Врата славы (СИ) - "Тиамат" - Страница 29

— Накорми его, чтобы он привязался к тебе, и послушание его станет еще более полным.

Ашурран поднесла дракону мясо на острие меча, и он сожрал его в один присест.

Чародейка снова хлопнула в ладоши, и на земле появилась овца, которую она перенесла прямо с пастбища в Киаране. Ашурран ослабила повод, дракон накинулся на овцу, разорвал ее и сожрал, и на пробу выдохнул пламя. Так его кормили до полудня следующего дня, и с каждым проглоченным куском дракон увеличивался в размерах, пока не достиг высоты крепостной башни княжеского дворца, а крылья его стали величиной каждое с поле для игры в мяч, и струя пламени стала похожа на огненную реку.

Тогда Ашурран заставила его наклонить шею и взять на спину чародейку Леворхам. Они поднялись в воздух и полетели в Солх по прямой, как летит стрела, и трехмесячный путь дракон пролетел за один день. Летел он так высоко, что люди с земли принимали его за неведомую птицу.

Когда дракон опустился у крепостных стен в Фаларисе, началась паника. Даже бывалые воины побледнели и стали читать молитвы. Лишь один Матолви не испугался. Выступил он навстречу и сказал Ашурран, усмехаясь:

— Хорошего скакуна ты себе раздобыла! Надеюсь, чудовище это на погибель не нам, а Древним.

— Истинны слова твои, — усмехнулась в ответ Ашурран.

31. Сожжение Гаэл Адоннэ

Ранним утром выступила Ашурран верхом на драконе, и с ней пять тысяч пехотинцев, держащихся на почтительном расстоянии. Подобного зрелища не видала еще земля Юнана! Предчувствуя гибель, зашелестели, заволновались деревья в Великом лесу, будто бы вздыхая о своей печальной участи. Звери и птицы пустились в безоглядное бегство, и одни стремились на равнину, а другие в глубь Великого леса. И Древние, устрашившись, отступили и укрылись в городе Гаэл Адоннэ, или Галадон, как его называли впоследствии в летописях смертных.

Был это красивейший из городов Древних, с фонтанами, статуями, ажурными стенами, с резными лестницами, перекинутыми в вышине с дерева на дерево. С помощью магии деревьям были приданы различные формы, так что стволы их и ветви образовали жилища, беседки, мосты и арки, и ни одной вещи в городе не было из камня или металла, кроме оружия и украшений жителей. В Гаэл Адоннэ не было стен и укреплений, однако же был он надежно защищен магией. И укрывшиеся в нем Древние думали, что находятся в безопасности. Однако не знали они силу гнева смертных.

От огненного дыхания дракона занялся древний лес. Пламя завывало, поднимаясь к небесам, и земля стонала под падающими вековыми стволами. Ревущая стена пламени подступила к самым границам города Гаэл Адоннэ. При виде красоты его сердце Ашурран дрогнуло. Но вспомнила она дымящиеся руины таверны "Пьяный медведь", ожесточила свое сердце и направила дракона вперед. Эльфийские маги пытались погасить пожар, но напрасными были их ухищрения перед предначальным пламенем. Даже когда вызвали они встречный ветер, чтобы направить пожар на войско людей, пропали даром их усилия, потому что нечему уже было гореть до самого Солха. Тогда все силы они сосредоточили на драконе, принялись осыпать его магическими стрелами, молниями и осколками льда. Хоть Ашурран искусно им управляла, все же дракон не избежал ран, и его дымящаяся черная кровь пролилась на землю. Ашурран закрылась щитом Золотого Льва, и смертоносные заряды ее миновали.

Собрав последние силы, дракон выпустил струю пламени шириной в крепостной ров, и магический стены Гаэл Адоннэ не устояли. Древние обратились в бегство, в сильном ужасе не разбирая дороги, и многие из них нашли гибель от рук королевских воинов или были взяты живыми. Нашлись и те, кто не сдвинулся с места, желая найти смерть в родных стенах. Тысячи лет не знали Древние подобного бедствия, и отчаяние накрыло их, и казалось им, что небо опрокинулось на землю, и настал конец всему живому.

Город Гаэл Адоннэ исчез с лица земли, обратившись в золу и пепел, и от сотен жителей его не осталось ничего, кроме горстки праха. Долиной смерти назвали это место Древние.

Израненный дракон испустил пронзительный крик и упал на землю среди обгоревших руин. После смерти тело его обратилось в камень, будто бы надгробие над Гаэл Адоннэ.

Пожары бушевали еще десять дней, и Великий лес выгорел на окружности двести лиг, и тучи пепла заволокли солнце, и оно не показывалось десять дней, и даже на морском берегу Аолайго с неба сыпался пепел и доносился запах гари.

Ашурран наступила ногой на почерневший череп и сказала:

— Пусть они не люди, но их можно убить, и после смерти они так же, как люди, обращаются в прах. Закалите ваши сердца и приготовьтесь к битве, равной которой еще не видел Юнан.

Надо сказать, что не прошло и ста лет, как распахали люди Долину Смерти и назвали ее равниной Терайса. Изумительно было плодородие почвы, удобренной золою и пеплом, и снимали с нее огромный урожай. Однако земли эти быстро истощились и были покинуты. Ныне только ковыль растет на руинах Галадона, и сами эти руины обратились в прах.

32. Об эльфийских пленниках

Захватив Древних в плен при разорении Галадона, воины горели жаждой мести, ведь каждый из них помнил и сожженный Солх, и гибель своих товарищей в Битве Багряных Листьев. Распаленные ненавистью и яростью боя, творили они неописуемые зверства, и множество Древних, захваченных в плен, нашло жестокую гибель в их руках, и многие умирали сами, не вынеся насилия и пыток. Дав воинам отвести душу, Ашурран все же их остановила и приказала пощадить пленных, которых осталось не больше сотни.

Пленных эльфов Ашурран и Матолви подарили королю, и он дивился без меры их нечеловеческой красоте, а с ним все его приближенные и советники. И то верно, что нельзя было встретить среди смертных созданий кого-либо подобного Древним, и даже прославленные телесным совершенством юноши и девушки выглядели рядом с эльфами жалкими дурнушками. Были Древние высоки ростом и стройны, как писал маг Арахдзау, и глаза их были подобны звездам в ночи, лицо будто бы излучало лунный свет, и кожа белизной спорила со снегом, а руки и ноги были изящны, как ивовые ветви, и стан стройностью состязался с тополями и кипарисами.

Попав в плен, совершенно они пали духом и пребывали в оцепенении, будто не понимая, что с ними произошло, или не веря в произошедшее. Никто из них не произнес ни слова, ни проронил ни слезинки, не посмотрел на своих пленителей. За ними наблюдали неусыпно, опасаясь, что кто-нибудь из пленников покончит с собой. Однако все, кто мог это сделать, бросились на мечи еще до того, как попасть в руки смертных, остальные же как будто не имели мужества или желания прервать свою жизнь. Не было им нужны прибегать к острой стали или тугой петле. От горя и отчаяния сжигала их черная тоска, подобная лихорадке смертных; не принимая ни пищи, ни воды, сгорали они за считанные дни, как свечечки, и не было никакой возможности их спасти. От насилия же и принуждения, от боли и страха останавливалось у них сердце, и жизнь мгновенно их покидала, оставляя лишь прекрасную оболочку. Так случилось со многими пленными эльфийскими юношами и девушками, которых хозяева привели на свое ложе. Желанная добыча ускользнула в небытие, не давая возможности насладиться. И тогда смертные отказались от того, чтобы делать Древних своими наложниками. Держали их у себя, будто домашних животных или произведения искусства, любуясь сами и хвастаясь перед соседями.

Было ясно, что способны они понимать смысл сказанного, не зная языка. Но поговорить с ними не было никакой возможности, даже когда ученые книжники чертили перед ними эльфийские руны. Ни на что не отвечая, сидели они, безмолвные и неподвижные, будто статуи, предаваясь печали. И те из чародеев, кто умел читать в душе и мыслях, не могли проникнуть за ту стену, что они вокруг себя воздвигли.

Однако нет никого хитроумнее людей, и со временем нашли они способы, как заставить Древних служить себе. Выяснилось, что даже бессмертных созданий одолевает скука, и тогда не могут отказаться они от своих любимых занятий. Одни принимались ухаживать за растениями, и сады и цветники при них достигали невиданной пышности. Другие были искусными златокузнецами и, снабженные всем необходимым, изготовляли прекрасные украшения. Были и те, кто, найдя в своих покоях лютню, принимались петь и играть так печально и сладко, что у слышавших это из глаз катились слезы.