Опасная ложь (СИ) - Гетта Юлия - Страница 26

Надеваю его на себя, и возвращаюсь в спальню, уже испытывая просто дичайший голод. Последний раз я ела еще сидя в камере, и не сказать, что это был плотный прием пищи. Вспоминаю, что Света обещала принести еду, но пробежавшись взглядом по комнате, ничего подобного не обнаруживаю. Должно быть, она увидела, что я сплю, и не стала беспокоить.

Собираюсь ей позвонить, но взглянув на экран своего телефона, непроизвольно вскидываю брови — оказывается, уже глубокая ночь, на часах два сорок. Беспокоить Свету в такое время мне не позволяют рамки приличия, и я решаю отправиться на кухню, чтобы самостоятельно раздобыть немного еды, или хотя бы просто попить. Конечно, мне не дозволено шататься по дому без необходимости, но в данный момент как раз есть эта самая необходимость. По крайней мере, я так думаю.

Отыскать кухню не составляет труда — большие панорамные окна в доме не закрыты портьерами, а ночь ясная, и комнаты щедро заливает лунный свет.

В просторной кухне тоже его достаточно, поэтому холодильник я нахожу без проблем. Открываю дверцу под жалобное урчание своего желудка, который, учуяв близость еды, ошалел окончательно, и принялся мучить меня болезненными голодными спазмами. К счастью, содержимое холодильника оказывается богатым и разнообразным, мне хочется все и сразу, но вдруг справа раздаётся какой-то зловещий шорох, который пугает меня так, что я подпрыгиваю на месте, и едва сдерживаюсь, чтобы не завопить в голос.

— Тшшш! — шипит на меня кто-то из темноты, и я пугаюсь ещё больше, но все же нахожу в себе силы не сбежать в ужасе, а прикрыть дверь, и вглядеться в темноту. — Не шуми, пожалуйста, иди сюда! — раздаётся настойчивый шёпот, и я послушно делаю несколько шагов в его направлении.

Когда глаза снова привыкают к темноте после яркого света из холодильника, я обнаруживаю за кухонной зоной девочку. Я уже видела её однажды, это дочка Баженова. Она сидит в смешной цветастой пижаме прямо на полу, подвернув под себя ноги, а рядом стоит тарелка с сэндвичами.

— Иди, скорее! — торопит меня девочка, делая знаки рукой. — Присядь! Да, вот так…

Потом аккуратно выглядывает из-за угла, прислушивается, и, удостоверившись, что кроме меня здесь больше никого нет, переводит на меня внимательный взгляд.

И на мгновение мне становится не по себе, потому что смотрит она совсем не как ребенок. Взгляд внимательный, строгий, пронзающий насквозь. Прямо как у её отца. Она скользит им по моему лицу, спускается ниже, недолго изучает мой халат и босые ноги, и только после тихонько спрашивает:

— Ты кто?

И вроде совсем не враждебно, даже наоборот, как будто с любопытством, а мне становится дико неловко от ее вопроса.

— Я… Знакомая твоего папы, — отвечаю ей так же шёпотом. — Мы уже встречались с тобой однажды, когда ты со школы вернулась раньше времени, потому что плохо себя чувствовала.

— Ааа, да, точно, — с серьёзным видом произносит девочка. — У тебя платье ещё было такое… красивое. Красное. Будешь? — кивает на тарелку с сэндвичами. — Прости, забыла, как тебя зовут?

— Алена. Да, спасибо, — беру один сэндвич, и не могу удержаться, чтобы сразу не впиться в него зубами.

— Ты папина девушка? — интересуется она, с присущей детям непосредственностью, и я давлюсь бутербродом.

— Тшшш! — снова шипит на меня девчонка, и слегка стучит ладошкой по спине.

— Нет, — кручу я головой, откашлявшись. — Нет.

— Жалко, — тоскливо вздыхает она, берет с тарелки свой сэндвич и откусывает от него небольшой кусочек.

— Почему жалко?

— Да уж нашёл бы он себе кого-нибудь, я была бы рада.

— А ты чего на полу… ешь? Почему не за столом?

— Да я от мигеры прячусь.

— От кого? — переспрашиваю, решив, что мне, должно быть, послышалось.

— От Светки, — морщит нос девочка. — Она если увидит, что я не сплю, обязательно папе настучит. А ему не надо знать, что у меня снова бессонница. А то он же потом весь мозг вынесет.

Я молчу и несколько секунд разглядываю девочку. Милую, светловолосую, с ангельским личиком и дьявольскими глазами. Слишком взрослыми для ее возраста, слишком осмысленными. И слишком печальными. И почему-то испытываю к ней необъяснимую симпатию. Это так странно, ведь я совсем ее не знаю. Но изнутри меня словно затопляет каким-то щемящим теплом по отношению к ней, похожим на… сочувствие. Да, сочувствие. Повезло же ей, бедной, с отцом.

— Он обижает тебя? — спрашиваю с осторожностью, потеряв всякий интерес к своему сэндвичу.

— Кто? — непонимающе хмурит лоб девочка.

— Твой отец.

— Нет, конечно. Ты что?

— Просто… глаза у тебя грустные, — сконфуженно отвечаю я. — Или, может, мне показалось. В темноте.

— Не показалось, — глухо отзывается она. — Это все из-за мамы. Она умерла два года назад. Но я до сих пор по ней скучаю.

— Боже, прости, — шепчу я, теперь уже совсем не потому, что надо скрываться. И ведь говорила мне что-то такое Жанна, а я не придала значения. Действительно, Баженов вдовец. Его жена умерла… Но от чего? Хоть убей, не помню.

— Ничего страшного, — пожала плечами девочка. — Я могу спокойно об этом говорить, не переживай.

— А что случилось с твоей мамой?

— Передоз. Она была наркоманкой.

Сердце невозможно щемит от слов малой, на глаза наворачиваются слезы. Сама не понимаю, что со мной происходит, и почему я так сильно сопереживаю трагедии этой девочки с не по годам взрослыми глазами, но мне действительно очень больно за неё.

— Мне очень жаль…

— Все в порядке, — отмахивается она. — Я уже справилась с этим. Честно. Только все ещё скучаю. Ничего не могу с собой поделать.

— А почему она начала принимать наркотики? Твой отец ее обижал?

Не знаю, почему задаю сейчас столь бестактный, совершенно неуместный вопрос, за который почти сразу мне становится стыдно. Особенно когда девчонка поднимает на меня недоумевающий взгляд своих строгих глаз.

— Да почему ты все время думаешь, что он кого-то обижал? — хмурится она.

— Я не думаю, — сконфуженно произношу, в очередной раз испытывая дикую неловкость перед этим ребёнком. — Просто спросила.

— Не обижал он ее никогда! — не скрывая своего возмущения, отвечает она. — Он ее очень любил! Это она его обижала, понятно? Обманывала постоянно, от охраны сбегала… Ей наркотики её дороже всего на свете были. Даже дороже нас с папой.

Теперь мне в полной мере становится понятно, откуда у этой девочки такой не по-детски тяжёлый и печальный взгляд. Отчего-то в груди начинает щемить ещё сильнее, и я едва подавляю в себе желание обнять мелкую. Крепко так обнять, прижать к себе, по волосам потрепать. И успокоить как-то, что-то такое сказать, чтобы легче ей стало.

— Не надо так думать, слышишь? — кладу руку на её хрупкое плечико и слегка сжимаю. — Наркотики ужасная штука. Один раз стоит попробовать, и потом все. Человек уже себе не принадлежит. Не может себя контролировать.

— Все равно я никогда ее не прощу, — холодно отзывается девчонка таким тоном, что мне в который раз становится не по себе. — Она бросила нас.

— Она не бросила, она умерла! — слишком грубо поправляю ее, убирая руку с маленького плеча. — Гораздо страшнее, когда твоя мать действительно бросает тебя, уходит просто так, живая и здоровая. Просто потому что ты ей не нужна. И живет себе где-то спокойно, и даже не вспоминает о тебе. И не интересуется даже, сдохла ты там или живая ещё…

Последние слова я уже буквально цежу сквозь зубы, на мгновение позабыв о том, что должна себя контролировать.

— Разве так бывает? — мелкая заметно притихает и смотрит на меня с сомнением.

— Бывает, — киваю я, предварительно прочистив горло от совершенно неуместно образовавшегося в нем кома. — Моя мать ушла от нас с отцом, когда мне было три года.

— Ничего себе… — тихонько отзывается девчонка.

— Да. Так что не держи обиды на свою маму. Ее грех не так велик. Да и все мы не без греха.

Взгляд моей молодой собеседницы неуловимо меняется. Теперь уже она смотрит на меня с сочувствием.