Абиссинец (СИ) - Подшивалов Анатолий Анатольевич - Страница 54

После этого переговоры прекратились и все покинули зал. На выходе меня встретил генерал Шлоссер, поздравил с успешной дипломатической и военной карьерой и я не остался в долгу с поздравлениями. Мы условились как-нибудь посидеть за рюмкой после окончания переговоров.

Пока одна делегация покинула Александрию, а другая приехала, прошло полмесяца. Я сразу же после окончания первого раунда переговоров, который мы выиграли, попросил Ильга дать телеграмму Пьетро Антонелли, который мне был нужен как свидетель гуманного обращения с пленными, но Ильг ответил, что адреса итальянца он не знает. Получив скромные суточные в размере двух золотых на четырех человек, я понял, что больше толку от Ильга не будет и в своих действиях опирался на русское консульство.

Где-то через четыре дня после того, как Криспи покинул африканский берег, в Александрию прибыли газеты пятидневной давности. Практически все крупные газеты вышли с заголовками «Провал миссии Криспи», «Эфиопский генерал обвиняет» и тому подобное. На некоторых фото видно, как я с перекошенным от злобы лицом вырываю из-под пера Ильга подписываемый им договор, на других — запечатлена моя речь с пачкой фотографий в руке или с приказом Баратьери. Описания моих действий в статьях были примерно одинаковые и, в общем, соответствовали истине, как и требования Криспи, застенографированные журналистами.

Иван Иванович сказал, что переданные в тот же день сообщения журналистов вызвали бурю протестов, «Ле Фигаро»[1] прямо назвала Криспи людоедом, мол, мы думали что эфиопы — людоеды, а оказалось они (людоеды то есть) — рядом, через границу. Итальянские левые вновь вывели на улицы многотысячные толпы, которые собрались перед королевским дворцом, кричали «Мы не пойдем умирать за Криспи», жгли костры и напуганный король вышел на балкон и объявил о своем решении не только распустить правительство, а и уволить Франческо Криспи со всех занимаемых постов и назначить расследование деятельности Военного Министерства. Известный военный деятель генерал Чезаре-Франческо Рикотти заявил, что для победы над Эфиопией нужно 150 тысяч солдат и военные расходы свыше миллиарда лир[2].

20 июня переговоры возобновились. Теперь итальянской делегацией руководил Антонио Страбба, маркиз де ла Рудини[3]. Переговоры сразу стали более конструктивными, теперь никто не давил на нас и не делал голословных заявлений. В основном, дискуссия шла вокруг суммы контрибуции. Страбба напомнил, что Менелику за Эритрею были уплачены 2 миллиона лир, дано 30 тысяч винтовок и 40 орудий. Ответил, что согласен уменьшить наши претензии на эту сумму и с удовольствием бы вернул старое оружие, но оно частично утрачено, а частично испорчено в ходе не нами развязанной войны, поэтому включать его стоимость я не буду. За оставленную в Эритрее инфраструктуру Страбба потребовал еще полтора миллиона лир, поторговавшись, я уменьшил сумму на полмиллиона, мотивировав тем, что все это не новое и по большому счету ненужное, те же декавилевские рельсы придется перешивать на новую колею, так как приличные вагоны и паровозы они не выдержат. Если итальянское правительство так хочет, мы можем согласиться вернуть старые паровозы и рельсы за эти полмиллиона (Страбба отказался).

Таким образом, мы сошлись на трех миллионах выплат правительству Эфиопии, но не в качестве контрибуции (Страбба не устроила формулировка) а в качестве выкупа за пленных. Да ради бога, три миллиона они и так и так три миллиона, как их не назови. По поводу границы — она будет установлена в 20 милях в море, то есть, 20 миль от береговой линии считаются территориальными водами Эфиопии. Северная граница будет проходить там же как и сейчас с Суданом, а южная — с французским Сомали. Все собственность внутри этих границ не подлежит отчуждению и является собственностью Эфиопии. Пленные начнут освобождается постепенно, при переводе денег и подходе кораблей для их транспортировки в Италию, первыми освобождаются офицеры и генералы, а также ослабленные и больные.

После согласования деталей договор о мире был подписан всеми сторонами, а также представителями стран-наблюдателей. Что же, можно возвращаться, я перевыполнил взятые обязательства, слово за Негусом.

Посетив консульство, я поблагодарил всех, кто оказывал нам помощь, отдал фрак и надел свой песочник с ромбами и панаму, так меня и запечатлели в последний раз журналисты при входе в отель, когда казаки разгружали два ящика виски и рома, что было обещано закупить «для братов». Потом Ильг безуспешно пытался договориться с капитаном какого-нибудь судна о нашей транспортировке в Массауа, пока я не договорился с консулом, а он не попросил капитана парохода «Кострома» взять нас на борт. После прибытия мы с Ильгом отправились в Асмэру к Негусу.

Я вручил ему текст договора и на словах рассказал условия мира, отметив, что перевыполнил взятые обязательства. Для наглядности присовокупил газеты с фотографиями.

— Хорошо, рас Александр, я доволен твоей службой и держу данное тебе слово. Сегодня же Мариам будет в твоем доме, который будет русской резиденцией до того, как ты покинешь Эфиопию. Я сохраняю тебе и Мариам титулы, а тебе награды и чин. Вот бумага об этом решении. Также передаю тебе собственноручное письмо Андрэ и бумагу о смерти есаула Лаврентьева в тюрьме, куда он был заключен как подозрительная личность без документов. Что касается твоих людей в Аруси, то мои слуги не отыскали их следов, возможно, они уже на пути сюда.

Когда я спросил относительно выплат моим людям за трофейное оружие и жалованье, то получил ответ, что им будет выплачено прямо при отплытии броненосца. Сейчас интендант как раз считает эти деньги в арсенале форта Массауа. Мне же мое жалованье за пять месяцев Негус вручает сейчас и я получил в руки тощий мешочек.

— Великий Негус, здесь какая-то ошибка, должно быть в два раза больше монет, — проговорил я с недоумением, заглянув внутрь мешочка.

— Согласно повелению Негуса Негешти, установлена пошлина на вывоз золота в семьдесят процентов от веса металла, — торжествующе возвестил Ильг.

— Ну что же, и на этом спасибо (видимо это и есть дополнительная награда).

Я поклонился и вышел. Да, мелконько как-то, ваше величество. Поехал в дом, заглянув по пути к мэру. Спросил, получил ли он жалование за этот месяц? Мэр ответил, что не получал, тогда я сам отсчитал ему десять монет и сказал. что мир подписан, Асмэра стала эфиопской и я уезжаю домой, вот получил жалованье в 30 процентов от обещанного, в связи с пошлиной, так что если надумает покинуть страну, пусть сначала узнает о пошлине и переведет золото в драгоценные камни, на них пошлина не распространяется. Спросил, не видел ли он людей в форме, похожей на мою, мэр сказал что два дня назад пришли иностранцы и спрашивали где меня найти, на них была такая же одежда.

Поехал в резиденцию, Маши там не было, зато встретил старателей Толстопятова. Они сказали, что привезли с собой десять пудов золота и половина из них — моя, как владельца земли. Огорчил их известиями о новой пошлине, но ее можно обойти, если продать золото на валюту или обменять его на драгоценные камни, это можно сделать у еврея Исаака в Хараре, он человек надежный. Толстопятов сказал, что они так и сделают, но придется возвращаться назад. Они уже было отправились седлать коней, но я попросил подождать и принес им заполненные дворянские грамоты — на графа Толстопятова, а баронские — его помощникам. Так что вы теперь важные персоны и чуть что — тычьте ими в физиономию местной братии. А если не поможет — вот вам две винтовки и два револьвера к двум имеющимся у вас. Сопровождение дать не могу, да и «Чесма» ждать не будет, вот так и бежим, будто захватчики какие. Толстопятов утешил меня, сказав, что все понимает, старатели они всегда только на себя рассчитывают и как-нибудь выберутся. Я сказал, что через месяц буду в Москве, там, где мы первый раз встретились и всегда рад их принять. Спросил, не видел ли он людей Павлова?

— Как не видел, видел, — ответил маркшейдер, — мы через их деревню, Павловку, проходили. Не хотят они оттуда уходить, вот и письмо прислали — и Толстопятов передал мне смятый конверт.