Конфайнмент (СИ) - Тимофеев Владимир - Страница 54

— Ну, и что это было? — хмуро поинтересовался Смирнов, указывая на сваленные в углу винные и пивные бутылки. — Ладно бы водки нажрался или коньяка, а то, понимаешь, какую-то бормотуху лакал, как последний бомжара.

— Я не бомжара, — набычился Шурик.

— А кто? Светило российской науки, внезапно забывшее, как решаются квадратные уравнения?

— Ничего я, блин, не забыл. Просто… — профессор махнул рукой и отвернулся от «фээсбэшника».

— Что просто?

Учёный молчал.

— На. Выпей, — Михаил Дмитриевич налил в стакан минеральной воды и протянул Синицыну. — А теперь рассказывай, — приказал он, когда приятель вернул ему опустевшую ёмкость…

Рассказ длился почти полчаса.

Похоже, профессору просто хотелось выговориться.

Смирнов его не торопил и не останавливал.

А когда тот закончил, поднялся и медленно прошёлся по кухне.

— Ты уверен, что она умерла?

Шура, чуть помедлив, кивнул.

— Считаешь, второй раз она написала правду?

Ещё кивок.

— Думаешь, её убили?

Учёный опять наклонил голову.

— Тот телефон… это твой старый?

— Да, — разлепил губы профессор. — Новый я не использовал и в мыло входил через VPN. Так что не беспокойся, до нас они не доберутся, — подбавил он в голос сарказма.

Смирнов его тона не принял.

— А вот этого не надо. Я думаю сейчас не только о безопасности.

— А о чём же тогда, если не о ней? — криво усмехнулся Синицын.

— О том, что у тебя есть единственный вариант, — Михаил Дмитриевич остановился и, чуть прищурившись, посмотрел на профессора. — Я помню, ты говорил, что в случае успешного эксперимента временные потоки сольются? Так?

— Ну… так. Да.

— Так вот. Если это произойдёт, твоя Лариса, скорее всего, будет жива. Ведь во второй реальности, той, где Андрей, никто не будет за нами следить, никто не будет пытаться выведать наши секреты, поскольку их просто не будет, и всё, что случилось здесь, окажется лишь отголоском нашей собственной памяти, того, что только могло быть, но никогда не было. Я думаю именно так, а теперь… хм… Теперь попробуй меня опровергнуть.

Синицын вздохнул.

— Ты говоришь ерунду, но опровергать тебя я не буду. Не потому что согласен, а потому что мне тоже хочется в это верить. И ещё. Даже если ты прав, мне это не поможет.

— Почему?

— Потому что вторая Лара будет совсем другой. Наша встреча здесь была абсолютно случайной. Вероятность не больше одной десятимиллионной. Поэтому там… — учёный неопределенно покрутил пальцами и скосил глаза в сторону двери, — мы, скорее всего, просто не встретимся.

— Но разве тебе мало будет того, что в новой реальности она не погибнет?

— Знаешь, Миш… — снова вздохнул профессор. — Влюблённые, они всегда эгоисты…

Михаил Дмитриевич смерил приятеля достаточно странным взглядом, потом тоже вздохнул и… не стал развивать тему. Хотя Синицыну на мгновение показалось, что его другу действительно есть что сказать. Недаром ведь в своей жизни Смирнов так ни разу и не женился…

К главному тестовому эксперименту на основной установке приступили примерно в половину седьмого, когда Синицын полностью оклемался и его руки перестали дрожать.

— Контейнер есть, электрического стула нет. Непорядок, — «посетовал» Михаил Дмитриевич, осмотрев агрегат.

— Лежанка теперь вместо стула, — сообщил учёный. — Специально для Андрея соорудил. Он же у нас лежачий. Кстати, можем и на тебе опробовать.

— Нет. Я, пожалуй, на этот раз откажусь. Боязно, — покачал головой Смирнов.

— С чего бы? — удивился Синицын. — В прошлые разы не боялся, а в этот…

— А в этот боюсь, — перебил его фээсбэшник.

Профессор пожал плечами, но спорить не стал.

Впрочем, секунд через десять Смирнов сам попробовал объяснить причины своего «страха»:

— Ты понимаешь, Шур… в те разы я видел себя… ну, как бы в главном потоке нашей текущей реальности. И, хочешь — верь, хочешь — не верь, я словно поддерживал то, что должно случиться. Исправлял, так сказать, ошибки частной истории, касающейся, по большому счёту, только меня и моих… — на этом месте «чекист» запнулся и продолжил уже чуть менее скомканно. — Короче, я чувствую, что если сегодня опять прокачусь в чьё-то прошлое, последствия могут оказаться непредсказуемыми. Вот как-то так, — развёл он руками.

Синицын пристально посмотрел на Смирнова.

Тот внезапно смутился.

— Ну, не один ты терял… тех, кто дорог.

Какое-то время оба молчали, потом Шура отошёл к столу, вынул из ящика песенник и передал Михаилу.

— В принципе, у нас всё готово. Если сегодня накладок не будет, можем уже назначать дату обратного переноса.

Смирнов ненадолго задумался.

— Сегодня у нас суббота, у них среда. Тянуть, я полагаю, не стоит. Надо только, чтобы у них там был выходной, а у нас середина недели. Вывозить Андрея из больницы в рабочий день менее заметно, мне кажется. Когда там идут основные выписки?

— Вроде по пятницам.

— А перевозки в другие больницы?

— Эээ, Жанна говорила, что вторник-среда.

— Отлично. Значит, предварительно намечаем на девятнадцатое. У нас тут будет среда, а у них… воскресенье.

— Согласен. Девятнадцатое — нормально.

— Прекрасно. Так и запишем.

Михаил Дмитриевич открыл песенник и начал писать.

— А они-то сами успеют? — неожиданно забеспокоился доктор наук.

— Не будут успевать, сообщат, — отмахнулся «чекист». — У меня тут, кстати, ещё одна мысль появилась.

— Какая?

— Я тебе о ней неделю назад говорил. Про носители информации.

— Ну да, помню. И что?

— А вот что!

Смирнов ухмыльнулся вынул из кармана две магнитофонных кассеты.

— Тридцать лет в тумбочке запечатанные лежали. Мне их приятель из Третьего Главка как раз в 82-м, в августе подогнал. «Агфовские», из ГДР привез, он там в командировке был, в Группе Войск.

— И не рассыпались? — усомнился Синицын.

— Сам удивляюсь. Я их ещё в понедельник открыл, нашёл старый кассетник, проверил. Оказалось, всё в норме, звук держат.

— И что ты на них записал?

— На одну себя. Типа, разные мысли об экономике и политике того времени. А на вторую — тот самый компромат, о котором просил Андрей.

— Не понял. Какой компромат?

Михаил Дмитриевич «зловеще» усмехнулся.

— Ты, Шура, даже не представляешь, сколько наши руководители-перестроечники наговорили всего после 91-го про коммунизм, партию и Советский Союз. И если эти их постсоветские речи правильно скомпоновать, получится настоящая бомба. Весь Комитет по этой теме будет работать. Полный набор особо опасных государственных преступлений, от 64-й по 88-ю включительно. Измена Родине, шпионаж, разглашение тайны, террор, вредительство, призывы к изменению строя…

— Так ты, значит, взял это всё из сети и перенес на плёнку? — догадался Синицын.

— Ага, — кивнул фээсбэшник. — Так что давай, готовь-ка свою шарманку. Прямо не терпится поскорее это всё отослать.

— Не беспокойся. Отправим всё в лучшем виде.

— Да я и не беспокоюсь. Я просто завидую себе тамошнему. Какой же это, блин, кайф: по-честному засадить или даже перестрелять всю эту шоблу. Да даже и просто вышвырнуть их с насиженных мест — разве это не результат?

— Результат, Миш. Ещё какой результат! — улыбнулся профессор. — Но только о главном нам забывать нельзя. Главное для нас — это Андрей. А остальное всё — как получится…

Глава 10

— Здравствуйте, ТОВАРИЩ Свиридяк, — «Юрий Павлович» специально выделил это слово. — Как ваше драгоценное?

— Спасибо. Уже не кашляю, — усмехнулся Степан Миронович.

— Ну и прекрасно, — кивнул собеседник, вынимая из рюкзачка свернутый полиэтиленовый пакет.

Подполковник с интересом следил за действиями конфидента.

— Па́литесь, Джордж. Ох, па́литесь, — покачал он головой, когда тот достал из пакета внушительную пачку денег и протянул «чекисту».