Симулакрон - Дик Филип Киндред - Страница 17

— Будет, — перебив его Чик. — Я понимаю, что вы пытаетесь мне втолковать. Таково уж наше время.

— Верно. Обстановка такова, что никто сам по себе ничего не в состоянии изменить. Именно такие условия жизни, сам понимаешь, склоняют к фатализму. К тому, чтобы смириться со всем, что тебя окружает. Вот я почти и смирился с тем, что стану свидетелем того, как «Фрауэнциммер и компаньоны» закроется навсегда. И, не стану скрывать, очень скоро. Он уныло глянул в сторону группы симулакронов, изображавших семью, живущую по соседству.

— Ума не приложу, для чего, собственно, мы соорудили этих ребят. Нам следовало бы лучше слепить как попало шайку уличных карманников или шлюх достаточно высокого пошиба, чтобы вызвать интерес у буржуазии. Послушай, Чик, вот как заканчивается эта жуткая заметка в «Хронике». Вы, симулакроны, тоже послушайте. Это даст вам представление о том, в каком мире вы порождены. «Зять, Антонио Коста, поехал на кондитерскую фабрику и обнаружил его, погруженного на три фута в шоколад, как сообщили нам в полиции Сент-Луиса».

Маури со злостью отшвырнул газету.

— Я вот что имею в виду. Слишком все это чертовски страшно. Такое надолго выбивает из колеи. И самое худшее заключается в том, что это настолько страшно, что почти нелепо.

На какое— то время наступила тишина, которую в конце концов нарушил симулакрон мужского пола, несомненно, откликнувшись на что-то, недосказанное Маури, но что тот подразумевал.

— Сейчас определение совершенно неподходящее время для строгого соблюдения такого законопроекта, как Акт Макферсона. Нам нужна психиатрическая помощь независимо от рода источника, из которого мы ее можем получить.

— «Психиатрическая помощь», — насмешливо передразнил его Маури. — Ну что ж, тут вы попали в самую точку, мистер Джесс, или мистер Смит, или как вас там мы назвали. Мистер дорогой сосед. Это спасло бы «Фрауэнциммер и компаньонов» — верно? Небольшой психоанализ по двести долларов за час в течение десяти лет ежедневно… Разве не столько времени обычно требуется для лечения? Он в отвращении отвернулся от симулакронов и откусил кусочек пончика.

— Вы мне дадите рекомендательное письмо? — через некоторое время спросил у него Чик.

— Разумеется, — ответил Маури.

Мне, возможно, придется поступать на работу к «Карпу и сыновьям», подумал Чик. Брат его Винс, тамошний служащий со статусом прита, мог бы оказать ему содействие в поступлении туда. Это было бы лучше, чем ничего, уж лучше это, чем пополнить ряды жалких безработных, самого низшего слоя социального класса испов — ведь это самые что ни есть бродяги, настолько уже нищие, что даже не в состоянии эмигрировать. Наверное, такое время наконец-то наступило. Ему следует открыто в этом признаться. Раз и навсегда выбросить из головы всякие незрелые честолюбивые замыслы, осуществлению которых он посвятил столько лет своей жизни.

Но вот как быть с Жюли? Что с нею делать? Жена его брата безнадежно спутала все его карты. Взять, например, хотя бы такой вопрос — в какой мере он несет теперь финансовую ответственность за нее? Ему непременно нужно обсудить все самым обстоятельным образом с Винсом, встретиться с ним лицом к лицу. Во что бы то ни стало. Независимо от того, найдется ли дня него место в фирме «Карп унд Зоннен Верке» или нет.

Было бы весьма неловко, если выражаться помягче, подступаться к Винсу в сложившихся обстоятельствах; в очень уж неудачное для него время началась это его связь с Жюли.

— Послушайте, Маури, — произнес Чик. — Вы не имеете никакого права отделываться от меня. У меня большие неприятности, я уже намекал вам об этом, когда говорил с вами по видеофону. У меня теперь девушка, которая…

— Ладно.

— Простите?

Маури Фрауэнциммер тяжело вздохнул.

— Я сказал «ладно». Попридержу тебя еще немного. Чтобы ускорить банкротство «Фрауэнциммера и компаньонов». Вот так.

Он пожал плечами.

— Се ля ви. Такова жизнь.

Один из представителей младшего поколения симулакронов обратился к взрослому мужчине:

— Обрати внимание, папа, какой это добрый человек. Верно, папа?

— Да, Томми, очень добрый, — кивнув, ответил взрослый мужчина. Определенно добрый.

Он погладил мальчика по плечу. Все члены семьи заулыбались.

— Я придержу тебя до следующей среды, — решил Маури. — Это самое большее, что я в состоянии для тебя сделать, но, может быть, это хоть и немного, но поможет. Я не могу предсказывать будущее. Даже несмотря на то, что в какой-то мере обладаю даром предвидения, как я всегда об этом говорил. Я имею в виду, что мне свойственны определенные предчувствия в отношении того, что ждет меня в будущем. Но вот в данном конкретном случае — тут для меня все совершенно неясно. Слишком все запутано — во всяком случае, в том, что касается меня.

— Спасибо, Маури, — сказал Чик.

Что— то буркнув себе под нос, Маури Фрауэнциммер снова уткнулся в утреннюю газету.

— Может быть, к следующему воскресенью ситуация прояснится, — сказал Чик. — Случится что-нибудь такое, чего мы не ожидаем.

Может быть как заведующему по сбыту мне удастся заполучить жирный заказ, подумал он.

— Все может быть, — не стал разубеждать его Маури.

Однако голос его звучал не очень-то уверенно.

— Я на самом деле намерен попытаться все изменить к лучшему.

— Конечно же, — согласился Маури, — ты будешь стараться, Чик, что еще тебе остается… Эти последние слова он произнес очень тихо, совсем уже отрешившись от происходящего в кабинете.

Глава 6

Для Ричарда Конгросяна Акт Макферсона стал подлинным бедствием, ибо в одно мгновение лишил его самой надежной опоры существования — помощи со стороны д-ра Эгона Саперба. Теперь он был брошен на произвол судьбы перед лицом длящейся практически всю его жизнь болезни, которая как раз сейчас особенно сильно давала о себе знать, подчинив себе его всего без остатка.

Именно поэтому он покинул Дженнер и добровольно лег в нейропсихологическую клинику «Франклин Эймс» в Сан-Франциске — место давным-давно для него знакомое. В течение последнего десятилетия он много раз здесь лечился.

А вот на этот раз может случиться и так, что он уже не в состоянии будет ее покинуть. Болезнь его стала особенно быстро прогрессировать.

Он был, он это точно знал, ананкастиком-человеком, для которого все действия и поступки являются вынужденными, — для него уже не существовало совершенно ничего, что он не делал бы, повинуясь каким-либо внутренним порывам своей души. И, что еще больше усложняло его положение, он совсем запутался под гнетом непрерывного воздействия со стороны многочисленных рекламок Теодоруса Нитца, так и льнувших к нему со всех сторон. Даже сейчас при нем была одна из таких рекламок; он носил ее у себя в кармане.

Вот и теперь, вытащив рекламку из кармана, Конгросян снова включил звук и со страхом слушал, как она с нескрываемой злостью скрежетала:

«…это может вызвать отвращение у окружающих в самый неподходящий момент, в любое время суток». И тут же перед его мысленным взором стала разворачиваться в цветах и объеме такая картина: приличный с виду черноволосый мужчина наклоняется к полногрудой блондинке, чтобы поцеловать ее. На лице девушки выражение покорности и восторга вдруг мгновенно исчезает, и его сменяет ничем не прикрытое отвращение. А рекламка при этом визжит пронзительно: «Вот видите? Ему так и не удалось полностью избавиться от неприятного запаха, что исходит от его тела!».

Это я, отметил про себя Конгросян. Это у меня такой мерзкий запах; я приобрел его, благодаря этой дрянной рекламке, этот ужасный телесный дух, исходящий теперь от меня; этим запахом заразила меня рекламка, и нет теперь никакой возможности избавиться от него. Он вот уже в течение скольких недель какие только не пробует полоскания и омовения, но все совершенно бесполезно.

В этом— то и заключались все беды, вызываемые мерзкими запахами. Раз пристав, они остаются навечно, да еще и становятся все сильнее и сильнее.