Правила отбора (СИ) - Тимофеев Владимир - Страница 67

Братья молчали почти полминуты. Первым на моё предложение откликнулся дядя Коля:

— Дюх, это что, шутка?

Я покачал головой.

— Отнюдь. Я совершенно серьёзно. Если не верите, можете просто порвать билет и забыть, о чём говорили.

— Дурость какая-то! — чертыхнулся Иваныч. — Уж от кого, от кого, а от тебя, Дюх, я этого не ожи…

— Это не дурость, — брат дяди Коли забрал билет, аккуратно сложил его пополами спрятал за пазухой. — Сегодня же брошу в ящик. Он у нас около почты.

— Да вы что?! Оба что ли с ума сошли? — Барабаш «первый» оторопело уставился на брательника, потом перевёл взгляд на меня.

Я ответил цитатой из «Простоквашино»:

— Нет, дядя Коль. С ума поодиночке сходят. Это только гриппом все вместе болеют.

— Верно, — кивнул владелец монеты. — В жизни чего только не случается, а чудеса… — он вдруг внимательно посмотрел на меня, будто впервые, стараясь запомнить. — Без настоящих чудес жить было бы скучно. Уж я-то знаю[1]…

Вторник. 26 октября 1982 г.

Вчерашний прогул лекций и семинаров безнаказанным не остался. Видимо, карма такая. Одним сходит с рук всё что угодно, другим стоит лишь раз оступиться и пошло-поехало.

Впервые за неполные два месяца не был вчера на семинаре по матанализу, а преподаватель — доцент Бузинский — взъелся на меня так, словно я у него червонец украл.

Отдуваться пришлось сегодня, на коллоквиуме по матану.

Колло́квиум (он же просто «коло́к») — это такое специальное мероприятие по проверке знаний студентов, где им «вживую» показывают, что их ждёт в зимнюю сессию на экзаменах. И хотя отметка, поставленная на коллоквиуме, формально ни на что не влияла, на физтехе всегда считалось, что она связана с оценкой за последующий экзамен «правилом семи», утверждавшим, что сумма баллов за коллоквиум и экзамен по матану за первую сессию должна быть равна семи.

В соответствии с этим правилом оценки за коллоквиум и экзамен могли быть следующими: колок — 2, экзамен — 5; колок — 3, экзамен — 4; ну и так далее.

Известны случаи, когда студенты, отхватившие в своё время 2 за коллоквиум, спрашивали у преподавателей, ставивших им на экзамене неуд: «А как же правило семи?», на что получали стандартное: «Всё правильно: 2 за коллоквиум, 2 за экзамен и 3 за пересдачу».

Многие, как ни странно, в это шуточное правило верили.

Доцент Бузинский в их число не входил и одинаково «зверствовал» что на осенней проверке, что на экзаменах. Злые языки поговаривали, что это из-за «нетрадиционной ориентации». Преувеличивали, конечно, но, с другой стороны, слово, обозначающее «представителя нетрадиционной ориентации», ему вполне подходило, поскольку был он, во-первых, злопамятным, во-вторых, тщеславным и, в-третьих, терпеть не мог, когда кто-то осмеливался прогуливать его семинары, особенно те, на которых он распинался о своей гениальности и о коллегах-завистниках. Вчера, кстати, был именно такой семинар. И я на нем, увы, не присутствовал…

— Ну-с, молодой человек, начнём-ка мы, пожалуй, с вопроса о счётности и несчётности множеств рациональных и действительных чисел, — этими словами доцент Бузинский открыл охоту на проштрафившегося студента. То есть, меня.

Расширенная проверка знаний длилась почти полтора часа. За это время оценки успели получить одиннадцать моих одногруппников. Бузинский «отоваривал» их мимоходом, за пару-тройку минут, с трудом отвлекаясь от основного занятия — изощрённого издевательства надо мной. Я держался изо всех сил и даже имел наглость отвечать на все каверзные вопросы и решать все предложенные доцентом задачи, начиная от доказательства теоремы Ка́нтора о вложенных отрезках и заканчивая нахождением предела одной мудрёной последовательности. Однако в итоге всё равно получил на балл ниже.

— Поставил бы вам отлично, но… — Бузинский развёл руками и мстительно ухмыльнулся. — Отвечаете вы, молодой человек, слишком путано, не сразу поймёшь. Работать вам надо над стилем, а ещё всячески искоренять косноязычие. Вот так вот.

Ну и хрен с ним. Экзамен мне ему не сдавать, а что касается будущего… Помню, что докторскую он так и не защитил, хотя и пытался… Ни стиль не помог, ни близкие связи с учёным секретарём диссертационного совета…

Словом, настроения мне коллоквиум почти не испортил, а вечером оно вообще — поднялось выше обычного, но уже по другому не связанному с учёбой поводу…

— Получил! — нарисовавшийся в дверях Павел победно вскинул кулак и, обведя взглядомсобравшихся в бильярдной, с удовольствием повторил. — Получил! Десять тыщ! Тютелька в тютельку. Вот, глядите.

Он быстро прошёл к чайному столику и вывалил на столешницу из портфеля десять упакованных пачек с купюрами.

— Считал? — поинтересовался подошедший к столу Иван Николаевич.

— Обижаете! — картинно возмутился Павел.

— Тогда дели.

— Это мы мигом…

Делёж много времени не отнял.

Я получил свою законную половину, Кривошапкин, Новицкий и Ходырев-старший взяли себе по пятьсот, оставшиеся три с половиной тысячи подполковник убрал в несгораемый металлический шкаф, скромно притулившийся за «сгораемым деревянным».

Оба наших «чекиста», как обещали, в разделе выигрыша не участвовали.

Зря они так. Могли бы и присоединиться к компании, никто бы и слова худого им не сказал.

Хотя, с другой стороны, решение правильное и где-то даже логичное. Возьмёшь деньги один раз, потом второй, третий… привыкнешь и не заметишь, как станешь вором в погонах. Сколько так в девяностых-двухтысячных погорело, уже и не сосчитать. Честь мундира, она такая. Единожды вляпаешься, вовек не отмоешь. Ну, разве что кровью, и то не всегда.…

После «раздачи слонов» в бильярд мы уже не играли.

Старшие офицеры ушли, а Смирнов, Кривошапкин и я поднялись на второй этаж, в зал силовых единоборств.

Спарринг сегодня проходил весело, с огоньком.

Меня обучали защите от удара ножом, палкой, кастетом, цепью, от внезапного нападения сзади, сбоку, двое на одного и с разных сторон… Не скажу, что всё получалось, но чувствовалось — результаты пошли. Теперь даже в драке с несколькими противниками мальчиком для битья не буду. А если потренируюсь ещё месяц, могу и вообще — десятку таких, как Витёк, накостылять и не запыха́ться…

Когда основная тренировка закончилась, я попросил Кривошапкина:

— Паш, а можно, часть денег я пока у тебя оставлю?

— Боишься, что украдут? — догадался Павел.

— Ну да. В сберкассу нести не хочу, несовершеннолетнему счёт могут и не открыть, а в общежитии — проходной двор, соблазнов полно, друзей тоже, сам понимаешь…

— Ладно. Так уж и быть. Выручу, — кивнул Кривошапкин. — Давай. Сколько?

Я передал ему четыре пачки по сто червонцев.

Павел присвистнул:

— Четыре тысячи? А не боишься?

— Чего?

— Что я им ноги приделаю.

Я покачал головой.

— Нет, не боюсь. И потом, это будет уже не моя проблема.

— Не твоя? А чья же? — приподнял бровь Кривошпкин.

— Твоя, Паш. Спать не сможешь, совесть замучает.

— Верно сказал, — захохотал Павел. — Теперь главное, чтобы Римма об этих деньгах не узнала. А то ведь у неё тоже, как у тебя, соблазнов вокруг полно…

После этого разговора Паша отправился переодеваться в цивильное, а я, под «чутким руководством» Смирнова, ещё целых пятнадцать минут нарезал круги вокруг ринга, а затем, словно дух-первогодок, драил в зале полы.

— Молодец! — похвалил Михаил, когда я, закончив работу и убрав тряпку с ведром, плюхнулся на скамейку. — Вот, кстати, можешь полюбопытствовать.

Он протянул мне сложенный вдвое листок.

— Ну, всё. Пока. Я побежал. До пятницы.

— До пятницы.

Дверь хлопнула.

Я развернул бумагу.

Прочёл шапку.

Выписка из карты диспансеризации…

ФИО — Кислицына Елена Игоревна…

Дата осмотра — 13 октября 1982 г…

Среда. 27 октября 1982 г.