Город убийц (СИ) - Точильникова Наталья Львовна - Страница 29

— Вы думаете, он бежал? — спросила Ромеева на экране.

— Я уверен, — сказал Букалов.

Психолог РАТ Адам Ершинский был полной противоположностью Ройтману. Огромный, полный, бородатый, он напоминал известного поэта Олейникова. К тому же курил, что уж совсем экзотика для врача.

— Дурацкая привычка, — сказал он, — никак не могу избавиться.

Набил трубку и вышел на балкон, аккуратно прикрыл дверь. Пробыл там недолго, затяжки две, и ввалился обратно в комнату, под кондиционер.

— Да, к полудню дело. Скоро спать ложиться.

— Спать? — спросил я. — Эжен говорил, что здесь принято спать по двадцать пять часов к ряду.

— Это неправильный подход, — наставительно сказал Адам. — Разумные люди спят по четыре часа до полудня и четыре часа после, потом четыре часа до полуночи и четыре после. Самое жаркое и самое холодное время. Плюс пятьдесят и минус десять по старине Цельсию. Зато утром и вечером здесь райское местечко.

— Буду знать, — кивнул я.

Адам положил трубку на стол и сел напротив меня.

— Привычка, между прочим, стоила мне места в ПЦ Версай-нуво. Застукали меня и сказали: либо психокоррекция с избавлением от зависимости, либо до свидания. А то дурно влияю на пациентов. Я решил пожалеть мозги и уйти в частную практику. Не жалею. Никогда не считал правильным делать людям психокоррекцию против их воли.

— Но, по законам Тессы, психокоррекцию делают только с согласия пациента. Или уже не так?

— С такого же примерно согласия, как в моем случае. Нарушил закон? Представляешь опасность для общества? Либо психокоррекция, либо пожизненная изоляция. И для этого не обязательно кого-то убить. На «А» такая же ситуация. Конечно, большинство соглашаются. И для большинства психокоррекция — благо, но все равно насилие, знаете ли… Я читал книгу Евгения Львовича «Жесткая психокорркция». Там есть глава замечательная «Тессианский террорист А.»

— Угу, я читал, — кивнул я.

— Так вот, думаю, что часть воспоминаний восстановить удастся. Не все. Только те, что он считал травмирующими. У него есть отдельный раздел «Избавление от травмирующих воспоминаний». Впрочем, довольно стандартная методика. Ну, пойдемте? Биопрограммер тут рядом. Сначала снимем нейронную карту. Дальше все корректировки только с вашего согласия.

— Хорошо, — кивнул я, поднимаясь, — пойдемте.

Мы шли по коридору со стеклянной стеной. Стекло двойное, очевидно, от ночного холода и тонированное — от полуденной жары. За ним — лес, исключительно хвойный, даже трава здесь хвойная — ежикообразные голубоватые шарики разного размера. Деревья спускаются вниз по склону горы в лощину, а за ней — снова горы. Я смутно помнил это место. Очень смутно. Возможно, не эту виллу. Или, что это, поместье? Но определенно эту планету.

Адам открыл передо мной дверь.

— Заходите, мсье Вальдо.

— Зачем же так официально? — сказал я. — Анри.

— Тогда Адам, — улыбнулся он. — На «ты»?

— Конечно.

Глава 13

Биопрограммер был новенький, даже модерновый и располагался над домашнего вида кроватью.

— Думаю, у меня комфортнее, чем в ПЦ Кириополя, — сказал Адам.

— Почти тоже самое, там побольничнее, — сказал я, садясь на кровать и снимая обувь.

— Угу, значит, растут. Это радует, раньше было потюремнее, как мне рассказывали.

Я лег.

— Как себя чувствуешь? — через минуту спросил Адам.

Жутко хотелось спать, веки тяжелели и глаза слипались, так что я даже не смог ответить.

— Ну и спи, — кивнул Адам, — БП будет снимать карту часов пять, лучше это делать в фазе глубокого сна, нейронная сеть стабильнее.

Последние слова уже доносились до меня откуда-то издалека, и я провалился в сон.

Когда я очнулся, окна были затемнены, очевидно, переменная тонировка.

Адам стоял рядом и довольно деликатно тряс меня за плечо.

— Возвращайся, мы все сделали.

Я встал.

— Сейчас попьем чайку и спать, — сказал Адам. — Результат будет завтра.

— Опять спать? — усмехнулся я. — Сколько ж можно! Кстати, завтра — это сегодня вечером?

— Завтра — это завтра. Завтра утром. Этот вечер искусственный, конечно. Но тонировку лучше не убирать. Температура забортного воздуха: плюс сорок пять и растет дальше. Так что не суйся туда, ради бога. Солнышко, как на тессианском экваторе.

Часы на небе древней Италии показывали 32:40, когда дверь моей комнаты открылась и принесли кофе. Вслед за кофе явился Эжен Добиньи.

Дверь еще запирали, хотя в свете того, что я согласился на беседу с Адамом и снятие нейронной карты, могли бы и отдать мне ключ.

— Добрый вечер, Анри, — сказал он, садясь. — Как тебе наш психолог?

— Адам? Отличный мужик. Я бы его взял полковым врачом.

— Психологом, он раны латать не умеет. Только душевные.

— Тоже актуально, — заметил я. — Слушай, Эжен… относительно душевных ран… расскажи мне об уничтожении нашей базы на Лие.

— Совсем ничего не помнишь?

— Ничего.

— Сейчас на улице около тридцати. Будет холоднее, так что можно погулять. Я расскажу.

Когда стало попрохладнее, мы вышли на улицу и спустились по каменистой тропе к горному ручью. Над ним возвышался горбатый мостик. Доски заскрипели под нашими ногами, и мы оказались на другой стороне. Солнце уже не жгло, но еще пекло как следует, так что Эжен одолжил мне шляпу, и я стал похож на древнего американского колониста из южных штатов. Мы пошли вдоль ручья, вниз по течению.

— Заешь, я тебе лучше покажу, — сказал Эжен. — Что рассказывать!

— Покажешь?

— Да, здесь недалеко.

— Мы на Лие?

— Конечно. Ты даже этого не понял! Мартина помнишь?

Имя вызывало какой-то смутный образ.

— Кажется, у него были светлые волосы…

— Точно, — усмехнулся Эжен, — прямые светлые волосы.

— Он их еще таким дерзким движением отбрасывал назад, и они выбивались у него из-под берета.

— Да, немного похож на тебя.

— Он был, кажется полевым командиром? Или командиром корабля?

— Полевым командиром, ты сначала правильно сказал. А еще он классно пел под гитару.

В моем сознании вспыхнула картинка: мы сидим у костра, едим из общего котла какое-то варево, а Мартин перебирает струны гитары, устроившись на поваленном дереве. Ночь, холодно, голубоватые стволы гнутся и скрипят под ветром, а я практически счастлив среди друзей. Они все здесь: и Мартин, и Эжен, и Симон, и Ги.

Картинка вспыхнула и пропала.

— Мартин Морель, — сказал я.

— Молодец, даже фамилию вспомнил.

— Где он? Он здесь? Я не помню, чтобы его арестовывали.

— Он здесь… в некотором смысле.

Мы подходили к стоянке гравипланов. Всего две машины, но современные. Думаю, скоростные. Обе цвета бледной бирюзы, как небо Лии.

Сели в гравиплан, и голубой лес начал стремительно падать вниз, а нас вжало в кресла. Поднялись невысоко, думаю меньше километра, так что тонкая рваная пеленаоблаков осталась над нами.

— А Пьера помнишь? — спросил Эжен.

Пьера я не помнил совсем. Впрочем, имя распространенное. Был, наверное, и такой полевой командир.

Эжен заметил мою реакцию, точнее ее отсутствие.

— Петр Валенски, — медленно проговорил он. — Полная противоположность Мартину. Жесткий, организованный. Немного похож на Ги, но честнее и правильнее. Такой настоящий офицер. Ему бы Кратосу служить, но он служил тебе.

— Он погиб?

— Ты оставил его командовать базой. Мы тогда наивно думали, что идем на опасное предприятие: атаковать базу Кратоса на орбите Тессы. Ты взял самых отчаянных: Ги и Симона. Меня не хотел брать, но потом мы решили, что неплохо бы по пути зайти на Махди, а просить денег у махдийцев — это моя специальность. Так что ты оставил меня на Махди, а сам полетел кусать флот Кратоса. Мы тогда вернулись с победой и деньгами. К пепелищу вернулись.