Меньшее зло (СИ) - Красников Андрей Андреевич - Страница 27

А затем орудия начали стрелять.

Несколько минут стены нашей каморки ходили ходуном, с потолка сыпалась какая-то крошка, а воздух наполнял тяжкий грохот, сквозь который время от времени доносились крепкие ругательства. Потом все закончилось.

– Ненавижу эти установки, – неестественно громко заявил один из моих сослуживцев, тряся головой. – Самое дерьмовое дежурство, мать его.

– Что, под дождем бродить лучше?

– Лучше дома спать…

Увы, но в течение ближайшей недели я не получил ни одного шанса исполнить задуманное. Адаптироваться к новой жизни оказалось довольно просто, жившие рядом со мной солдаты оказались совершенно нормальными, ежедневные дежурства не вызывали особых затруднений, офицерский состав вел себя подчеркнуто равнодушно, но на этом все хорошее заканчивалось. Дезертировать было сложно, дезертировать с оружием в руках было еще сложнее, данные о зоне патрулирования у меня по-прежнему отсутствовали, а бежать в надежде на чудесное стечение обстоятельств не позволял здравый смысл.

Я просто служил во вражеской армии, выполнял приказы вражеских командиров и приносил пользу вражескому государству.

Это являлось постоянным источником раздражения.

– Идиотизм…

Еще через неделю я получил свой первый день отдыха и провел его в ближайшем лесу – как оказалось, уже знакомый мне Юрий чрезвычайно любил собирать грибы и повсюду искал единомышленников. Вместе с ним мы вдоль и поперек исходили небольшую рощицу, нашли один крохотный гриб, а затем наткнулись на патрульных, которые в ультимативной форме оборвали нашу вылазку.

– Уроды, – пробормотал напарник, когда выгнавшие нас из леса солдаты оказались далеко за спиной. – Задолбали уже со своей секретностью. Раньше можно было целыми днями тут гулять и никому дела не было, а сейчас…

– Это после того обстрела?

– Точно. Как будто эти чертовы патрули спасут кого-то от снарядов…

Служба продолжалась, дни шли за днями, а у меня на душе все сильнее разрасталась тоска – я стал понимать, что миновать линию фронта вовсе не так просто, как казалось во время вербовки.

К сожалению, соседи быстро заметили перемены в моем настроении – один из солдат проговорился, что в казарме меня считают не совсем нормальным из-за пережитого шока и контузии. Такая характеристика отлично соответствовала выбранной легенде, но являлась препятствием для перевода в другие части – мне пришлось сделать над собой усилие, взять под контроль эмоции и начать заново вживаться в коллектив.

Получалось это из рук вон плохо.

– Не обращай внимания на ребят, – посоветовал мне Юрий во время очередного похода за грибами. – Они хорошие, просто твои планы выглядят забавно.

– Ты про дом?

– Именно. Лет через пять, когда контракт будет заканчиваться, тебе предложит собственный жилой отсек в городе – бонусом к новому договору. Это хорошая цель. А собственный дом – не для нас.

– Можно стать офицером…

– Вот поэтому они и смеются. Ты сначала пару лет отслужи и сержантом стань.

– Стану. А что, если перевестись еще ближе к фронту? Там зарплата лучше?

– Лучше, – подтвердил спутник, нагибаясь к корням небольшого дуба. – Смотри, где притаился, паршивец.

– Хороший, – согласился я, увидев найденный гриб. – Так что насчет перевода?

– Ну, подожди какое-то время. Может, разведчики снова добровольцев искать будут.

Ожидание затянулось еще на две недели. А затем это все-таки случилось – одним прекрасным дождливым вечером командовавший нами сержант Ламбер появился в казарме, гулко кашлянул и рявкнул:

– Внимание!

Так как никакой команды не последовало, мы лишь приподнялись со своих мест, изображая максимальную заинтересованность.

– Здесь есть идиоты, готовые рискнуть своей задницей и перейти в разведку?

Чувствуя, что подходящий момент настал, я осторожно спросил:

– Господин сержант, а там больше платят?

Ламбер скривился так, словно ему подсунули дохлого кантра, а затем смачно плюнул на совсем недавно вымытый пол:

– Ты, Фишер, со своей тупой жадностью мне уже надоел. Платят больше. В полтора раза. Но тебя, недоумка, там убьют через неделю, осознал? Думаешь, почему эти могильщики у нас солдат дергают? Да потому, что у них личный состав дохнет постоянно!

– Я хочу попробовать, господин сержант.

– Придурок.

– Я тоже хочу, – внезапно послышался чей-то голос из дальнего угла комнаты. – Там перспектив больше.

– Два придурка.

Расположившийся за две койки от меня Юрий неуверенно почесал макушку и осторожно произнес:

– Меня еще запишите. Там ведь отпуск большой дают?

Сержант закатил глаза и безнадежно покачал головой:

– Гладков, ты-то куда собрался? Парни, как вы все не понимаете, что разведка – это дорога в один конец? Там дают деньги, там дают выходные, но там вас, птенцов необстрелянных, просто убьют!

– Если они справятся, то и я смогу.

– Тьфу…

Перевод в шестую разведроту был осуществлен молниеносно – чувствовалось, что личного состава там действительно не хватает. Однако сразу после зачисления возникли новые препятствия – на этот раз командование решило устроить для десятка новобранцев экспресс-курсы по выживанию на нейтральной полосе и целых две недели выжимало из нас все соки на тренировках. Будущие разведчики отчаянно матерились, потели, усиленно бегали, время от времени заводили разговоры о возвращении в родные части… а я старался никак не выдавать имеющиеся навыки, тщательно следил за кучностью выстрелов, позволял избивать себя на спаррингах и ждал первого настоящего задания.

Но вместо этого дождался вызова к помощнику командира роты – капитану Питерсу.

– Не пойму, что с тобой не так, Фишер, – задумчиво произнес уже немолодой офицер, внимательно изучая мое дело. – Контузия, шок, амнезия, навязчивая идея, служба, перевод в разведку… не слишком ли много для одного человека?

– Вряд ли я хотел этого, господин капитан.

– Вряд ли хотел, значит, – саркастически усмехнулся Питерс. – Здесь есть отметка, которая говорит о твоем преступном прошлом. Ты точно все забыл, сынок?

– Да, капитан. И в моем деле должна быть отметка о возможном преступном прошлом. Лишь возможном.

– Верно, верно… а почему мне кажется, что ты врешь?

– Не могу знать, господин капитан.

– Из госпиталя сообщили, что твое состояние и внешние реакции на стресс находятся в пределах нормы. Из безопасности сообщили, что с вероятностью в девяносто процентов ты или преступник, или сектант. Сможешь угадать мои мысли на этот счет?

– Вам это не нравится.

– Чертовски верно, Фишер. Ты слишком спокоен, когда тебя бьют по морде. Ты слишком хорошо стреляешь для простого городского жителя. Ни в чем не хочешь сознаться?

Прозорливость собеседника серьезно меня обеспокоила, но отказываться от легенды было нельзя.

– Господин капитан, я не знаю, был ли преступником. Возможно, перед вами вор или убийца. Я просто не помню.

Питерс долго меня рассматривал, потом закрыл файл с досье и раздраженно мотнул головой:

– Выметайся. Если увижу, что ты как-то вредишь моим ребятам – лично пристрелю.

– Так точно, господин капитан…

Самые первые рейды оказались очень легкими – нас с Гладковым приписали к группе, которая занималась патрулированием ближних подступов и мы в течение нескольких дней добросовестно бродили вдоль опушки леса, тщательно осматривая брошенные дома, изучая местность с помощью тепловизоров и расставляя мины.

А затем случилось перераспределение.

– Уходим в дальний рейд, – тоскливо сообщил командовавший нами лейтенант. – Будем мониторить Греческий лес.

Кто-то из более опытных разведчиков со злостью выругался. Еще один – глубоко вздохнул.

– Отставить пессимизм, – тут же встрепенулся офицер. – Мы все вернемся, ясно? Это только на неделю.

О Греческом лесе я знал – судя по нашим разведданным и картам, он находился в самом центре ничейной области, интенсивно фонил остаточной радиацией, хорошо простреливался с обеих сторон и являлся чем-то вроде местного символа, вокруг которого с завидной регулярностью вспыхивали локальные бои.