Свет зажегся (СИ) - Потоцкая Мария - Страница 33

— И мой отец — не волшебник из древней семьи. И я — не волшебница.

— А как похожа, и не поверишь, что не волшебница.

— Хорошо еще, что не преступница, как он. Надеюсь, по крайней мере, и память ко мне действительно возвращается.

— Так куда ж нам обоим было бы быть такими.

— Он был не в заключении в крепости, а в тюрьме четырнадцать гребанных лет. И жили мы с мамой на кровавые деньги.

— Так не вы же их такими сделали.

— Мне нужен еще лед.

Она не подняла голову, и Толику пришлось самому взять парочку кубиков. Он отодвинул ее волосы и стал водить льдом по вискам.

— Я всегда понимала, что Эмиль похитил нас с мамой из мести, но все это время в баре мне казалось, что Отабек это сделал со мной потому, что я избранная волшебница с сильной кровью, а не просто так.

Потом она подняла голову и добавила, стараясь говорить как можно ровнее:

— Я про изнасилование, если что.

Полине хотелось предать своим словам большего цинизма, она выглядела в этот момент беззащитной, как котенок, вставший на дыбы.

— Ну я тебе сейчас быстренько все расскажу, правда я во многом запуталась сама, но буду попробовать восстановить.

— Да рассказывай, в каком хочешь виде, я разберусь.

— Мне сейчас казалось, что после заключения отцу стало скучно дальше активно заниматься магией, но на самом деле после тюрьмы он уже не мог полноценно вести свой нелегальный бизнес, как и раньше, вся его организация уже давно была поделена. Он никогда не рассказывал мне об этом, но я знаю, что какие-то связи и влияние у него остались, и он еще продолжал работать не в полную силу. У нас еще оставались деньги от его активной деятельности в девяностые, таким серьезным парнем он был, но то ли ему хотелось еще, то ли по-другому он не умел. А Эмиль, тот, который вовсе не волшебник, он хотел не только его денег, но еще унизить его. Ага, нас тогда вытащили с мамой, отвезли в какой-то дом. Держали там больше суток, мама была в ужасе, она все думала, как там Настенька. А я ее успокаивала, говорила, что отец, конечно, как узнает, сразу вернется домой в Москву и позаботится о ней. Маме тогда совсем плохо было, она ослабла вся и только и говорила о том, что нам нужно выбраться. А я, наверное, как-то неправильно себя повела, взяла не ту роль. Мне было двадцать, и я тогда посчитала себя очень взрослой, хотя мне и часто говорят, что я инфантильная. Я взяла на себя заботу о маме, а может, если бы все было наоборот, если бы я с самого начала дольше чем она сидела под столом и плакала, то мама бы подсобралась, стала бы заботиться обо мне и снова стала бы взрослой. А она бы приняла более разумное решение, чем я. Но я решила поиграть в героиню. Короче я первая пришла в себе, и я повторяюсь уже, успокаивала ее. А ей все не становилось лучше. В похищении участвовали несколько людей, но в квартире всегда был только один, он был еще в черной водолазке, и из-за тощего тела он не казался особенно сильным, но у него был автомата. Я еще думала, не было бы автомата, мы бы с мамой вдвоем его завалили бы. А другие то уходили, то приходили. Отабек, это тот, который постоянно был, он большую часть телек смотрел времени. Иногда кто-нибудь заходил, он тогда оживлялся, о чем-то переговаривался и снова садился у телевизора. На нас он даже не обращал внимания. По комнате мы свободно перемещались. У меня тогда такие дурацкие мысли были: думала, раз мой отец — бандит, к тому же убивающий людей, мне тоже должно было что-то такое передаться. Либо генетически, либо как-то впитала то, что слышала о его делах, сейчас не могу даже объяснить эти мысли для себя. В баре я об этом вспоминала и думала о себе, как о дочери великого волшебника, конечно. В общем, я решила выхватить у него автомат. Не, не так, как в фильмах ты мог представить себе, что я бы трогательно попыталась втереться к нему в доверие или начать флиртовать. Я решила просто попробовать подбежать к нему и схватить оружие, оно лежало на подлокотнике кресла. А Отабек тогда снова остался с нами один. Это сейчас, когда я вспоминаю, а вспоминаю я его часто, я хорошо вижу его взгляд. Он смотрел не только в экран, его взгляд, то ли очень рассредоточенный, то ли наоборот, внимательный, теперь сложно интерпретировать, следил за всем домом. У меня на мгновение даже вышло схватить автомат, и может быть, если бы у меня была подготовка супер-убийцы, у меня бы что-то и вышло. Но я и держала его слабо, и я не знала, как надо стрелять, поэтому он тут же выдернул его у меня. Схватил за волосы, потащил в другую комнату, запер дверь, видимо, чтобы мама ничего не сделала. Говорил, что не хотел ничего делать до тех пор, пока кто-то из нас не начнет рыпаться. Будто бы это произошло в любом случае. А у него еще акцент. Он говорил, что его начальнику в принципе все равно, что с нами будет. Он меня удерживал, еще как, а автомат отложил в сторону, что было еще обиднее. Типа ведь могла как-то вырваться, он же такой тощий был. Он трахнул меня, потом оставил в этой комнате и вернулся к телевизору. Я уже была заперта, неадекватна и не знаю, что там происходило дальше. Мама говорила, что он ее не трогал. Потом отец переписал на них то, что им было надо, нас отпустили, хотя мы и не верили, а потом началось самое страшное. Я уже не думала ни о чем, только о том, что мы выбрались, а потом оказалось, что отец не понял, что нас украли только вдвоем. Как-то не так ему сказали по телефону, он был уверен, что мы там в квартире втроем. И он так торопился, что не заезжал домой. Как вернулся в Москву, только и ездил по всему городу, чтобы быстрее со всем закончить. И когда он узнал, что Настенька была в квартире, он тоже испытал ужас. И хотя потом я винила его за то, что случилось, все из-за него и его темных волшебно-бандитских делишек, тем не менее, я знала, что он тоже едва это переносит. В общем, Настя-курица болела и за это время, что она была в квартире одна, она умерла. Ее выносили оттуда. А потом через несколько дней маленький гробик.

Пока Полина говорила про себя, она еще держалась, а тут расплакалась. Толик обнимал ее, и думал о том, как ненавидит ее отца и Эмиля. И о том, что у него почти нет близких, и что он далеко не так плох, как они оба. А мог бы стать, наверное, но ему и его гипотетическим родным повезло.

— Как же так, Полиночка, почему с тобой, и твоей сестрой.

— И потому что с каждым может случиться. И потому что такая семья. И вообще я могу уже давно об этом нормально рассказывать, просто в этом баре все дурацкое!

— Дебильный бар, да! Нахрен его!

— Нахрен полицию! Нахрен уродский бар!

— Хочешь, разгромим его? Или хочешь, я сам побью его за тебя?

Полина активно закивала и даже улыбнулась, стирая слезы ребром ладони. Их столик вместе со стаканами, бутылкой и пепельницей полетел вниз. Полина вздрогнула от громкого звука, а потом засмеялась.

— А потом мама сошла с ума! У нее была длительная жесткая депрессия, мы с отцом боялись, что она убьет себя! — Полина прокричала эту фразу, будто в помещение была громкая музыка, которую она пыталась заглушить. Но была тишина. Полина вскочила со стула и пнула не разбившийся стакан, а потом и сам стул. Толик наступил на стекло на полу.

— Мы ее даже в психушку клали! А потом я поняла, что это временное «мы» губительно для меня! Это я про отца, я ненавидела его, он тоже был от себя не в восторге кстати. Я съехала от них. Теперь мы редко видимся, только с мамой, да и то, ей это не слишком идет не пользу, а я, кажись, сдалась, и тоже мало стремлюсь встретиться.

Полина сбила и стул Толика, а потом вприпрыжку направилась в сторону барной стойки.

— Но мне не становилось лучше, и года через два я стала ходить на психотерапию! Вроде стало полегче, я даже снова завела отношения с мальчиком, с Витей, который так тебя заинтересовал. А когда я закончила учебу и вышла на работу, вроде бы совсем выправилась!

Полина швырнула шейкер Лазера, который ударился об пол с таким звуком, будто бы он был мраморным.

— Так я слышал, что море вроде бы от всего лечит, не?