Пешком над облаками - Садовников Георгий Михайлович - Страница 11

И тотчас в зал ввалился, сталкиваясь в дверях и гремя пюпитрами, бродячий симфонический оркестр, который потом аккомпанировал Пыпину, когда тот пытался отрезать баллон еще в Новороссийском порту.

Дирижер поспешно взмахнул палочкой.

— Три! Четыре!.. Зловеще… зловеще… еще зловещей!.. Совсем ужасно!..

— Делай со мной что хочешь, — обреченно ответил царевич Кощею. — Столько потрачено сил, и все впустую!

А я горько пожалел о том, что мне так и не удалось перевоспитать хулигана Пыпина и тем самым искупить вину перед семьей и школой. И после моего таинственного исчезновения самый строгий завуч скажет на первом же педсовете: «Так, так! Свалил на нас свои недостатки и скрылся! Хорош гусь! Этот Иван Иваныч!» И еще мне было очень обидно за сказку, в которой нечаянно очутился. У всех сказок счастливый конец, а у этой финал будет печальным. Неужели люди до сих пор ошибались, считая, что сказки всегда заканчиваются для положительных героев только хорошо?

— А в этой сумке что? Ну-ка, ты, юнга, подай ее сюда! — приказал Кощей, сгорая от любопытства.

Я протянул Бессмертному сумку, он торопливо расстегнул молнию и в ужасе воскликнул:

— Проклятье! Это же сладкое, оно полнит!

Не совладав со страшным соблазном, Кощей жадно схватил огромный кусок торта, запихнул его в рот и мгновенно скончался от сильного ожирения.

Царевич сейчас же помчался в башню, где томилась царевна, я пошел искать своего хулигана, радуясь за людей. Они не ошиблись, и у сказки о царевиче и царевне был счастливый конец. А Пыпин, узнав о том, что явился причиной радостного конца, сильно огорчился и, оправдываясь, говорил:

— Невольно помог, невольно…

ГЛАВА IV, в которой юнга все-таки терпит временное поражение, и после этого события совершают резкий поворот в другую сторону

Наш буксир тем временем весело летел по волнам в сторону Мыса Горн. Погода в эти дни стояла подозрительно ясная — солнце не покидало чистого неба даже ночью, ласкало нас, стараясь и так и сяк усыпить нашу бдительность. С ним в сговоре находилось море. Оно сияло синими красками всевозможных оттенков. Над палубой, словно над лесной лужайкой, порхали летающие рыбки. И даже Морской ящер — чудовище, о существовании которого спорили ученые и признали, что его нет, — и тот решил внести свою лепту в создание этой идиллии, поднялся из океанских глубин и позволил себя сфотографировать как бесспорный научный факт. Я уж не говорю о дельфинах. Эти загадочные существа эскортировали нас, сменяя друг друга. И баллон доверчиво бежал за нами, как большая добродушная собака.

Но наша команда была начеку. Каждый из нас усвоил еще с пеленок мою простую матросскую заповедь: «Хорошая погода существует для того, чтобы скрыть приближение шторма, который, в свою очередь, существует для того, чтобы скрыть приближение хорошей погоды. А если ты не будешь готов к этому, хорошая погода застанет тебя врасплох. Поэтому во время ясной погоды готовься к шторму. Во время шторма готовься к продуктивному отдыху».

И теперь, невзирая на жару, вся команда ходила в толстых непромокаемых зюйдвестках, набросив на головы капюшоны, и высоких резиновых сапогах. Каждый матрос был наготове, чтобы в любую минуту включиться в азартный аврал.

И только я оставался беспечным, разгуливал в тельняшке, в засученных до колен штанах и босой, потому что на меня-то, как на совсем еще желторотого моряка, шторм должен свалиться совершенно неожиданно. Сбить с ног и, если нужно, смыть за борт.

А пока шторм исподтишка подбирался к буксиру, мы втроем гуляли по палубе, точно неразлучные друзья, — Пыпин, Толик и я.

И когда неподалеку от нас из воды показывалась темная лоснящаяся спина кита, Толик с тайной надеждой вскрикивал:

— Смотрите, там риф!

— Это кит Тимофей, — отвечал я, успокаивая мальчика.

— Трудно было разок солгать? Жалко, что ли? — желчно бормотал Пыпин.

— Трудно, очень трудно, — честно признался я. — Понимаете, мне под силу говорить только чистую правду.

И отчаивался из-за того, что ему-то, Пыпину, солгать ничего не стоило. Вот уже целых полвека я пытаюсь увлечь Пыпина своим личным заразительным примером, но ветеран улиц и подворотен, вместо того чтобы подражать моим скромным благородным поступкам, с каждым годом доставляет все больше хлопот. То подобьет мальчика-индейца съесть без спроса матери банку варенья, то научит девочку с острова Пасхи, и она, закапризничав, откажется пить кипяченое молоко. У меня уже не осталось времени на другие приключения, я едва успеваю спасать детей всех пяти континентов от его дурного влияния.

— А вам, Пыпин, не мешает подумать, почему я говорю только сущую правду, — твердо сказал я.

С каким бы удовольствием я тоже солгал хотя бы разок. Ну, не в прямом смысле слова, а хотя бы немножко преувеличил или преуменьшил, что ли. В общем, слегка-слегка отступил от того, как было на самом деле. Но мне, по твердым представлениям окружающих, были чужды даже такие мизерные простительные слабости. И вот приходится стараться, дабы не подвести тех, кто это придумал.

И все-таки неугомонный мальчик нашел рифы для нашего корабля. Только увидел он их не в океане, а на… Но рассказ любит последовательность, и поэтому не стоит забегать вперед.

Итак, пока мы с Пыпиным соревновались, кто раньше узнает тайну Толика, сам загадочный мальчик заинтересовался штурманом Федей. Он сделал это очень осторожно, скрытно от нас, и мы, неотступно следуя за Толиком, даже не замечали, когда находились вместе с ним в штурманской рубке. Мальчик, как я догадываюсь теперь, старался завоевать доверие штурмана. А мы с Пыпиным тогда, не подозревая об этом, не сводили друг с друга бдительных глаз.

Покорив сердце штурмана, Толик приступил к исполнению своего дьявольского плана, и однажды, когда наша троица загорала на юте, перевел и мои, и Пыпина биологические часы на двенадцать часов вперед.

Я лежал на животе, глядя в сторону Пыпина, карауля каждое его движение, и рассеянно думал: «Что это Толик проделывает с Пыпиным?»

А затем ловкий мальчик переполз на четвереньках ко мне, и я краем уха услышал, как где-то внутри, под моими лопатками, что-то несколько раз повернулось вокруг своей оси.

«Будто стрелки часов перевели», — промелькнуло в моей голове. Но у меня не было ни секундочки времени, чтобы отвлечься и посмотреть, что же там делает Толик Слонов. Я опасался, что именно в этот момент Пыпин, оказавшись без присмотра, первым узнает тайну, за которой мы оба охотились уже который день. И я так и не повернул головы.

А потом со мной началось что-то неладное. Солнце еще стояло в зените, а меня уже потянуло в сон. Пыпин тоже зевал и таращил глаза, стараясь продрать слипающиеся веки.

Толик укачивал нас поочередно и пел колыбельную песню собственного сочинения:

Толик намекал, чтобы я и Пыпин перебрались в кубрик, развязав ему руки для действия. Но у нас уже не было сил подняться на ноги, и мы сладко уснули здесь же на корме.

Я не люблю фантазировать, предпочитая рассказывать о том, что было на самом деле. Но если бы я призвал на помощь все свое богатое воображение, мне бы все равно не удалось нарисовать картину катастрофы, которая могла обрушиться на наш отважный, но хрупкий буксир, не остановись мои биологические часы. Что с ними произошло — лопнула ли пружина, или одно колесико зацепилось за другое, — не знаю. Однако через пять минут сна я открыл глаза и обнаружил, что обстановка резко изменилась. Судно терзал ураган силой в тринадцать баллов. Он поднимал буксир на гребни огромных волн и бросал его в бездонную мрачную пропасть. Все окружала плотная серая мгла, скрывавшая от меня даже кончик моего собственного носа. Но все же мне удалось разглядеть мирно посапывающего Пыпина. Его биологические часы тикали как ни в чем не бывало, показывая глубокую ночь. Я понял, что моим главным противником именно в этом начинающемся приключении будет кто-то другой, и поискал глазами Толика Слонова. Но мальчик уже исчез во мгле.