Вернуть мужа. Стратегия и Тактика (СИ) - Володина Жанна - Страница 14

Настоящее. Воскресенье, вечер.

Бабушкина квартира встречает меня тишиной, родными запахами и знакомой совершенной чистотой. Идеальным "максимовским" порядком.

Мой муж - педант, перфекционист с большой буквы. В детстве меня поражала его фантастическая аккуратность, несвойственная большинству мальчишек. Я не неряха, но из набора вымыть, почистить или протереть выбираю полежать и почитать. Когда-то именно это противоречие казалось мне абсолютно непреодолимым. Я много и честно над собой работала: профессиональной аккуратисткой не стала, но со многими "пунктиками" мужа смирилась и, как могла, поддерживала заведенные им традиции.

А теперь все! Свобода попугаям! Можно не поправлять наклонившуюся в стакане зубную щетку, бросать ножницы в ящик стола, а не класть их строго справа от ножика-скальпеля для бумаг, но слева от степлера. Можно не сразу складывать посуду в машину, не немедленно, как разденусь, развешивать одежду в шкафу. Да теперь можно все!

Чувство протеста против ситуации и мужа питает меня нешуточной энергией. Иду в ванную, мою голову. Потом долго принимаю душ, не холодный, чтобы прийти в себя, а горячий, чтобы согреться. Потому что мне холодно и в этой теплой квартире, где я выросла, и под горячими струями воды. Мне холодно без него.

Пою "Марсельезу" по-французски. Когда-то, впервые услышав эту песню в моем исполнении, Максим откровенно расхохотался. Ему, человеку с абсолютным музыкальным слухом, удалось узнать мелодию только благодаря французскому тексту.

- Не обижайся, Варежка, но все песни в твоих вариациях удивительно похожи на "Во поле березка стояла". Никогда не пой эту перед французами, все-таки это их гимн, так и до международного скандала недалеко.

- Не буду! Перед французами не буду! - легко соглашалась я, продолжая петь, смеясь вместе с ним.

По привычке, задумавшись, рисую на запотевшем зеркале сердечко и замираю. Господи! И этого уже больше никогда не будет. В нашей квартире перед сном я всегда первая принимала ванну или душ, рисовала на зеркале сердечко и писала неизменное "М + В = Л". Максим шел в душ после меня и всегда нарочито сердито кричал из ванной комнаты:

- Представляешь! Какие-то хулиганы испортили наше зеркало! Поймаю, уши надеру!

- Надеюсь, что поймаешь! - радостно кричала я в ответ, выбирая, какую из его свежих рубашек мне надеть.

Раздраженно стираю сердце рукавом банного халата, быстро и энергично чищу зубы. Передо мной на стеклянной полке аккуратно расставлены пузырьки, стаканчики, баночки. На равном расстоянии друг от друга, этикетками вперед. Головки зубных щеток, как бравые солдаты на параде, подобострастно смотрят в одну сторону. Ставлю свою щетку на место. Качнувшись, она наклоняется в противоположную от соседок сторону. Пусть стоит так! Нарушение заведенного порядка кажется мне первым шагом к самостоятельной, свободной от мужа жизни.

Иду в детскую. Переодеваюсь в свою старую пижаму, фланелевую, желтую, с оранжевыми пчелками. Ложусь на свою старую кровать и закрываюсь не одеялом, а лоскутным покрывалом, которое бабушка очень любила. Его сшила ее мать, и баба Лиза сохранила его для меня. Начинаю вызывать в себе воспоминания о бабушке, чтобы не думать о Максиме.

Вот баба Лиза расчесывает мои волосы после ванной, нежно придерживая непослушные кудряшки. Мне уже лет четырнадцать. Мы учим стихотворение Цветаевой. И я повторяю за бабушкой два первых четверостишия, пока не звучит третье:

Одна у колдуньи забота:

Подвести его к пропасти прямо!

Темнеет... Сегодня суббота,

И будет печальная мама.

- Почему она ушла? Он ее выгнал? - спрашиваю я у сразу растерявшейся бабушки. Она продолжает расчесывать меня и молчит.

- Почему эта пришла? Кто ее просил приходить? Из-за нее она не вернется.

Бабушка ласково поднимает мою голову за подбородок, заставляя смотреть себе в глаза. Такие же карие, как у отца. У меня же они болотно-коричневые, что меня чрезвычайно огорчает.

- Она ушла сама. Так бывает. Он ее не выгонял, - бабушка говорит про маму и папу, поняв меня сразу, но не торопясь с ответом. - А Рита... Она нужна ему. Она помогла ему с тобой. И у всех нас, благодаря Рите, есть Машенька. Неужели ты хотела бы, чтобы и ее не было?

- Нет. Не хотела бы. Пусть Мышильда существует, - разрешаю я. - Но он мог уйти к Рите и к Мышильде. А она остаться со мной. Это же так просто и понятно. Она же мама...

Бабушка ничего не отвечает. Кладет расческу на чудесный туалетный столик, доставшийся ей от отца, и разрешает мне спать с ней, в ее спальне, на красивой и широкой кровати.

Чувствую, что сейчас опять заплачу, но уже из-за мамы. Поэтому начинаю считать синичек. Тьфу ты, опять Максим! Конечно, где синички, там и Максим. Долго ворочаюсь с бока на бок, пока не засыпаю просто от усталости.

Настоящее. Понедельник, утро.

Проснувшись около полудня, иду на кухню завтракать и только сейчас вспоминаю, что сделать этого не смогу. Холодильник пуст. Мы с Максимом не были в этой квартире больше двух недель.

В кофе-машине, конечно, есть кофейные зерна, но я никак не могу научиться ею управлять. Мои отношения с бытовыми приборами не складываются вообще. Фены и плойки ломаются при первом же использовании, в тостере всегда застревают и подгорают ломтики хлеба, пылесос нагло выплевывает пыль обратно.

Кофе-машина, которую еще бабушке купил в подарок Максим, по цене равнялась стоимости подержанного отечественного автомобиля и, загораясь десятками разноцветных кнопок, была похожа на инопланетный корабль или экран системы ПВО . Вдвоем с бабой Лизой мы были не совсем безнадежны: две кнопки, как включить и как выбрать наш любимый американо, мы выучили. Но этому фантастически красивому и бездушному монстру время от времени требовались то вода, то новые зерна, то очистка. Мы с бабушкой не понимали его подмигиваний красной лампочкой, и она в таких случаях варила кофе в турке, с тяжелой гущей и ароматной пенкой.

Даже не пытаясь включить кофе-машину, достаю из шкафа турку и пакет с молотым кофе. Так. Кофе есть, сахар тоже, несколько банок с разнообразными крупами. Кашу варить не хочется. Умею, но как у бабушки или у Галины Семеновны все равно не получится, да и молока нет. Правда, Максим приучил меня есть по утрам каши на воде. Значит точно, надо варить на молоке. Поход в магазин становится жизненной необходимостью и символом протеста.

В маленьком магазинчике в соседнем доме я покупаю свежий хлеб, молоко, пачку сливочного масла, банку шпрот и бутылку минеральной воды. В последний момент взгляд натыкается на прилавок с россыпями конфет в блестящих разноцветных фантиках. И память-предательница услужливо предлагает одну картинку из прошлого за другой.

Четырнадцать лет назад

Я сбежала от отца и Риты, пришедших в школу на разговор с учителем по ничтожному поводу: пятая двойка по физике.

Мы с Вовкой сидим на лавочке в парке возле школы. Мой друг самоотверженно ушел с уроков вместе со мной. Зима. Вторые сутки крупными хлопьями валит снег, и люди с ним не справляются: круглосуточно гудят под окнами снегоуборочные машины, одетые в яркие жилеты дворники без устали разгребают снежные завалы у подъездов, по дорожкам парка с метлой ходит усталая и хмурая женщина, она расчищает площадки возле скамеек и смахивает сугробы с деревянных сидений. Я сижу на холодной поверхности скамьи и, выставив ладонь, ловлю на нее снежные хлопья. Рука уже замерзла, и снег почти перестал таять. Вовка перехватывает мою руку и удерживает в своей.

- Не раскисай, Варька! Не будут же они тебя бить?

Они - это отец и Рита.

- Не будут, - кисло соглашаюсь я. - К бабушке запретят ездить. Дома у себя опять поселят.

- Тогда зачем весь этот спектакль с двойками по физике?

Встречаюсь взглядом с Вовкой. Он смотрит внимательно, насмешливо и ласково. Неужели все понимает, обо всем догадался? Не может быть! Мы дружим с ним с первого дня моего появления в новой школе, вот уже третий год, и практически не расстаемся. Он знает все мои секреты, кроме главного. Ему я рассказываю все, даже то, что не могу рассказать Сашке и Лерке. В рейтинге доверия он занимает вторую строчку, сразу после бабушки. О моей великой любви знает только она. Иногда мне кажется, что Вовка просто чувствует, что в присутствии его лучшего друга Максима Быстрова мое сердце меняет частоту ударов.