Бессилие и ужас в театре кукол (СИ) - Ставрогин Максим - Страница 31

Начался урок. Женщина подошла к доске и стала выводить на ней слово «Мечты», а затем несколько раз с усилием зачеркнула его.

— За-по-мни-те! Тернии почти никогда не доводят до звёзд! Запомнили? За-по-мни-те! И мечты — это хорошо, но не переусердствуйте, а то во взрослой жизни вам будет тяжело! Тя-же-ло! Запомнили?

Пока учитель говорила это, Юмалов сидел и выстукивал на парте ритм известной песни да покачивал в такт головой.

— Слушай, — прошептал Марк, немного задумавшись, своему соседу по парте, — а делает ли песню хуже то, что её слушают все? Если смотреть на это под более оригинальным углом, то да. Мне кажется, что она действительно становится хуже.

— Хм, — парень призадумался, а затем хмыкнул, — а если все вокруг занимаются сексом, то ты, что ли, не будешь этого делать? Он от этого станет плох?

— Ну, вообще-то я так и делаю, ну… то есть не делаю, — ответил Марк.

— Оу…

— Ага.

— Да?

— Именно.

— М-м, ну…

— Да.

— Ну, ладно.

На том их разговор и кончился, и следующие минут десять урока они сидели в тишине. Затем сосед Марка обернулся и стал довольно громко говорить о чём-то бессмысленном с людьми, сидящими позади них. Скоро шум на задних партах заметила и учительница. Как обычно не став разбираться, она решила, что болтал Юмалов. Это всегда так бесило, когда на него вешали не его проступки, но никогда он не осмеливался перечить гласу взрослых, считая, что это будет просто глупо: у них слишком большая власть в школе, и, выступив против них, ты не добьёшься ничего, кроме проблем.

— Юмалов! Я тебе не мешаю? — раздражённо крикнул она.

— А знаете… вообще-то мешаете.

— Тогда можешь выйти, тебя никто не держит, — покраснев от переполняющей её тучное тело злости, и став похожей на плотный стручок перца, сказала женщина.

Улыбнувшись и опустив голову вниз, Марк поднялся из-за парты и стал неторопливо собирать учебники, но на пол пути остановился. Немного задумавшись, он выпустил рюкзак из рук, тот с грохотом упал на пол. Перешагнув через выпавшие книжки, мальчик пошёл к выходу из класса, но, вновь задумавшись, остановился. Марк повернулся в сторону учителя и заметил на её лице выражение такой неописуемой и даже животной злости, перешедшей уже все адекватные границы, что в этот раз он-таки не сумел удержаться от смеха. «Какая же ты нелепая», — сквозь смех проговорил он, но тут, совершенно внезапно, его исказило чувство скребущего, невыносимого презрения. Скривив рожу, он схватил парту из первого ряда и с силой швырнул её прямиком в учителя. Та вскрикнула и закрылась руками, благо парта пролетела чуть в стороне. Марк же, развернувшись, спокойно вышел из класса, тем не менее все ещё чувствуя, как его периодически трясёт от волн презрения и желчи.

Раздевалка всегда была закрыта во время уроков, а эти гадкие старушки, что сидели у входа и сторожили ключи, никогда не открывали её, даже если тебе надо было срочно куда-то бежать. Но Марк даже и не собирался брать свою куртку, он вышел на улицу так как есть: в лёгком свитере и чёрных джинсах, разве что накинув на голову капюшон.

Когда Юмалов оказался на улице, то сразу же у входа столкнулся с компанией из трёх человек. Это были те самые парни, что любили издеваться над Марком, пугать и гонять его. Правда, даже когда они ловили юношу, то никогда не били, потому что мальчик особо им не дерзил, а эти подростки хотели лишь почувствовать свою силу и превосходство, но уж точно не хотели проблем. Вот и теперь, завидев свою любимую жертву, они заулыбались и подошли к нему ближе.

— Давно не виделись. В прошлый раз ты убежал, как кролик, от нас, — похлопывая мальчика по плечу, сказал один из парней.

— Заткнись, чёртов свин, — и небрежно скинул руку со своего плеча.

— Да ты офигел? — взвёлся вмиг парень и тяжело запыхтел своими широкими ноздрями.

— Блин, ты прав. Мне стоит извиниться.

— Так-то.

— Перед свиньёй за то, что назвал её тобой, — сказал Марк и рассмеялся.

Вся троица на секунду замерла, как бы не в силах осознать происходящее. Затем двое из них стали медленно обходить Марка.

— Ты бессмертный или бегаешь быстро? — спросил подросток, оставшийся напротив Марка.

— Должен сказать, что бегаю я довольно быстро, но ты сможешь догнать, если крыльями помогать будешь, — насколько же стыдно и нелепо звучали его «шутки», и сам Юмалов понимал это получше других, наверное, да только всё равно продолжал. Почему? Потому что чувствовал себя просто отвратительно и хотел, чтобы стало ещё хуже.

Поначалу хулиган широко улыбнулся и опустил глаза на свои ноги, а затем вдруг помрачнел и задумался. Несколько долгих секунд он хмурил брови, а потом произнёс короткое «Чё?».

— Это я шутку своровал только что. Но ты все равно петух.

В ту же секунду, как Марк окончил свою фразу, на него дружно набросилась вся раскрасневшаяся и обозлённая троица. Незадолго до столкновения его лица с их кулаками Юмалов задумался: «Мой уровень уже довольно высок, вероятно, я смог бы их победить. Это было бы красиво: в начале истории я трусливо убегал от них, а теперь сумел дать отпор… это показало бы как минимум то, что повышения уровня не было бесполезной лабудой, придуманной лишь для того, чтобы было. Однако… К чёрту! К чёрту эти, ха, уровни и весь остальной его бред. Боги! Да как же на самом деле нелепо даже звучит идея о том, что человек в реальной жизни будет повышать уровни и всё прочее тому подобное. Нет, это просто смешно, и я не буду играть у тебя на поводу. Нет, нет, я буду ломать твою историю. А это значит…». Сильный удар в челюсть уронил Марка на землю. У него был ещё шанс подняться и попытаться дать бой, но он пожертвовал им и не стал ничего делать. Юмалов взял — и целиком отдался в руки разгневанным подросткам, что налетели на него, как стервятники, и стали запинывать, будто даже намереваясь убить. В последующие несколько минут он лишь закрывал голову руками, защищаясь от пинков и ударов, а также смеялся. Смеялся же он от понимания того, что боль — лишь чувство, такое же как голод, жажда или возбуждение, в нём не было ничего страшного и ничего плохого. Тогда Марк принял это чувство. Его избивали, но он был свободным и счастливым человеком, который воспарил над несуразным страхом боли.

Довольно скоро его оставили в покое, и спустя двадцать минут Марк уже шёл к дому Кости Сотина, невольно прихрамывая, охая на каждом шагу, а также пряча окровавленное лицо под капюшоном. Даже несмотря на неожиданный ночной снегопад, улицы города почти полностью освободились от белых одежд, но иногда ещё можно было встретить высокие сугробы. Тем не менее если присмотреться, то можно было и вовсе различить молодые зелёные ростки, торчащие из земли в разных потаённых углах города. «Рановато в этом году началась весна», — с сомнением подумал Марк.

Спустя десять минут этой прогулки он вдруг осознал, что не может больше идти — побои слишком сильно ныли и не давали двигаться, так что с каждым шагом его усталость всё более и более наваливалась на плечи. Оглядевшись, он приметил неказистую лавочку и устало сел на неё. Тяжело выдохнув, Марк опустился лицом в раскрытые ладони, а когда поднял голову обратно вверх — увидел кровавые разводы на своих руках.

— Мне стоит умыться, — вслух произнёс Юмалов, однако далось это ему с большим трудом — слова не хотели вылазить наружу, словно запуганные животные, что запрятались в дальнем углу своего грязного загона. А что ещё хуже, так это то, что голос оказался неожиданно искажённым и неестественным, словно говорил не Марк, а какой-то старик. Такой скрипучий, почти-что мёртвый голос, заполненный скорбью долгих лет. От этого Марк, конечно, вздрогнул и чуть было не свалился с лавочки.

Неожиданно его что-то кольнуло изнутри, и тут же перед глазами надпись «Ур — 4» сменилась на «Ур — 5».

— Из-за чего же ты повысился? — вновь заговорил сам с собой мальчик. В этот раз голос его был обыкновенен, что успокоило юношу. — Ладно, мне стоит просто успокоится. Да.