Вера наших отцов (= Вера отцов наших) - Дик Филип Киндред - Страница 7

Дверь плавно скользнула на место, Чьен откинулся на спинку.

— Куда едем, товарищ? — спросил робоводитель такси.

Чьен назвал идент-номер своего жилого корпуса.

— Калека-торговец ухитрился протиснуть образец своего сомнительного товара в мою стерильную кабину, — сообщил робот. — Обратите внимание, у вашей ноги, товарищ.

Чьен увидел конверт — обычный на вид конверт. Откуда ни возьмись, лежит рядом с тобой пакетик… Несколько секунд спустя он поднял конверт.

На конверте опять была надпись, но теперь от руки. Женский почерк.

Наверное, Таня Ли.

«События застали нас врасплох. Но, слава богу, мы успели. Где вы были во вторник и среду? Неважно. Вот препарат. Удачи вам! Я найду вас потом сама. Не пытайтесь со мной связаться».

Он сжег конверт в автоматической пепельнице такси. И оставил у себя темные гранулы.

Галлюциногены — все это время, все эти годы. В нашей воде, в нашей еде. Десятилетиями. Не во время войны — в мирное время. И не в лагере врагов — у нас дома. Бессовестные сволочи, — подумал он. Наверное, нужно принять гранулы. Наверное, стоит выяснить, наконец, что он собой представляет.

Я так и сделаю, — решил Чьен. Он почувствовал, что ему стало интересно. Это было плохо, он понимал. Любопытство партийным функционерам противопоказано. Тем не менее, он был уже охвачен нетерпением. Надолго ли его хватит? Достанет ли ему смелости принять порошок, когда наступит момент? Время покажет. Мы цветы, — подумал он. — В саду, где ОН срывает нас. Как в том арабском стихотворении. Он хотел вспомнить, что в нем говорилось, но не смог.

Офицер протокола, японец по имени Кимо Окубара, высокий и мускулистый, явно в прошлом боец, осмотрел Чьена со скрытой враждебностью, хотя тот представил тисненую карточку-приглашение и документ, удостоверяющий личность.

— И стоило вам сюда тащиться, — ворчал японец. — Смотрели бы лучше телевизор дома. Мы тут и без вас спокойно обходились.

— Телевизор я уже смотрел, — сухо ответил Чьен.

К тому же обеды на вилле не транслировались, подумал он, — очевидно, из соображений пристойности.

Ребята Окубары тщательно обыскали, прощупали Чьена, включая анальное отверстие — на предмет тайного оружия. Потом ему вернули одежду.

Фенотиазин они не нашли, потому что он его уже принял. Подобные препараты действуют часа четыре. Этого должно быть более чем достаточно. Таня убеждала, что доза сверхбольшая. Он испытывал слабость, головокружение, спазмы, дрожь в конечностях — непредвиденные побочные эффекты.

Мимо прошла девушка, до пояса обнаженная, с длинными медно-рыжими волосами, как хвост кометы. Интересно.

С другой стороны показалась еще одна девушка. Эта была обнажена тоже до пояса, но в нижней части. Еще интересней. У девиц был отсутствующий и скучающий вид.

— Вы тоже будете потом в таком виде, — сообщил ему Окубара.

Чьен изумился.

— Как я понял, фрак и белый галстук…

— Это шутка, — объяснил японец. — Вы попались. Можете наслаждаться девушками, если вы не гомосексуалист.

Ну ладно, — подумал Чьен, — будем наслаждаться. Вместе с другими приглашенными — мужчины были во фраках, женщины в платьях до пола — он принялся прохаживаться. Он чувствовал себя не в своей тарелке, несмотря на транквилизирующий эффект стелазина. Зачем он явился сюда Двусмысленность ситуации вызывала тревогу. С одной стороны, он здесь ради продвижения в партийной иерархии, одобрительного кивка вождя… С другой — чтобы уличить вождя в обмане. Какого рода обмане — он еще не зал, но обмане. Обмане партии, обмане всех миролюбивых демократических сил планеты.

Он начал описывать новый круг по залу. К нему подошла девушка с маленькими ярко светившимися грудями и попросила спичку. Чьен машинально достал зажигалку.

— А почему у вас груди светятся? — спросил он. — Радиоактивное воздействие?

Девушка ничего не ответила, пожала плечами и отошла. Очевидно, он что-то не то сказал. Наверное, послевоенная мутация, — решил Чьен.

— Прошу вас, сэр, — лакей изящным жестом протянул поднос.

Чьен выбрал мартини — в настоящее время это был самый модный напиток среди высшего партийного класса Народного Китая, — и отпил глоток ледяной смеси. Отличный английский джин, — отметил он про себя. — Может, даже с добавлением настоящего голландского можжевельника или чего-то другого.

Неплохо.

Он почувствовал себя лучше. В принципе, здесь совсем неплохо, — решил он. — Даже весьма приятная обстановка. Все люди такие респектабельные, уверенные в себе. Они достигли успеха, теперь им можно немного отдохнуть.

Очевидно, это миф, будто бы рядом с вождем люди испытывают тревогу и нервное возбуждение. Ничего подобного он пока не замечал и сам не испытывал.

Какой-то широкоплечий пожилой господин весьма оригинально остановил Чьена, уперев ему в грудь свой бокал.

— Вон тот лилипут, — сказал он, ухмыльнувшись, — который просил у вас спичку, ну, с грудями, как рождественские огни, — это был на самом деле мальчик. — Он захихикал. — Здесь надо держать ухо востро.

— А где можно найти нормальных женщин? — спросил Чьен.

— Рядом, — ответил господин и удалился, оставив Чьена наедине с мартини.

Высокая приятная женщина в дорогом платье, стоявшая рядом с Чьеном, вдруг схватила его за руку. Он почувствовал напряжение ее пальцев. Она сказала:

— Вот он. Абсолютный Благодетель Народа. Я здесь впервые, так волнуюсь. У меня прическа в порядке?

— В полном, — кивнул Чьен и посмотрел в ту же сторону, что и женщина.

На Абсолютного Благодетеля.

Он шел через зал к столу. И это был не человек.

Но и не металлический монстр, — понял Чьен. Совсем не то, что он видел по телевизору. Очевидно, тот техномонстр предназначался только для речей. Наподобие искусственной руки, которой однажды воспользовался Муссолини, чтобы приветствовать салютом длинную и многочасовую процессию.

Чьену стало плохо. Может, это подводный дракон, «Пасть», Таня Ли что-то такое упоминала? Но ЭТО не имело пасти. Ни щупальцев, ни даже плоти вообще. Собственно ЕГО там вообще как будто не было. Стоило Чьену сфокусировать на ЭТОМ взгляд, и изображение исчезло. Он видел сквозь него, видел людей по ту сторону зала, но не видел ЕГО САМОГО. Но отворачиваясь, он боковым зрением сразу замечал ЕГО, его границы.

Оно было ужасно. Источаемый им ужас охватил Чьена, как волна испепеляющего жара. Продвигаясь к столу, оно высасывало жизнь из людей, попадавшихся на пути, пожирая и энергию с ненасытным аппетитом. Оно ненавидело окружающих — он чувствовал его ненависть. Оно на дух не переносило людей — всех и каждого — и он неожиданно понял, что испытывает долю этого отвращения вместе с ним. На мгновение все, присутствующие на вилле показались ему мерзкими слизняками, и это существо шествовало по скрученным панцирям упавших раздавленных слизняков, глотало, пожирало, насыщалось и все это время надвигалось именно на Чьена. Или это была лишь иллюзия? Если это галлюцинация, то самая жуткая в моей жизни, — подумал Чьен. — Если это реальность, то чересчур жестокая. Порожденное абсолютным злом существо, убивающее и заглатывающее поверженные жертвы. Он смотрел на след существа — цепочку раздавленных, искалеченных мужчин и женщин. Он видел, как они пытались заново собрать свои изуродованные тела, что-то сказать.

Я знаю, кто ты, — подумал Тунг Чьен. — Ты, верховный водитель Всемирной партии, истребитель жизни. Я видел стихотворение арабского поэта. Ты ищешь цветы жизни, чтобы их пожирать. Ты оседлал Землю, и нет для тебя ни высоты, ни глубины. Где угодно, когда угодно ты появляешься и пожираешь всех вокруг. Ты сконструировал жизнь, чтобы затем ее поглотить.

И находишь в этом наслаждение.

Ты бог, — подумал он.

— Товарищ Чьен! — прозвучал его голос. Но исходил он изнутри головы Чьена, а не со стороны безротого и безъязыкого видения, обратившегося к нему. — Приятно встретить вас. Но что вы понимаете? Что вы знаете? Какое мне дело до всех вас? Слизь. Какое мне дело до слизи? Да, я в ней увяз. Я мог бы и вас раздавить. Я создаю ловушки и тайники, глубокие тайные убежища, моря для меня, как кастрюля с варевом. Чешуйки моей кожи связаны со всеми, кто есть на Земле. Ты — я, я — ты. Неважно, кто есть кто. Так же неважно, как является ли существо с огненными грудями мальчиком или девочкой. Можно получать удовольствие и от тех и от других. — Оно засмеялось.