтман это любил повторять. Но сейчас я вдруг как-то начал жалеть себя. Зря, наверное.

— У тебя было подкорректировано восприятие, — сказал Адам. — Я вернул изначальное. Тебя заставили поверить в то, что казнь заслужена, а помилование — манна небесная.

— Отсрочка! Не помилование. Отсрочка, Адам. Приговор отменило только Народное Собрание. Я девять с половиной лет жил под дамокловым мечом.

Адам внимательно слушал, периодически подливая себе коньяк.

Солнце скрылось за горизонтом, оставив над холмами алое зарево и лиловые облака.

— И я вспомнил день, когда взорвался корабль. Но я как-то странно это вспомнил.

— Вспомнил, что корабль взорвался от выстрела с имперского крейсера?

— Я всегда это помнил. Но управление было у меня. Я их послал под выстрел. И об этом я тоже всегда помнил. Я помню, что я помнил. Но я больше этого не помню!

— Анри, эти нейронные связи имели признаки имплантированных.

— Этого не может быть! «Анастасия» действительно за доли секунды до выстрела резко меняет курс и идет под выстрел, это на видеозаписи видно. И Хазаровский заметил. Мы это обсуждали с Хазаровским. Вы разорвали эту связь, чтобы я их возненавидел, за то, что они мучили меня за свое же преступление?