Город убийц (СИ) - Точильникова Наталья Львовна - Страница 30

— Долго еще лететь?

— Потерпи.

Я бы не сказал, что это «недалеко». Расстояние примерно как от Кириополя до Соснового. С воздуха хорошо видно, что планета мало населена. Только дважды вдали мелькало что-то похожее на человеческое жилье. Климат экзотический, конечно. Хотя бывает и похуже.

Пепелище заметно издалека: неровное четное пятно в горной долине. Как ожог. Почти без растительности. Только, когда мы опустились ниже, стали различимы молодые тонкие деревца, прорывающиеся сквозь выжженную землю и колючую траву.

Мы спрыгнули на оплавленные камни, под ногами зашуршали полураздавленные угли.

— Раньше здесь был лес, — сказал Эжен. — Далеко от эпицентра хотя бы угли остались. Там, — он указал рукой к центру пятна, — уже ничего. Все испарялось. Даже камни.

— Их накрыли из иглы Тракля?

— Да, один выстрел с орбиты. Выследили, сволочи! Били прицельно, по координатам.

Мы шли по черной земле мимо чахлых маленьких деревьев. Я попытался представить это место без них. Никак. Оно было мне совершенно незнакомо.

— Эжен, я здесь был раньше?

— Ну, конечно, — вздохнул Эжен.

Оплавленный бетон напоминает стекло. Ну, конечно, состав близкий, тот же песок. К такой стеклянной арке мы вынырнули неожиданно из молодых зарослей в рост человека.

— Ты спрашивал, где Мартин? Сейчас увидишь.

Арка казалась даже красивой, посверкивая в лучах солнца, только кривобокой и покореженной. Мы вошли в блиндаж и начали спускаться по скользким оплавленным ступеням.

Эжен светил кольцом. И его свет отражался от стен.

— Было построено так себе, на скорую руку, а теперь по прочности, как застывшая лава, — сказал он.

Мы спускались все ниже, пока не попали в лабиринт абсолютно пустых черных комнат.

— Смотри внимательно, — сказал Эжен. — На стены. Мы называем это залы теней.

Если присмотреться, на оплавленном бетоне можно было разглядеть силуэты людей в разных позах, словно они сидели по кругу, в центре пылал костер, и вокруг падали тени.

— Они сгорели дотла, — сказал мой проводник. — Не осталось ничего. Только имена. Пойдем!

В соседней комнате все стены были исписаны углем. Колонки имен.

— Каждый записал всех, кого вспомнил, — сказал Эжен. — Здесь не все, конечно. Вот моя колонка, вот Симона, вот Ги. А это твоя стена, Анри. У тебя всегда была отменная память.

Я смотрел на стену, сверху донизу исписанную моим почерком, и вспоминал. Я не помнил событий, не помнил места, едва помнил людей. Но я помнил, как я это писал. И как кусал губы, едва сдерживая слезы, и голос Ги: «Да ты плачь, Анри, сейчас это не стыдно». Боже мой! Железный Ги, король мародеров, разбойник и убийца — неужели он это сказал!

— А теперь посмотри сюда, — сказал Эжен и повел меня к дальней стене, которая пока оставалась в тени.

Он посветил на ней, и стал заметен такой же призрачный силуэт человека и тень, по форме напоминающая гитару.

— Гитару видишь? — спросил Эжен. — Мы поэтому и решили, что Мартин умер здесь. Может, и ошиблись. Может, это и не гитара вовсе.

Прямо над гитарой моим почерком было написано: «Мартин Морель. Светлая память».

Мы вышли на воздух. Стало ощутимо холоднее, но, пожалуй, даже приятно: градусов двадцать. Подул легкий ветер, наполненный терпким запахом местной хвои, смешанным с запахом пожарища. Неужели он до сих пор сохранился? Или это мне кажется?

— Пойдем, здесь есть еще одно интересное место, — сказал Эжен.

Мы шли к эпицентру взрыва. Наконец, я увидел оплавленную воронку и на дне ее большой деревянный крест.

— Осторожно спускайся, Анри, здесь каток, — предупредил Добиньи.

И вот крест возвышается над нами.

На верхней большой перекладине багровая надпись по-тессиански: «Да простит меня Бог». На малой: «Будут отомщены!»

— Почерк узнаешь? — усмехнулся Эжен.

— Да. Это я писал.

Все же мой почерк изменился за последние двенадцать лет. Стал менее угловатым и летящим.

— Эжен, я что это кровью писал?

Он кивнул.

— Конечно.

— Бог мой, какой романтизм! Все-таки мы были дети тогда.

Добиньи поморщился.

— По крайней мере, не циники. После этого ты и захватил «Анастасию». Через месяц где-то.

— Отомстил мирным жителям за гибель своих солдат. Они-то тут причем?

— Они жрали, жарились на пляжах и хлестали пиво, когда нас убивали за них. И никто слова не сказал в нашу защиту. Они кричали: «Да здравствует империя!» Ну, мы же террористы, туда нам и дорога. Мы мешаем им жить.

— Эжен, обыватели всегда так себя ведут. Ну, они просто нормальные люди, это мы шизанутые. И, может быть, наша задача и состоит в том, чтобы обеспечить им спокойное набивание животов и жарение на пляжах? Мы для них, а не они для нас.

— Ладно, не все сразу, — вздохнул Добиньи, — полетели обратно. Сейчас будет совсем холодно.

Температура уже упала градусов до пятнадцати. В гравиплане у Эжена были припасены куртки для нас обоих, и мы их накинули. Когда мы приземлились у виллы, был виден дух изо рта, и ручей, мимо которого мы шли несколько часов назад, подернулся тонкой ледяной коркой.

Итальянский пейзаж на стене исчез и сменился белым экраном с надписью: «Анри Вальдо, муж., 38 лет».

— Начнем с самых измененных участков, — сказал Адам. — Евгений Львович микрофотографии показывал?

— Да, что-то показывал, — кивнул я.

На стене возникла трехмерная сеть: толстые канаты нервов с грушевидными окончаниями-синапсами. Впрочем, окончания имелись не всегда: некоторые нервы просто обрывались.

— Картинка называется «старое кладбище», — усмехнулся Ершинский. — Это твой центр удовольствия, Анри. Да, постарался Евгений Львович. Потерто на совесть. Знаешь, как примерно это выглядело изначально?

Картинка на стене разделилась надвое, и справа появилась похожая сеть, но с огромными разросшимися синапсами.

— Эту картинку я, по-моему, видел, — заметил я. — Кокаиновая зависимость.

— Никотиновая, — хмыкнул Адам. — Это мой центр удовольствия. Но разница невелика: и то стимулятор, и то стимулятор.

— Кокаин опаснее.

— Спорное утверждение. Мне моды уже через день докладывают, что они отловили в легких очередную раковую клетку. И предупреждают, что еще немного и могут и не отловить. «Настоятельно рекомендуем прекратить употребление никотина. Иммунная система». Действует на нервы, честно говоря.

— Угу, — усмехнулся я, — и красная надпись: «Немедленно обратитесь к вашему психологу».

— Знакомая картинка, да? Надо почистить, конечно. А то сапожник без сапог. Но обращаться мне не к кому. Сам я себе это сделать не смогу. Можно, конечно, пихнуть программу в БПшник и залечь под него, но рискованно без внешнего мониторинга. Я бы предпочел, чтобы кто-то контролировал процесс. На имперские планеты мне лучше не соваться, я там в списках СБК. А у Махдийцев лечиться — так это лучше сразу пулю в лоб, чтоб не мучиться. У них же законодательство основано на Шариате, так что психокоррекция не развита. Они сами на Тессе лечатся, кто побогаче. А кого победнее, бьют плетьми.

Есть, конечно, Центральный Союз, где все зависимости снимают за один сеанс. Но до РЦС еще долететь надо, а на кого я вас оставлю?

— Востребованы услуги психолога в повстанческой армии?

— Еще бы, Анри! Еще бы! Нервы у всех на пределе, так что тех же зависимостей у каждого второго. Тот же Эжен в свое время попросил стащить его с кокаина, которым вы с ним баловались за компанию. Стащил. Но я не оставляю после себя такой выжженной земли, как Ройтман. Зато Эжену где-то приходится и на силе воли держаться.

— Евгений Львович перестарался?

— Да нет, для ПЦ это стандарт. Они же не верят в стойкость своих подопечных, так что стирают все подчистую. Если что-то останется, контрольная комиссия не примет. Я сам так делал, когда там работал. Частные врачи всегда применяют более щадящие методики.

— Я не помню контрольной комиссии…

— А вы с ней и не общались, скорее всего. Обычно, они микрофотографии смотрят: до и после. Хотя в твоем случае, конечно, могли и лично вызвать. Может стерли или заблокировали. Я пока подробно не смотрел. Ну, что, Анри? Здесь, я думаю, мы ничего не корректируем. Гипертрафированные синапсы удалены, переработаны модами, превращены в энергию. Нейронные связи подчищены. Кладбище и кладбище, пусть покоится с миром.