Моя панацея (СИ) - Манило Лина - Страница 39

Стараюсь не шуметь, играю с волшебным стёклышком, ловлю лучи, пускаю зайчиков и это самая лучшая игра на свете. Но тётка, наверное, чувствует, что что-то не так: меня хватают больно за ухо, выкручивают его, снова и снова напоминая, что весёлость — это страшный грех, и если я не перестану так себя вести, черти выползут из-под моей кровати и утащат за собой в ад. «Вот там и похихикаешь, дура!» — шипит и трясёт меня. Я роняю стёклышко, и оно укатывается куда-то в кусты.

Меня снова заставляют молиться, и я ненавижу это также сильно, как и тех, кто рядом в этот момент: своих братьев. Их у меня трое, они похожи между собой, словно близнецы: унылые, злые, жадные. Мне хочется, чтобы они все пропали, и я прошу об этом бога. Про себя прошу, мысленно, но к моим молитвам невидимый бог равнодушен. Он такой же злой, как и все, кто меня окружают — это единственное, наверное, во что я верю.

Я рассказываю о многом, очень многом, и, закончив, понимаю, что прошло больше трёх часов. Вера Павловна что-то записывает в свой блокнот, а я делаю глоток ставшего ледяным кофе, но совсем не чувствую вкуса — сплошная горечь на губах, на языке, в сердце.

— Вы же понимаете, что ни в чём не были виноваты? — спрашивает Вера Павловна, и тепло её глаз согревает меня. — Вы были ребёнком, одинокой девочкой, вас некому было защитить.

Я действительно это понимаю, и ещё некоторое время Вера Павловна задаёт вопросы, я отвечаю на них, снова что-то рассказываю: что забыть пыталась, всё глубже загоняя внутрь себя память, обрастая комплексами, неуверенностью в себе и обидами.

— Вы ведь на самом деле очень сильная женщина, — говорит Вера Павловна, постукивая кончиком ручки по листам блокнота. — Столько пережить и не сломаться, найти в себе силы говорить об этом, прощать.

Я ухожу из центра будто вылетаю, окрылённая тем, что получилось, пусть и не до конца, но вытравить из себя эту гниль. Не знаю, сколько ещё бесед потребуется, на сколько вопросов нужно будет ответить, чтобы полностью освободиться (и возможно ли это), но пытаться буду.

Такси ждёт меня у входа, и на этот раз на меня не косятся, а просто везут вперёд, на встречу со следователем — на “просто беседу”. Не знаю, что от меня хотят, но тревоги на сердце больше нет.

Максим звонит, когда до конечной точки путешествия остаётся с десяток километров.

— Инга, невероятная новость: я освободился раньше, — голос уставший, а в тихом смехе облегчение.

— И что мне с этой невероятностью делать? — беззлобно подшучиваю, кокетничаю, а Максим называет меня хитрой лисой.

— Ну, например, надеть плащ на голое тело, накрасить губы алым и приехать спасать от переутомления своего будущего мужа.

— Слушай, а заманчивое ведь предложение, только…

Чёрт, я же так и не сказала Максиму, куда еду и с кем встречаюсь. Но сейчас, после посещения «Адаптации» это кажется какой-то дурью. Нельзя же за спиной Макса встречаться в неформальной обстановке с чужим мужчиной, кем бы он там не работал. Да и не факт, что это вообще хорошая идея — разговаривать с ним.

— Что “только”? У тебя дела? — Максима не злят мои «дела», ему просто любопытно.

— Макс, мне следователь звонил.

— Хм… зачем? На допрос вызывал, что ли? Так ты же всё сказала, что ему ещё нужно от тебя?

— Я так поняла, что с Павлом что-то. Я… я не знаю, веришь? Но это не допрос, беседа не для протокола.

— Ещё лучше, — Максим явно не очень счастлив, но скорее задумчив, чем разозлён. — Когда у вас там встреча?

— Через полчаса, я как раз еду, — называю адрес кафе, и идея туда идти мне всё меньше нравится.

Но что-то не даёт позвонить следователю и отказаться. То ли, в общем-то, неплохое впечатление, сложившееся о нём, то ли женское любопытство, а может, непонимание, как себя правильно вести в подобных ситуациях — так-то с полицией я дел не имела никогда.

— Понял, принял, — и вешает трубку, а я больше чем уверена, что увидимся с ним буквально через полчаса.

35. Максим

— Может, кого из парней с собой возьмёшь? — предлагает Сергей, следя за моими нервными попытками попасть ладонью в рукав пальто. — Ты взвинченный.

— Слабо сказано, Серёжа, слабо сказано. Скажу тебе, как другу, по секрету: я в ярости.

Всё-таки с третьего раза противный кусок дорогого кашемира садится на меня как надо, и хоть глупая тряпка перестаёт меня бесить.

Выхожу из кабинета, останавливаюсь в приёмной, чтобы отдать последние распоряжения секретарю. Прошу переключать на меня, только если случится что-то действительно грандиозное, а если будут беспокоить по мелочам, уволю нахрен всех. Марина послушно кивает, становясь похожей на заклинившего болванчика, поспешным жестом поправляет съехавшие на кончик носа очки в крупной оправе, и даже тёмные кудри, вьющиеся мелким бесом, кажется, торчат ещё сильнее.

От меня волнами расходится электричество, и воздух вот-вот загорится. Сергей становится сзади, чуть слышно откашливается, и я решаю, что пора прекратить срывать зло на ни в чём не повинных сотрудниках.

— Марина, можете собираться и ехать домой, — сменяю гнев на милость, а секретарь, кажется, одномоментно решила разрыдаться и кинуться меня обнимать на радостях.

По дороге на внутреннюю служебную парковку я успеваю всыпать парочку профилактических пиздюлей отважным и закалённым в работе со мной сотрудникам “Византии”. Главное, что каждый получил за дело — слава богу, у меня всегда есть повод сорваться на ком-то по вескому поводу.

Сергей следует за мной, точно его приклеили, будто мне нужна нянька.

— Максим Викторович, Макс… — в голосе предупреждение, но я отмахиваюсь от него.

— Сергей Петрович, вернитесь, пожалуйста, к своим прямым обязанностям, — направляю его мысли в рабочее русло и распахиваю дверцу машины.

Оказавшись за тонированными стёклами, делаю знак Егору, чтобы не торопился газовать, и достаю из кармана телефон. Номер следователя я знаю наизусть, потому уже через несколько секунд слышу длинные гудки.

Феликс Робертович — мужик адекватный, грамотный и уж точно не продажный, но его странное желание пообщаться с Ингой меня тревожит. Не могу понять, для чего ему это, если она и так всё рассказала? А если я чего-то не понимаю, мне становится физически неуютно.

— Максим Викторович? — сухой шелест на том конце провода.

— Феликс Робертович, нужно увидеться. Я подъеду?

Он позволяет себе лишь секундную паузу, но мне её хватает, чтобы сделать вывод: что-то не в порядке.

— Хорошо, через час в моём кабинете. Нам действительно есть, что обсудить. Пока что у меня… одно важное дело.

Знаю я твои важные дела. Собственно, по его поводу и звоню.

— Феликс, давай так: либо ты Ингу Олеговну вызываешь официальной повесткой, соблюдая все формальности, либо…

Я не собираюсь ему угрожать, хотя со стороны всё, наверное, именно так и выглядит. Но мы сто лет с Феликсом знакомы, и мне отлично известно, как необходимо ему это дело Павлика, чтобы продвинуться вверх по службе. Да, в каком-то роде своими проблемами я смазываю несколько ступенек его карьерной лестницы.

И он это понимает, потому что говорит:

— Хорошо, отложу своё дело. Приезжай хоть сейчас.

— Через двадцать минут буду.

Вот так. Нечего Ингу тревожить, она только-только из своего болота выбираться начала. Я знаю, куда она сегодня ездила, и, честно признаться, гордость распирает. Она решилась на это! Всё-таки не каждый сможет переступить порог кабинета психолога. Это за бугром люди давно привыкли обращаться за помощью к специалистам, нам же проще или соседке пожаловаться, либо вообще загнать свою проблему глубже некуда, делая себе только хуже.

Ну и ко всему прочему мне не хочется, чтобы она хоть как-то касалась истории с Павликом. Чем дальше он от неё будет, тем лучше.

Растерянная Инга звонит минут через пять, чтобы сообщить: следователь отменил встречу. Не отложил, а именно отменил. Ну, кто бы сомневался.

— Хорошо, я доехать ещё не успела, — радуется, а я слежу, как на стекло падают крупные капли дождя. — На улице так погода испортилась. Так что я тогда домой?