Визажистка - Клюкина Ольга - Страница 30

Вера почувствовала, как бешено заколотилось у нее сердце — громче барабанов, отбивающих лезгинку, под звуки которой по залу весь вечер волчком крутился какой-то неугомонный друг жениха.

Прошла минута, а может быть — час. Александр уже шел в ее сторону.

— Что, поехали? — сказал Александр, небрежно покручивая на пальце ключ от машины.

— Поехали, — ответила Вера, мгновенно успокаиваясь.

На улице по-прежнему шел снег — еще медленнее, торжественнее. Теперь, при свете фонарей, весь город казался серебристым, каким-то особенно драгоценным для глаз.

Снег на какое-то время сумел повсюду скрыть неприглядные детали и подробности — облезлые скамейки на остановках, привычно валяющийся вдоль дороги мусор и куски металлолома. Он спрятал всю убогость окружающего мира и, наоборот, выставил напоказ и подчеркнул в нем только самое красивое, неповторимое.

«Снег — вот кто самый великий визажист, — подумала Вера, глядя на расплывающиеся в нежном, мерцающем мареве огни домов, величественные очертания деревьев, на мягкие отсветы фонарей, то и дело появляющиеся на щеке Александра. — Нет, точнее, снег лишь орудие, художественная кисть. Природа — главная визажистка, у нее можно учиться до бесконечности…»

На дорогах из-за снега были сплошные автомобильные пробки, машина то и дело останавливалась. Вера заметила, что Александр, когда нервничает, слегка покусывает губы, но при этом царственно-лениво и как-то совсем незаметно прикасается ладонями к рулю.

Непонятно было — то ли он вел сейчас машину, то ли она сама их везла туда, куда считала нужным, то и дело ворчливо урча и буксуя, пытаясь слабо сопротивляться незримому повелению судьбы.

Откуда-то из-за снежной пелены вдруг показался конный всадник, который медленно, как во сне, прогарцевал мимо здания Главпочтамта и снова исчез за углом.

Вера увидела, как Александр проводил заснеженную конную фигуру удивленным взглядом, но при этом ничего не спросил. Она где-то недавно читала, что в городе существует отряд конной милиции, — наверное, это был кто-то из них. Но сейчас и неподвижная фигура всадника, и белый от снега круп лошади сильно напоминали ожившую мраморную скульптуру.

— Смотри, как античный храм, — сказала Вера, показывая на колонны Главпочтамта, которые при таком освещении тоже имели непривычно величественный вид.

Александр еле заметно улыбнулся.

— Да, я недавно тоже был в Афинах. Похоже, — кивнул он и вдруг добавил печально: — А мне скоро снова уезжать.

— Из города?

— Нет, из страны, я сейчас живу во Франции, — сказал он спокойно. — Выбрался на свадьбу к сестре. Если сказать честно — с риском для жизни. Мне нельзя здесь оставаться. Нельзя жить дома. Без которого я и жить-то не могу. Всем можно, а мне — нельзя.

— Почему?

— Долгая история. Долгая и запутанная. Если бы у тебя был свой бизнес, ты бы лучше меня поняла. А, не хочу сейчас об этом.

Вера хотела сказать: «У меня есть свой бизнес!» — но вовремя прикусила язык, чтобы не позориться. И спросить: почему во Франции? С кем во Франции, в конце-то концов?

Но она лишь отвернулась к окну, сделав вид, что ей это не слишком интересно, словно бы не расслышала, и принялась за привычную свою игру: отыскивать глазами на проплывающих мимо зданиях, построенных в классическом стиле, античные элементы.

Наверное, никто, кроме Веры, никогда не замечал, что на карнизах, над арками, на стенах Саратова — везде, буквально повсюду! — таится множество маленьких купидонов, веерообразных раковин, львиных голов, мускулистых атлантов, полуобнаженных богинь, химер и прочих знаков принадлежности к древнему миру, к вечности.

Но пожалуй, Вера и сама прежде никогда не видела их так отчетливо, как сегодня, в зимнем февральском городе. Она испытывала странное, дивное ощущение, что передвигается сейчас не по Саратову, а по незнакомому городу, в котором остановилось время. Она была готова так ехать всегда. Чтобы рядом, за рулем, сидел Александр с загадочной улыбкой на своем неповторимом лице, которая тоже останется на нем всегда, вечно.

Когда-то в школе Вера давала своим ученикам на факультативных занятиях специальное задание — выписывать в отдельную тетрадку самые запомнившиеся строки и афоризмы из античной литературы.

Ничего, что потом приходилось десятки раз читать про реку, в которую нельзя войти дважды, или про истину, что гораздо дороже Платона.

Как бы то ни было, но одно Вера знала точно: в те мгновения, когда шариковые ручки детей бесшумно скользили по бумаге, навеки исчезнувший античный мир снова реально существовал — пусть хотя бы только в воображении старательно-равнодушных подростков.

Никого из них, разумеется, не приводил ни в восторг, ни в священный ужас тот факт, что понравившиеся строчки были написаны тысячелетия тому назад. Нынешние мальчики и девочки живут в таком измерении времени, когда и начало двадцатого века уже представляется несусветной, унылой далью, населенной мертвыми прабабушками. Хорошо еще, что эти ко всему скептически настроенные дети хотя бы не сомневались, что прошлые времена, со всеми своими искусствами, религиями и причудами, существовали на самом деле, и доверяли тому, что было черным по белому написано в учебниках.

Хотя упорно не хотели понимать, какое отношение вся эта древность может иметь лично к ним — таким новеньким, живым, переполненным планами на будущее.

Нет, конечно же, Вера не слишком обольщалась на собственный счет. Но порой ей все же казалось, что это в ее силах — дать каждому из учеников хотя бы шанс осознать, что на самом деле мы все живем в одно, единое, неделимое время, которое лишь для удобства исчисления пришлось поделить на дни, годы и столетия.

И тогда происходит великое открытие, настоящее прозрение, и вся мировая культура представляется могучим, вечнозеленым, плодоносящим деревом, на котором не могло вырасти ничего лишнего или случайного. На каждой ветке — свой, неповторимый плод, терпкая мудрость…

Иногда Вера приводила еще более понятное для детей сравнение: в мировой культуре действует примерно тот же принцип, как в детских конструкторах «Лего». Если есть выемка — ищи деталь с выступом, если поэзия Горация кому-то кажется скучной, то не плюйся, а знай, что где-то для тебя стоит книжка хулигана Катулла, и так далее, до бесконечности.

В общем, познавай, складывай, строй, удивляйся великому многообразию…

Но желательно все же начать с самого начала, с основания мировой культуры — античности. Пусть хотя бы с одного записанного на факультативе афоризма или стихотворной строки, переписанной в тетрадку детским неровным почерком.

В темном подъезде на лестнице Александр молча взял Веру за руку. И это движение было таким простым и естественным, что никому не надо было говорить вслух, куда и зачем они теперь вместе так торопливо идут.

Отомкнув ключом дверь, Александр не стал включать свет, а властно повел Веру за собой, и лишь в одной из дальних комнат резко развернулся, притянул ее к себе и поцеловал в губы.

Вера почувствовала, что он тоже буквально переполнен ярким желанием, которое древние называли коротким, как вспышка света, словом — эрос.

«Все, скоро он уедет. И возможно — навсегда», — вспомнила Вера и поняла, что для того, чтобы потом не проклинать себя всю оставшуюся жизнь, сейчас нужно целоваться еще и еще, познать друг друга больше, добраться до самой глубины, до конца, до полного изнеможения, иначе она будет непоправимо навеки несчастна.

Как сумасшедшие, не сговариваясь, они начали расстегивать, снимать друг с друга одежду.

Александр медленно расстегивал молнию на платье Веры, то и дело касаясь ее пальцами, скользя вниз по ее спине, позвонкам, поднимая из глубины тела волну встречного жара, нестерпимого желания.

Она и не заметила, как вторая рука Александра незаметно спустила вниз черные тонкие колготки вместе с кружевными, словно ненастоящими, трусиками и оказалась в самом пламени пожара.

Вера закрыла глаза, тоже продолжая на ощупь раздевать Александра и удивляясь, что даже прикосновение к прохладным пуговицам на пиджаке и на мужской рубашке доставляло ей ни с чем не сравнимое удовольствие. А поскрипывающая кожа ремня, на котором держались брюки, была и вовсе до безумия эротична! Преодоление каждой преграды воспринималось как маленькая победа, и сразу же — награда.