Невидимка и (сто) одна неприятность (СИ) - Ясная Яна - Страница 39

И...

Так подождите.

Если я — его, то он… мой получается?

Мой? Мой собственный? Личный Даниэль Лагранж?

Не Мирей, не кого-нибудь еще, а… мой?

Так не бывает!

Пока я пребывала в прострации, вызванной столь вольным присвоением, и примерялась присваивать сама, Даниэль даром времени не терял. И до меня не сразу дошло, что он уже какое-то время меня целует, просто не в губы.

Легкие поцелуи касались виска, щеки, медленно стекали на шею. Когда Лагранж вдруг осторожно прихватил зубами мочку уха, меня через все тело прострелило маленькой молнией удовольствия, я резко выдохнула, и сама изумилась тому, каким томным получился этот звук. И сразу же за зубами дорожку прочертил язык — щекотно, влажно, невыносимо остро. Казалось, там, рядом с ухом, сейчас сосредоточились все мои нервные окончания.

Что он делает?..

Паническая мысль пронеслась в голове галопом, я напряглась, закаменела, то ли от ужаса, то ли от невыносимой остроты ощущений. То ли от всего сразу.

— Ш-ш-ш… — Даниэль легонько подул на влажный след, оставленный языком, и снова прихватил мочку, на этот раз только губами — мягко, нежно. — Не бойся, ничего не будет.

Я подняла плечо, закрывая доступ к шее и отстранилась, насколько это позволяла поза и обвившиеся вокруг талии руки.

Раз ничего не будет, то и нечего тогда!

Мне было страшно. Все слишком быстро. И я бы не сказала, что мое согласие в происходящем играет какую-то роль. Я не была согласна с ним целоваться, и не была согласна встречаться. Но ведь целуюсь и встречаюсь!

И да, прямо сейчас я не жалею. Но мне все равно страшно.

А еще я боюсь все испортить.

Или что он все испортит. Или что ему надоест. Или станет скучно со мной возиться. Или ему не понравится, потому что я ничего не умею. Или…

В конце концов, я до сих пор не понимаю, почему он выбрал именно меня, и как надолго это все. Что я знаю о Даниэле Лагранже?

Много и ничего.

Все эти мысли пронеслись в голове, но попроси меня хоть одну из них как-то внятно сформулировать вслух, я бы не смогла.

— Лали, — Даниэль ткнулся лбом в мой лоб. — Я открою тебе страшную тайну, моя испорченная девочка. Иногда поцелуи и объятия — это просто поцелуи и объятия, а не прелюдия.

Это… это… это я испорченная?!

— И не надо так оскорбленно хлопать на меня своими ресницами! — он потерся носом о мой нос, легонько поцеловал.

И еще. И еще. Медленно втягивая, вовлекая меня в знакомый водоворот ощущений, от которого кружится голова, и перехватывает дыхание, и колотится сердце.

Я ему верю. Меня бы здесь не было, если бы я ему не верила.

И мне не хочется уходить прямо сейчас.

И, наверное, действительно не случится ничего страшного, если я разрешу себе немножко любопытства.

А ему — немножко себя.

Даниэль развернул меня к себе лицом, и теперь мои колени упирались в кровать по обе стороны от него. Его руки покинули талию и теперь трогали, гладили, сжимали бедра сквозь тонкую ткань. И я порадовалась, что на ночную вылазку надела спортивный костюм. Если бы на мне сейчас была юбка…

От одной только мысли о том, как эти руки мазнули бы по обнаженной коже, она покрылась мурашками, и снова внутри стрельнуло острое и одновременно тянущее ощущение.

Губы Даниэля снова неумолимо двинулись вниз по шее выцеловывая, прихватывая, и я запрокинула голову, позволяя этим губам делать все, что им заблагорассудится.

И вдруг, легонько куснув напоследок в место, где шея переходила в плечо, Даниэль остановился, отстранился и посмотрел мне в глаза, молчаливо приглашая.

“Попробуй сама. Тебе понравится”, — как будто бы прозвучало в моей голове.

Я осторожно коснулась поцелуем линии подбородка. Она была жестче, чем губы, и немного, самую малость шершавая. Прочертила носом, губами до самого уха, пытаясь лучше прочувствовать и запомнить это ощущение. Губы были сладкие. А кожа — соленая. И на языке оседает вкусом аромат одеколона.

Даниэль дышит тихо, но прерывисто, и его пальцы с силой сжимают мои бедра, пока я исследую ухо, как он — губами, зубами, языком, пытаясь понять, что он чувствовал, когда делал это со мной, и что чувствую я.

Мне нравится.

И процесс — и то, как он реагирует. Как вздрагивает сильное тело под моими руками, и как сбивается дыхание.

Я глажу широкие плечи, обтянутые белой тканью футболки, слегка царапаю их ногтями, кладу ладони на часто вздымающуюся грудь.

С меня каким-то чудесным образом стянута кофта — я даже не заметила когда и как. И горячие ладони скользят по обнаженной коже, а потом ложатся на талию и пальцы осторожно поддергивают маечку.

Взгляд Даниэля обжигает. Когда он снова целует меня — это снова иначе. Сильно, глубоко, с полным осознанием своего права. Жажда, пульсация внутри становится просто невыносимой, и когда он надавливает мне на талию ладонью — кожа к коже, без тканевой преграды, я делаю непроизвольное движение бедрами и вдруг ощущаю…

Даниэль

Когда Лали в моих объятиях снова заледенела, зажатая и напряженная до предела, а во взгляде мелькнул испуг, я с трудом сдержал стон.

Господи боже, дай мне еще немного выдержки!

Да, я ей обещал. Но я не думал, что она позволит зайти так далеко, и остановит обоих гораздо раньше...

Давай-давай, вали все на девушку, очень по-мужски.

Закрыв глаза, я уткнулся лбом в лоб Лали. Вытащил руки из-под майки, одернул ее, пригладил ткань.

Дышим. Дышим.

А то разогнался…

Меньше всего на свете мне сейчас хотелось ее отпускать, но усилием воли я заставил себя выпрямиться.

Теперь черные глаза смотрели на меня виновато, и от этого хотелось выругаться.

— Я, наверное, пойду… — прошелестела включившаяся в Лали Невидимка и сползла с меня на пол, растерянно огляделась в поисках кофты.

Нет, останься?

Да, иди?

Два одинаково дурацких варианта ответа.

— Я тебя провожу.

— Зачем? — Элалия упаковалась в свою кофту и, кажется, ощутила себя чуточку увереннее, по крайней мере, голос окреп. — Я же не заблужусь, да и вдруг кто-то увидит…

— Среди ночи? — хмыкнул я.

— Ты думаешь мы в Горках одни такие идиоты, которые ночами не спят?

— Такие — точно одни. А еще с последнего появления призрака прошла куча времени, так что…

Лали зябко передернула плечами, пряча руки в карманы.

— Не похоже, что он опасен…

— Опять на крышу захотелось? Хватит трусить, если вдруг мы действительно кого-то встретим, скажу, что это я заблудился и ты показываешь мне дорогу!

Опущенные уголки губ наконец приподнялись.

— В женское крыло?

— Ой все! — я закатил глаза и первым двинулся в сторону двери.

Лали догнала меня через несколько шагов. Прохладная ладошка скользнула в мою руку, и я ее крепко сжал.

Вдруг подумалось, что мне ужасно хотелось бы увезти ее отсюда. Вытряхнуть ее из Горок. И Горки — из нее. Вместе со всеми страхами, комплексами и искусственными баррикадами.

Она не должна здесь находиться, ей здесь не место.

Она должна учиться, ходить под парусом, болтать с подружками в кафе…

А не торчать безвылазно в темном замке в компании сидящих у нее на шее придурков, шарахаясь от каждой тени, с ощущением абсолютной ненужности.

Собственное бессилие бесило сегодня как никогда.

А провожать я все же пошел не зря…

Мы поднимались по лестнице, когда пространство вокруг внезапно странно задрожало. Я замер, как вкопанный, Лали вжалась в мою спину. Стены вокруг как-то дергано поплыли и снова мир знакомо окрасился в легкий зеленоватый свет.

Некоторые полезные плетения вынырнули из недр тренированой памяти сами собой, где-то в солнечном сплетении потеплело — сила пришла в боевую готовность.

— Наверху, — прошептала Лали.

Призрачная девушка действительно обнаружилась на следующем этаже. Она стояла возле перил и смотрела на нас немигающим и не очень-то дружелюбным взглядом. А еще рвано мерцала, пропадая то полностью, от отдельными частями картинки, как будто у нее не получалось удерживать облик целиком.