Маха или история жизни кунички - Зиганшин Камиль Фарухшинович - Страница 7

Не уродились ни орехи, ни желуди, ни ягоды. Валом откатились на запад, за перевал, спасаясь от бескормицы, белки, улетели кедровки, сойки, кукушки, клесты. Еще раньше утянулись на юг перелетные караваны. Все живое покидало, обходило стороной бесплодный край. А Маха все не решалась последовать за белками туда, откуда она в свое время была изгнана. В довершение ко всему, в начале зимы после обильных снегопадов ночью случилась необыкновенная оттепель с дождем. К утру северный ветер принес столь резкое похолодание, что щедро политые снега схватились толстой ледяной коркой, навсегда замуровавшей большую часть боровой птицы в снежных спальнях.

Для Махи наступили тяжелые дни. Изредка ей удавалось поймать мышь, но мелкая добыча лишь распаляла аппетит.

В поисках пищи она забралась на гладкоствольную осину и высоко над землей приметила отверстие непривычной прямоугольной формы. Маха заглянула в него. Грозный хозяин квартиры — дятел-желна — не одобрил любопытства куницы и ударил ее клювом по голове.

Ошеломленная куница спустилась вниз и, съев несколько случайно уцелевших плодов шиповника, вспомнила про пещеру под высокой кручей, где она видела вмерзшего в лед медведя. Как можно было забыть про этот склад мяса?! Там ведь его столько, что на год хватит!

Торопливо спустившись на памятную террасу, куница застыла от удивления. На месте высокой кручи темнел глубокий провал. Росшие когда-то тут деревья целиком исчезли в нем, и только их сомкнувшиеся макушки едва выглядывали из центра воронки. Не желая умирать, они поддерживали друг друга ветвями, а корнями цеплялись за разорванные пласты почвы.

Дотошно обследовав склоны провала, неровными ступеньками уходящими вниз, и не обнаружив ни одной лазейки в пещеру, Маха совсем приуныла.

Находясь в беспрестанном, но безуспешном поиске пищи, куница отощала. Мех потускнел, вытерся, местами слипся от смолы. Изменив своим привычкам, она все чаще рыскала по вымершей лесной пустыне днем. Пища, которой она прежде гнушалась, стала желанной.

Однажды, когда стало совсем невмоготу, охотнице посчастливилось найти под трухлявым пнем норку бурундука. Вытащив запиравшую вход моховую пробку и расширив где когтями, где зубами узкий проход, Маха добралась до опрятной, сухой кладовой с небольшим запасом орехов, семян и ягод, аккуратно сложенных в отдельные кучки.

Полосатый хозяин, разбуженный гулкой возней, возмущенно пища, метался по спальне и пытался выскочить на волю, но Маха закрывала собою проход. Бурундучок с отчаянной смелостью, порожденной страхом, ринулся на грабительницу. Куница, оставив орехи на десерт, наградила смельчака смертоносным ударом и тут же съела его.

От забытой сытости по телу разлилась дремотная истома. Маха проспала больше суток, а проснувшись, доела скудные запасы кладовой. Однако, через пару дней голод с новой силой напомнил о себе и в который раз погнал куницу к парящему истоку ручья, где в окружении кустов, сверкавших ежиками густой изморози, до сих пор держались утки.

Сидевшие на сахарных закраинах льда птицы были начеку. Они успели отплыть на середину курящейся белыми завитками пропарины и крикливо насмехались над незадачливой охотницей. Маха раздосадовано фыркнула и, не солоно хлебавши, побежала прочь.

Иногда ее выручали личинки короедов, златок, усачей. Она умудрялась добывать их из-под трухлявой коры елей. После одного из таких скудных завтраков Маха, гонимая голодом, перешла через седловину и вышла на противоположный склон горы, поросшей высокоствольным лесом.

Спускаясь по нему, сначала услышала, а потом и увидела между деревьев дерущихся зверей: крупный голенастый лось бился насмерть с медведем-шатуном. Они кругами ходили друг против друга. Косолапый устрашающе ревел. Из широко раздутых ноздрей с шумом вырывался пар.

Мосластый шатун все пытался зайти сбоку, но лось, понимая, чем это ему грозит, тут же разворачивался навстречу, стремясь в свою очередь нанести удар копытом.

Медведь ловко уворачивался и одновременно загребал широкой когтистой лапой, пытаясь распороть сохатому брюхо. Бесконечные атаки измотали обоих, но успеха никому не принесли.

Внезапно шатун изменил тактику; попятился назад и, скрывая свой хитроумный замысел, тяжело дыша, привалился лохматой глыбой к дереву. Поддавшись на уловку, лось повернулся, чтобы бежать. В то же мгновенье коварный медведь одним прыжком настиг его. Лось встал на дыбы и метнулся в сторону, но шатун успел мощным ударом лапы сломать ему позвоночник, решив исход поединка в свою пользу.

Удостоверившись, что лось мертв, взъерошенный победитель не сразу подошел к добыче: протяжно вздыхая, остывал от схватки.

Ел он долго и жадно, не обращая на происходящее вокруг ни малейшего внимания. Набив желудок, косолапый затащил остатки туши в бурелом и залег тут же.

Маха несколько раз посещала это место в надежде поживиться. Однако шатун так и не ушел, пока не съел всю тушу без остатка, разбросав вокруг лишь острые раздвоенные копыта да добела обглоданные челюсти.

От голода куница постоянно мерзла, не согреваясь даже в покинутых беличьих квартирах. От длительного недоедания у нее кружилась голова, выворачивало внутренности. Однажды Махе, забывшейся коротким сном, зримо привиделся просторный, полный бурной, радостной жизни сосновый бор. Бор, где она родилась, где ей были неведомы голод, холод, а в говорливом ручье текла самая вкусная на свете вода. Днем и ночью это видение стало преследовать ее.

Стоило Махе лишь задремать, как снова представлялся родной бор, кишащий рябчиками и белками. Она ловит их, безостановочно ест и никак не может наесться. Наконец настал миг, когда какая-то неподвластная ей сила неудержимо погнала-таки ее к родному урочищу.

Поднявшись на взгорье, куница свернула на юг и устремилась к заветной цели. В предрассветный час она чуть не столкнулась с рысью, выплывшей, словно привидение, из запаленной восходящим солнцем изморози.

Куница попятилась и бесшумно исчезла в зарослях, но поджарая кошка приметила ее и кинулась вдогонку. Маха немедля взлетела по шершавому стволу на ель и, перемахивая с ветки на ветку, благополучно ушла от преследования.

В пути кунице пришлось преодолеть немало щетинистых круч, ниспадавших с гор бугристых ледопадов и непролазных чащоб, прежде чем ее взору с высокого отрога открылись знакомые очертания. Радость наполнила сердце скиталицы. Все веселей, уверенней бежала она по заснеженной тайге. Достигнув последней водораздельной гряды, куница вскарабкалась на одиноко стоящую сухую ель, растопырившую сучья, словно костлявые руки, и оторопела.

Перед ней, далеко внизу, повторяя изгибы ручья, чернела прокопченная жилка лесовозной дороги. На пологом склоне, там, где простирался столь желанный заповедный бор, была пустошь, покрытая золотистыми спилами пней, и только вдалеке зеленели сосны.

Спустившись с горной кручи и быстро перебежав пропахшую соляркой дорогу, Маха с надеждой направилась через вырубки к темнеющему вдали лесу.

С каждым прыжком остаток бора надвигался непроглядной стеной, увеличивался в размерах и был уже не таким крошечным, как показалось Махе с макушки ели. А когда оттуда донесся задорный посвист рябчика с короткой трелькой в конце, она и вовсе воспряла духом.

Но непродолжительной была ее радость. Привычную тишину зимней тайги нарушило звонкое потрескивание заведенной мотопилы. Мерное тарахтение зачастило, перешло в докучливое осиное жужжание. Вскоре мохнатая крона крайней сосны качнулась, и вековое дерево с густым шумом рухнуло, подняв патлатыми ветвями облако снежной пыли.

Со стороны ручья послышался надсадный рёв. Это полз за новыми хлыстами[4] мощный лесовоз. На родине Махи хозяйничали лесорубы.