Бессилие и ужас в театре кукол (СИ) - Ставрогин Максим - Страница 41

— Неправда! Ты всё лжёшь. Зачем ты делаешь всё это? А что, если всё ложь и ты ошибаешься?

— А-а! Не сей во мне сомнения! — Крикнул Марк, схватившись за сердце, что чуть не разорвалось от одной мысли, допускающей его ошибку. — Тебя это всё вообще не касается. Что же ты меня мучаешь? Своими разговорами ты несёшь мне ещё большую боль, чем почувствовали те несчастные. Это самое ужасное, чудовищное из всего, что ты можешь сделать сейчас. Не надо, прошу тебя, умоляю. О, дайте мне безумия, чтобы мысли эти не изъедали мою голову! Ты не понимаешь в каком положении я оказался. Я убил. Да, убил. Но не тех людей, вовсе не их. Я убил те иллюзии, что делали меня человеком, что связывали меня с вашим миром. Теперь они убиты мной. И я стою перед их гниющими трупами и трясусь от страха. И всё, что у меня осталось — ненависть! Ты и её хочешь меня лишить. А моя ненависть, моя милосердная ненависть, — он захлёбывался в собственных словах и подступивших к горлу слезах, — это всё, что у меня есть! Мне нельзя её лишаться. Нельзя, Поля. Мне нужно ненавидеть это всё, а иначе я заглохну, как старая паровая машина. Я должен ненавидеть и сражаться с ним — это та единственная вещь, которая делает меня чуть более реальным, чем все те куклы, бродящие по миру. Чуть более живым, чуть более настоящим. Но даже так, это лучше, чем быть совсем пустым, чем не иметь совсем никакой воли. Ты понимаешь меня? Пожалуйста… что если я останусь и без этой мелочи? Как тогда вообще существовать в мире, где нет совсем ничего настоящего, где не на что опереться? Тем более, когда меня даже смерти и той лишили! Но пока что у меня есть хотя бы ненависть. Так пускай я стану хоть чудовищем, и уже люди начнут ненавидеть меня, и даже это было бы счастьем! Но нет! Всё пусто! Всё вокруг пусто! Покуда есть он, что одним своим существованием обессмысливает всё происходящее. Он, что мифическим змием пожирает всё живое, весь смысл и оставляет после себя лишь пустоту да абсурд. Не могу я так! Не могу. Я хочу иметь хоть что-нибудь… У меня так болит сердце. Я должен уничтожить всё, что создал он, и только в виде побеждённого прошлого оно заимеет себе цену. Не только для меня, но и для него. Потеряв свой мир, он, может быть, начнёт ценить его и тогда…

— Отлично! Но подумал ли ты о том, что было бы, если бы его не существовало? Это был бы точно такой же бессмысленный и пустой мир, только теперь в нём и врага для тебя не было бы. Так мы хотя бы знаем, что есть кто-то, кому не совсем уж плевать на нас, кому интересно играть нами и наблюдать, но в ином случае что? Мы останемся совсем одни, лишённые каких-либо ориентиров, какой либо убедительной опоры. Мы будем пытаться решить, что хорошо, что плохо, что нам делать, а что нет. Но всё это будет исключительно на нашей совести. Не будет ничегошеньки a priori, на что мы могли бы опереться и от чего могли бы оттолкнуться! Каково было бы жить в мире, где твоя свобода — это всё, что существует, и она настолько безгранична, что ты несёшь ответственность за всё на свете, не только за себя, но и за других людей, за всё. Лучше быть под крылом кукловода и просто плыть по течению, имея в жизни чёткий смысл — следовать сценарию, чем существовать в постоянном ужасе и тревоге, в метафизической пустоте и заброшенности!

— Я… каждому своё, наверно, но я бы предпочёл свободу, пускай и невыносимую, чем не иметь совсем уж никакой воли.

— Стой. Мы слишком много болтаем, — вдруг сказал призрак.

— И?

— У нас ограниченное время на разговор, если он будет слишком длинным, то это уже будет скучно, а так нельзя. Необходимо постоянно соблюдать баланс, чтобы история вышла интересная и цепляющая. Хотя, конечно, она уже настолько испорчена всем предыдущим, что ничего её не спасёт.

— Да ты издеваешься! Ты сейчас серьёзно? Отвали от меня! — закричал Марк, нервно смеясь и не моргая смотря на собеседницу. — Боги, ну что за нелепость? Это просто уму не постижимо. Аха-ха! «Скучный разговор» видите ли! «Слишком долгий»! «Нельзя так»! Ха-ха-ха! Я не могу. Не могу. Чёрт бы тебя побрал, какая ты тварь.

На секунду замолкнув, Юмалов кинул безумный взгляд на призрак и, оскалившись, вдруг набросился на неё, стараясь не то ранить, не то убить. Но призрак оказался абсолютно бесплотным и Марк лишь прошёл сквозь него.

— Как же мне хочется обыкновенной пустоты. Как жестоко жить лишь по чей-то нелепой прихоти. И никто не спросил меня, хочу ли я существовать…

— Хуже ли это ситуации, когда ты существуешь лишь потому, что твоим родителям захотелось потрахаться? — со смешком спросила псевдоПолина и легла на землю возле Марк. — Извини.

— Ничего. Просто я болен… я очень и очень болен. Не здоров.

— Знаю. Всё знаю, — тихо произнёс призрак. — Но скажи мне, неужели мир хочет погибнуть? Ты его-то спросил? Или из-за своего личного горя, ты решил привести к ответу всё мироздание?

— Ты же сама говорила сейчас про свободу и ответственность. Я взял на себя ответственность за этот мир. Я решил, что для него хорошо, а что плохо. Раз уж есть во мне толика свободы, то вот она — взять ответственность за несмышлёныша.

— И прикончить его.

— Ага, и прикончить, — прошептал Марк.

Спустя некоторое время Юмалов снова поднялся на ноги и пошёл дальше по коридору. Молча, они прошли большое расстояние и вот выход — та самая точка света — оказался совсем рядом. Ослепительно белый проход пугал и обнадёживал. Марк остановился прямо перед ним, собираясь с силами. Оставался лишь ещё один шажок вперёд и он выберется из этого проклятого туннеля.

— И все же, если те люди были живыми, если они имели такую же субъективность, как у тебя… если они не хотели умирать.

— Заткнись!

Марка передёрнуло и он снова набросился на призрака. В этот раз для него не стало сюрпризом то, что он прошёл сквозь Полину. Он просто ударился лбом о противоположную стену, но не остановился после этого, а откинул голову назад и ещё раз со всей силы ударил стену лбом, словно пытаясь разломать свою черепную коробку, дабы выбраться из неё, как из узкой клетки. Он ударился лбом ещё раз и ещё. После четвёртого удара голова закружилась и, не справившись с телом, он завалился на бок. Из кармана его куртки выпал пистолет и, прокатившись по полу, остановился прямо напротив лица Марка, направленный дулом в его лоб. Сглотнув слюну, Юмалов взял пистолет и приставил к своему виску. Дрожащей рукой, он нащупал курок. Секунда ожидания. Щёлкает затвор, Марк с силой зажмуривает глаза и — осечка! Осознав это, юноша закричал, словно выгоняя из лёгких ту лошадиную дозу страха, что поселилась в них в момент выстрела. Опустив свой взгляд на оружие, он перекосился от злобы, с силой сжал рукоять и несколько раз шибанул им по земле!

— Чёрт!

После этого он снова поднял пистолет к виску и замер. На лице его отразилось сомнение и страх. Затем он покачал головой, горько усмехнулся и — выстрел. Кровавые брызги и кусочки содержимого его головы разлетелись вокруг, окрасив стены на подобии картин Рихтера.

— Ну и каша же у тебя в голове, — ухмыльнувшись, заметил призрак.

В ответ тишина. С минуту в коридоре стояло оглушительное безвучие и лишь далёкое эхо выстрела гуляло где-то в дали.

— Заткнись, — ответил спустя минуту Марк и медленно поднялся с пола. — И всё-таки, я что-то там, — он ткнул пальцем в окровавленную дыру в своей голове, — убил!

— Марк…

— Что?

— Неужели ты забыл её? Ты лжёшь сам себе.

— Это ещё тут причём? Сколько раз я уже просил тебя замолчать? Я… всё помню, но это другое. Я знаю, что прав. И… нет, я понял… это ты мне лжёшь! Я действую из ненависти, да, это так, и я не совсем нормален, но… но это не плохо. И это не неправильно. Я ненавижу этот мир всей своей душой, всей той силой, на которую только способен. Но ненавижу я его из любви, из любви ко всем и ко всему. Ненависть, на самом деле, по силе своей равна любви, а порой даже сильнее. И иногда, когда любовь не может помочь, работает лишь ненависть, она ведь… благодетельна. Я люблю этот мир, но ненавижу его за его же страдания. Всё, теперь наш разговор точно окончен. Мы вообще с тобой к чему-то пришли или просто зря языки мололи? А-а, да к чёрту! — С этими словами Марк, наконец, рванул в сияющую белым светом дыру.