Вечное Лето, Том IV: Звёздная Пыль (СИ) - Macrieve Catherine - Страница 69

Наваждение рассеивается на несколько мгновений, когда он стягивает с неё футболку, потому что потом в прикосновении его губ к её шее снова скользит их привычная, болезненная близость. Но это длится совсем недолго – пока Джейк не смотрит в её глаза, и Мари думает, что вот этот мужчина рядом с ней – точно не её муж, а кто-то другой, потому что Маккензи никогда не смотрел на неё так.

И, когда пуговица-кнопка на её джинсах расстёгивается, Марикете кажется, что её тело не должно так отзываться на прикосновения этого постороннего мужчины, но пальцы проникают под ткань белья, и Мари откидывается назад, на руку, поддерживающую её спину, отдаваясь этому ощущению. Тело помимо воли отзывается на его ласки, на жёсткие и немного болезненные толчки пальцев, такие, будто его цель – удержать её на той грани, когда она не сможет сделать ровным счётом ничего, что противоречило бы его желаниям.

И, чёрт возьми, в каком-то извращённом смысле это работает.

Когда Марикета чувствует, что эта грань так охренительно близка, он неожиданно убирает руки. Подталкивает её на постель, стягивает чёртовы тесные джинсы. Впервые за всё время Мари чувствует себя неуютно, лёжа перед ним обнажённой, но, кажется, Джейку совершенно нипочём её дискомфорт и неожиданное, чёрт знает откуда взявшееся смущение, потому что он приподнимает её за талию и разворачивает спиной к себе.

И то, что она больше не видит его лица – одновременно хорошо и плохо.

Его широкая ладонь скользит по её спине, надавливая на лопатки и заставляя её выгнуться. Боже, да всё, что угодно, – хотя Мари не вполне уверена, что всё это правильно, что именно так нужно решать проблемы, но…

– Джейк, – даже для того, чтобы позвать его шёпотом, приходится прилагать усилия.

– Что? – спрашивает он так спокойно, будто бы она сейчас не стоит на коленях спиной к нему, будто бы Мари не чувствует его взгляд, будто бы он не собирается к ней прикасаться.

Но, чёрт побери, действительно есть что-то завораживающее в звуке, с которым расстёгивается пряжка на его ремне. Что-то такое, отчего дикое, неконтролируемое вожделение пульсирует жаром внизу живота, так сильно, что голова кружится, даже в глазах темнеет, и от нетерпения дрожат и колени, и локти, на которые она опирается.

Мари знает, что то, что сейчас между ними происходит – это неправильно. Ненормально. Непривычно и в конце концов незнакомо. Так не должно быть между ними, и это сводящее с ума желание почувствовать его в себе не имеет ничего общего с тем, что она обычно чувствует. Это не потребность быть ближе, стать единым целым и доказать, что они принадлежат друг другу, что такого, как у них, больше нет и никогда ни с кем не будет – это что-то совершенно другое, дикое, примитивное и необузданное, заманчивое, но пугающее.

И, когда Джейк врезается в неё мощным, жёстким и даже грубым ударом, стон, который слетает с губ Марикеты, звучит незнакомо.

И напряжение не сменяется облегчением от того, что он внутри, как это всегда бывает – наоборот, оно нарастает горячими толчками в такт его движениям, пульсирует под его пальцами, которые вцепляются в её бедра мёртвой хваткой, наверняка останутся синяки. Разливается под кожей острой болью, вырывается из горла стонами, надсадными и хриплыми. И Марикета не делает ровным счётом ничего, чтобы это остановить, не прилагает никаких усилий к тому, чтобы это закончилось – напротив, встречает каждый его толчок движением бёдер, словно бы кто-то другой управляет её телом, заставляет отдаваться мучительному ритму, пытаться ускорить его, и, когда Мари закусывает ткань простыни под собой, когда все мышцы в теле сводит от напряжения, Джейк…

Останавливается. Выходит из неё, оставляя Мари опустошённой, разломанной и чужой для себя самой.

Его руки перемещаются на её талию, другие прикосновения – более привычные и осторожные – сменяют это безумие, когда Джейк ложится рядом и переворачивает её лицом к себе. Что-то в его взгляде неуловимо меняется, когда он убирает с её глаз растрёпанные волосы, когда прижимается губами к её щеке, когда бормочет что-то успокаивающее, отдалённо похожее на слова извинения вперемешку с её повторяющимся именем. Постепенно – не сразу – это успокаивает, возвращает самообладание и способность адекватно мыслить, стирает ощущение этой неправильности, оставляя лишь тоску и пустоту недосказанности.

– Не надо, – шепчет Мари, когда смысл сказанных слов постепенно ввинчивается в сознание, – извиняться. Всё… Нормально.

Джейк только качает головой и крепче обнимает её. Запах его кожи, тепло его прикосновений – всё кажется одновременно родным и чужим, правильным и диким, можно с ума сойти от этого диссонанса.

Она снова врёт. Ничего не нормально.

Но, может быть, в этот раз Джейк позволит ей эту маленькую ложь.

Он действительно позволяет – когда она обхватывает ногами его бёдра, притягивая ближе к себе, когда он возвращается, замирает внутри неё, когда перехватывает её запястья, зажимая их над головой – интересно, почему ему так нравится это делать? Словно этим простым жестом он даёт Мари понять, что она должна сдаться.

И она сдаётся.

Его сухим горячим губам и жадным поцелуям, его шёпоту на ухо, каким-то глупостям, которые он произносит. Требовательному, мучительному ритму, в котором он двигается. Звуку, с которым сталкиваются их тела, когда Мари в нетерпении вскидывает бёдра ему навстречу и обхватывает его поясницу ногами, направляя его движения.

Он снова впивается зубами в её плечо, когда каждую клеточку её тела пронзает разрядом от такого оргазма, что наверняка утром горло будет болеть от крика. Обновляет клятую метку, надо думать – если бы Марикета вообще могла сейчас думать, если бы что-то вообще имело хоть какое-то значение, кроме того, что Джейк на этот раз не предпринимает попыток снова «быть осторожным» и кончает в неё, и слава всему, чему можно – это стирает границы, даёт Мари снова почувствовать себя на своём месте, забыть о том, что они строят друг между другом какие-то нелепые стены.

А после, когда Джейк засыпает, прижимая её к себе так крепко, будто пытается удержать её от опрометчивых шагов, Мари долго лежит без сна, обдумывая свои дальнейшие действия. И вообще то, что произошло: должно же, на самом деле, быть какое-то адекватное объяснение тому, что она сумела запустить, пусть и на короткое время, этот чёртов телепорт! Марикета задумывается о том, что друзья и этот Дакс могут оказаться правы – что-то не так с ней, может быть, действительно она той же природы, что их Меланте, но картинка упорно не желает складываться, пазлы не подходят друг другу, и вообще создаётся ощущение, что они из разных наборов.

В конце концов, Марикета постепенно погружается в сон, тяжёлый и поверхностный из-за духоты в комнате и головной боли – накатывающей волнами и такой сильной, что она проникает в её сны, и невольно Мари идёт на эту боль, как на маяк, словно знает, что, стоит сдаться пульсации, сжимающей виски, как она получит все ответы.

И что хуже всего – это действительно срабатывает.

========== 15: induced ==========

Memories turn onto daydreams,

become a taboo

Стена в сознании ломается, и каждый упавший кирпич отдаётся болезненным стуком в затылке.

Что со мной происходит? Почему я это делаю?

Причём не та стена, что отделяет все воспоминания о Ла-Уэрте, о друзьях и событиях, пережитым вместе. Другая – та, что ещё дальше, ещё глубже. Та, за которую было страшно заходить.

Не говори этого, не говори…

Мари сама выстроила эту стену, ограждая себя от правды. Которая и тогда была слишком болезненной и шокирующей – а уж она-то считала, что теперь мало что может её удивить.

Я не верю тебе, это не может быть правдой!

Потому что, серьёзно, как можно с этим вообще жить? Со всем этим… Хотя она и не смогла – так и не приняла, и насколько же, если говорить честно, её жертва была ради друзей? Что, если это всего лишь было проявление трусости? Побег от себя? От своей природы?