Вечное Лето, Том IV: Звёздная Пыль (СИ) - Macrieve Catherine - Страница 68

– Что-то надумала? – спрашивает он.

– Не знаю, – вздыхает Мари, садясь в кресло. – Я… Я правда не знаю, Джейк.

– Ты опять готовишься жертвовать собой, – безжалостно напоминает Джейк. – Что тут знать? Ты собираешься меня снова оставить, да? Пришла попрощаться или…

– Пожалуйста, – тихо говорит Марикета, – не… Не начинай этого. Я понимаю, почему ты сердишься, правда, понимаю, но…

– Я не сержусь, – перебивает Джейк, – я в ярости. Прямо сейчас мне хочется связать тебя и отвезти как можно дальше от этого места, и если бы я верил, что это поможет тебе забыть свою идиотскую идею, я бы так и сделал, поверь мне.

Он садится на кровать и берёт с тумбочки стакан с виски.

– Мы в любом случае не можем уехать из города, – осторожно напоминает Марикета, будто всё дело только в этом.

А может, так было бы проще. Если бы он решил за неё. Если бы не позволил даже думать о том, что она хочет сделать.

– Всё равно, если бы я это сделал, ты бы меня возненавидела, – фыркает Джейк, – может, не сразу, но возненавидела бы, Принцесса. Как будто кто-то когда-то мог помешать тебе сделать то, что ты хочешь.

– А я та ещё заноза в заднице, – бормочет Мари.

– Это точно.

Почти что впервые за всё время – за все эти дни и за те, которые она вспомнила – между ними повисает неловкое молчание. Мари реально не знает, что ему сказать, и вообще стоит ли что-то говорить, а Джейк смотрит на неё в молчаливом ожидании, словно она действительно может всё объяснить. Он наверняка ждёт, что она пообещает ничего не предпринимать, но ведь сам прекрасно знает, что это почти со стопроцентной вероятностью будет ложью.

– Джейк, – в конце концов говорит Мари, когда молчание становится просто невыносимым. – Пожалуйста, постарайся понять. Меньше всего на свете я хочу ставить под угрозу… то, что я тебе обещала.

– Но ты это делаешь, – замечает Джейк, – причём уже во второй раз. Глянь, как выходит… Сначала мы обещаем друг другу будущее, а потом ты растворяешься в воздухе. Один раз это уже произошло. Хочешь повторения? Или это у тебя прикол такой – ты так сильно хочешь меня бросить, но не можешь? Поэтому съёбываешься на другой конец вселенной или куда там – в другое измерение? Эй, Принцесса, я просто могу дать тебе развод. Не обязательно прибегать к таким сложностям.

– Как ты можешь так говорить? – тихо произносит Мари. – Джейк. Я… Я люблю тебя. Я не хочу тебя оставлять.

– Любишь, – кривит губы Маккензи, – в этом-то и проблема, Марикета. Ты любишь, нахрен, всех. Даже тех, с кем только познакомилась. Должен ли я напоминать, что эти самые люди накануне ворвались в эту гостиницу и угрожали нам? Тебе, мне, Грейс? Что произошло бы, если бы тот ботан не нарыл на нас информацию и не отозвал бы их? Об этом ты подумала?

Нет, об этом она точно не думала.

– Джейк, – вздыхает Мари. – Я не знаю, как объяснить. Ты прав… Но я не могу просто оставить это так. Это… Слишком, понимаешь? Знать, что я могу им помочь – и ничего не предпринять.

Джейк отставляет в сторону пустой стакан и качает головой.

– Это для тебя слишком, – его губы искривляются в недоброй усмешке, – а перспектива снова раствориться в воздухе и оставить меня подыхать в одиночестве – нет. Я тебя услышал, Принцесса. Вали-ка ты спать. – И Мари почему-то встаёт с кресла; приходится прилагать усилия, чтобы передвигать задеревеневшими ногами. И это всё… Так дико. Тишина, прерываемая её шагами. Звук, с которым кровать отпружинивает, когда Джейк встаёт. Теперь и его шаги – грубая хватка его ладони на её запястье – холод в его глазах, когда он приподнимает её подбородок. Аромат его кожи, запах виски в его дыхании, упрямо сжатые губы, и… – Ну уж нет, – шипит он. Боги, да как понять этого невозможного мужчину – то «вали спать», то «ну уж нет», он сам-то вообще знает, чего от неё хочет? А, чёрт, когда он прижимает её к стене, Мари понимает, что да – точно знает, чего именно. – Я передумал, – хрипло шепчет Джейк, прикусывая мочку её уха, – возненавидишь меня – и хрен с тобой. Я тебе не позволю опять уйти, поняла? – его руки сжимаются немного сильнее, чем ей нравится, но Мари вообще не может ему сопротивляться – словно бы это так же нужно ей, как и ему. Он резко дёргает рукав её футболки, и швы издают жалобный треск – только чудом ткань остаётся целой. Джейк прикасается к следам на её плече, оставленным его же зубами – кожу по-прежнему немного саднит, но эта лёгкая боль отдаётся тяжестью внизу живота. Ей-богу, какой-то мазохизм. – Помнишь, что ты сказала мне однажды? – спрашивает Джейк, обрисовывая контуры следов пальцем.

– По поводу? – выдыхает Мари.

– По поводу этого, – он чуть надавливает на её плечо. – Ты сказала, что я оставил на тебе свою метку, и что ты никуда не денешься от меня, пока она не сойдёт.

– Не помню, – признаётся она.

– Конечно, – фыркает Джейк. – Зачем помнить обещания, которые ты нарушаешь, Марикета? Но, знаешь, первое правило каждого лгуна – помнить всё, что ты наврал. Почему ты этого не делаешь?

Мари хочет возразить, что никогда бы не хотела нарушать данного ему слова, что вся ложь, когда-либо сорвавшаяся с её губ, была или невольной, или во спасение… Но не успевает: Джейк прижимается к ней в таком поцелуе, что только стена за спиной не даёт сползти на пол. Стена – да ещё его руки, сжимающиеся на её талии.

От того, как он её целует, болят губы. Не то потому, что его рот прижимается к ней слишком сильно, не то потому, что ей хочется большего. Наверное, всё-таки второе, потому что, когда Джейк отстраняется от неё, становится так тоскливо, будто потеряла что-то жизненно важное.

– Но, раз ты забываешь о своих обещаниях, – тяжело дыша, произносит он, – то я тебе напомню. И позабочусь о том, чтобы ты их сдерживала.

С этими словами он подхватывает её на руки и несёт к кровати. Мари даже не сразу это понимает – только где-то на периферии сознания мелькает мысль, как неудачно скрипят эти придурочные пружины, когда Джейк бросает её на постель.

Она приподнимается на локтях, в недоумении глядя на своего мужчину, который смотрит на неё всё с тем же холодом в глазах. Она действительно, блин, серьёзно его разозлила или обидела, чёрт знает, что именно, потому что у его лица такое странное, трудночитаемое выражение, какого она точно никогда раньше не видела.

И у неё точно какая-то заторможенная реакция – каким-то шестым чувством Мари знает, что должна сейчас его бояться, но почему-то, чёрт возьми, не боится.

Может быть, потому, что именно в этот момент ей кажется, что он прав, а она ведёт себя, как идиотка.

Или, может, наоборот – верхом идиотизма сейчас было бы это признать и пообещать, что она никуда не денется. Мари надеется на то, что ничего не произойдёт, но, чёрт побери, когда это такое было, чтобы она лезла в пекло, а всё потом заканчивалось без каких-либо трудностей? В конце концов, их мир – не место обитания грёбаных радужных пони.

Впрочем, сейчас Мари затрудняется сказать, какой тогда их мир. Единственное, что она наверняка знает – у них ничего не бывает легко.

Наверное, можно было бы просто сделать вид, что всё в порядке, но, мать его так, ничего не в порядке! Иначе Джейк уже был рядом, а не стоял бы у кровати, глядя на неё так, будто она виновата во всех смертных грехах.

Так что Мари поднимается на колени на постели, кладёт ладони на его плечи и тянется к его губам. Целует мягко, будто пытается убедить, что всё нормально, что она никуда не собирается и точно не бросит его ещё раз.

Только это нихрена не работает: Джейк отвечает на поцелуй жёстко и грубо, давая понять, что вообще не верит ей. И разве можно его за это винить? Вряд ли Марикета сама поверила бы себе в этой ситуации.

Мари может только расслабиться, позволяя ему делать всё, что ему хочется и всё, что ему нужно. Только помочь ему стянуть рубашку, только скользнуть губами по его плечу, вцепиться ногтями в его спину, когда его руки задирают её футболку и накрывают грудь, когда пальцы зажимают соски, пуская по всему телу разряды тока. И так хочется прижиматься ещё ближе, чувствовать его обнажённую кожу под своими ладонями, гладкую и горячую, и он весь – такой близкий и недосягаемый, такой чужой и родной одновременно, будто между ними всё это в первый раз, будто бы их ничего не связывает, и они – не они вовсе, а всего лишь посторонние люди, отдающиеся порыву страсти.