Император из стали (СИ) - Васильев Сергей Викторович - Страница 45

Генерал насупился и опустил голову. Конечно же, разведочная служба Канкрина не была его личной собственностью и он не имел права что-либо скрывать от государя. Но с другой стороны, после отставки Лорис-Меликова людей просто выкинули, как надоевшую игрушку и никогда о них не вспоминали, их работой не интересовались. Исключительно благодаря инициативе семьи Канкриных и частным пожертвованиям нескольких посвящённых, именуемых в шутку «Звездной палатой», служба не рассыпалась и не исчезла, а продолжала по инерции свою деятельность, все более превращаясь в тень прошлого, пока три года назад в бывшей вотчине губернатора Иркутска Игнатьева не погиб при загадочных обстоятельствах Георгий Канкрин, расследовавший хищения в Иркутской таможне. Ниточки, за которые потянуло расследование, привели сначала на строительство Транссиба, а оттуда — к могущественному министру финансов Витте, после чего стали рваться, наполняя газеты скоропостижными некрологами. Преступное сообщество, перекачивающее казённые средства в частные руки, оказалось столь обширным и замысловатым, что создавалось впечатление о существовании на территории России еще одного — теневого государства, гораздо более могущественного, чем официальный императорский двор. Оставалось только понять какую роль играет в этом теневом государстве царская семья, изначально отнесенная к сообщникам. Но сегодняшняя встреча и последние слова монарха эту уверенность поколебали. Если царь, как от назойливой мухи, отмахивается даже от домашних заговоров, считая их несущественными, то это значит только одно — он чувствует нечто более серьезное и этой угрозой вполне может быть как раз объект их собственного внимания.

— Я оберегаю людей, — дрогнувшим голосом, наконец, произнес генерал, — которые всегда оберегали Вас, Ваше императорское величество, несмотря на опалу и досадное пренебрежение их патриотизмом и самопожертвованием.

— Жизнь несправедлива, — ответил император. — Думаю, что список незаслуженно забытых и обойденных вниманием будет настолько значительным, что мы до весны не управимся с составлением мартиролога. Не будет ли более продуктивно попытаться спрогнозировать более справедливое будущее, вместо того, чтобы постоянно ворошить обиды прошлого?

— Вы надеетесь, Ваше императорское величество, что с помощью «Пирамиды» Вам удастся сделать это? — спросил старший Игнатьев, кивнув в знак согласия с такой постановкой вопроса. — Если вы настаиваете на столь высокой конфиденциальности как нашей встречи, так и последующей работы, значит вы реально опасаетесь кого-то из столичного высшего света?

— Всё гораздо серьёзнее, Алексей Павлович, — внимательно глядя в глаза генералу, сказал монарх, — я считаю, что так называемый высший свет давно представляет собой коллективную опасность, и его стремительная деградация оказывает разрушительное влияние на всё государство.

— Ваше Императорское Величество, — поперхнулся Игнатьев, — но и Вы, и я… мы тоже являемся частью этого общества.

— И это — самая большая трагедия, генерал. Когда война идет с внешним врагом, то тут всё привычно, просто и понятно. Впереди — чужие, вокруг — свои… Хотя… чужие у нас тоже присутствуют и играют далеко не последнюю скрипку.

— Вы про масонов? Про англичан?

— Нет, я про тех, кто использует и масонов, и англичан, как рабочие инструменты.

— В ваших словах присутствует что-то инфернальное!

— Напротив, я сейчас, как никогда, далёк от мистики, поэтому предлагаю сразу назвать всех своими именами, чтобы не казалось, что я на досуге занимаюсь столоверчением.

— Я весь во внимании, Ваше императорское величество!

— Россия и нынешняя элита еще долго могли бы спокойно тихо гнить в своем тихом омуте, если бы не новый геополитический игрок без привычных государственных реквизитов. Россия стремительно становится колонией не какого-то другого государства, а неправительственных структур, вообще не имеющих национальной принадлежности, а потому, как хамелеон, окрашивающихся в цвета любого флага в зависимости от текущих потребностей.

— Простите, Ваше величество…

— Алексей Павлович, Вы что-нибудь слышали о банковских домах Барди и Перуцци? Нет? Ну тогда сначала небольшой экскурс в историю, потому что именно их разорение ознаменовало собой конец средневековья, и сейчас весь мир переживает аналогичные процессы. Антигерои 14 века, флорентийские банкиры Барди и Перуцци были не просто финансистами. Они в большей степени влияли на политику, чем короли и нобели. Им удалось получить право на сбор десятины для папского престола методом денежных переводов — дом Барди платил Папскому престолу авансом из своих денег, а потом возмещал себе расходы сбором десятины. Сотрудничество с католической церковью позволяло им безбоязненно кредитовать знать, потому что за невозврат долга следовало отлучение от Церкви, чего они боялись как огня. Компания Барди и Перуцци завела даже счёт в банке на имя Господа Бога, куда ежегодно начислялась огромная сумма от 5000 до 8000 флоринов на мессы по прощению греха ростовщичества. Папские секретари могли брать оттуда деньги в любой момент. Из всей Европы наибольшее влияние Дом Барди получил в Англии, где они прибрали к рукам все финансы и вогнали короля в огромные долги. В то время между Англией и Францией не было каких-то непримиримых противоречий, однако в состоянии покоя эти страны были неудобны для грабежа. И вот методом кредитования обеих сторон, банкирские дома подтолкнули Англию и Францию к войне, названной столетней. Они надеялись, что таким образом быстро и окончательно подомнут под себя оба государства. Но война затянулась… Английский и французский престолы объявили дефолт. В итоге в 1340 году «золотая сеть» лопнула, обанкротив почти всю Европу. Я так подробно рассказываю эту историю исключительно для того, чтобы Вы, Алексей Павлович, а также Ваши сыновья, имея аналитический склад ума, смогли увидеть параллели между этим историческим экскурсом и днем сегодняшним, о котором очень хорошо написал Михаил Осипович Меньшиков на начало ХХ века… Давайте я лучше прочитаю, чем пересказывать…

Император раскрыл лежавшую на столе записную книжку:

«ХIХ век окончательно утвердил наш духовный плен у Европы. Народно-культурное творчество у нас окончательно сменилось подражанием. Из подражания Западу мы приняли чужой критерий жизни, для нашей народности непосильный. Мы хотим жить теперь не иначе как западной роскошью, забывая, что ни расовая энергия, ни природа наша не те, что там. Запад поразил воображение наших верхних классов и заставил перестроить всю нашу народную жизнь с величайшими жертвами и большой опасностью для неё. Подобно Индии, сделавшейся из когда-то богатой и ещё недавно зажиточной страны совсем нищей, Россия стала данницей Европы во множестве самых изнурительных отношений. Желая иметь все те предметы роскоши и комфорта, которые так обычны на Западе, мы вынуждены отдавать ему не только излишки хлеба, но, как Индия, необходимые его запасы. Народ наш хронически недоедает и клонится к вырождению. И всё это только для того, чтобы поддержать блеск европеизма, дать возможность небольшому слою капиталистов идти нога в ногу с Европой. ХIХ век следует считать столетием постепенного и в конце тревожно быстрого упадка народного благосостояния в России. Если не произойдёт какой-нибудь смены энергий, если тягостный процесс подражания Европе разовьётся дальше, то Россия рискует быть разорённой без выстрела».

— Да, — задумчиво покачал головой старший Игнатьев, — со многим я согласен, но журналист ни словом не обмолвился об этой таинственной силе, анонсированной вами.

— Дойдёт и до неё, — усмехнулся император. — Я бы хотел только подчеркнуть, на что обращает внимание Меньшиков. Тот самый высший свет, о котором мы говорили, уже сто лет живёт не по средствам. Соответствовать навязанному дворянскому образу жизни, давать балы и бывать на приемах, иметь гувернёров, и тому подобное, в России могут позволить себе лишь один из семи дворян. Если по Пушкину, то только каждый седьмой может быть Троекуровым, остальные — только Дубровскими. А там, где на красивую жизнь не хватает денег..