Уроки ирокезского (СИ) - Климова Алиса "Луиза-Франсуаза" - Страница 82

Большую, и тоже с отделанными белыми плитками стенами. И тоже без окон – и Григорий Аполлонович решил, что скорее всего он оказался в какой-то из столичных больниц, причем не из дешевых. На мысль о больнице его натолкнула довольно сильная боль в голове – но почему в палате нет окон? Спросить оказалось не у кого: молодые люди, посадив Григория Аполлоновича на топчан (тоже белый), из палаты тут же вышли.

Впрочем, сидящего у стены человека мысль о причине отсутствия окон заботила мало, его больше волновало то, что намеченный на сегодня триумф очевидно откладывается. И ему хотелось думать, что ненадолго – но когда дверь снова открылась и чьи-то сильные руки буквально забросили в комнату его секретаря, Григорий Аполлонович понял, что по крайней мере сегодня он проиграл. А когда в комнату вошел мужчина в форме жандармского полковника, он понял, что проиграл окончательно и бесповоротно…

На каждом "моем" трамвае было установлено по четыре семидесятипятикиловаттных мотора. Правда, на крыше еще размещался мотор-генератор на полтора киловатта, обеспечивающий электричеством освещение в салоне и фары, но это – мелочь, и каждый трамвай потреблял (в смысле, мог потреблять на максимуме) триста киловатт. От провода с напряжением полтора киловольта, что в переводе требовало тока аж в двести ампер. На один трамвай, а в Петербурге на линии должно было бегать одновременно до двадцати трамваев, причем только на "первой линии".

Конечно, трамваю такая мощность и не нужна особо, просто у меня других относительно массовых тяговых моторов не делалось, и использовалось что было – ну а переполненный трамвай на старте мог и на полную мощность мотором поработать, так что считать следовало по максимуму. Ну я и считал…

Четыре килоампера – это для контактного провода слишком много, поэтому провода примерно через каждый километр подключались к отдельной подстанции с трансформатором и выпрямителем, которые, в свою очередь, запитывались от проложенных под путями кабелей – при этом подразумевалось, что под одной секцией контактного провода редко появится хотя бы два трамвая сразу. Причем по кабелям шел ток переменный, в двадцать пять киловольт. А двадцать пять киловольт, ползущие по жиле диаметром в пять сантиметров – это гораздо больше, чем могут сожрать все трамваи, примерно в тридцать раз больше. Хотя установленные на Петербургской "трамвайной" электростанции генераторы пока что столько и не вырабатывали: три шестимегаваттных генератора могли обеспечить энергией лишь шестьдесят трамваев. Но так как трамваев пока было только двадцать, а среднее потребление ими электричества составляло хорошо если треть от возможного максимума, "дополнительное" электричество было решено "продавать на сторону", подключая (не бесплатно, конечно) к сети жилые дома поблизости от трамвайных путей. И желающих оказалось довольно много, в связи с чем генерал Фуллон (работающий Петербургским начальником) разрешил улицы раскапывать чуть больше, чем требовалось для прокладки рельсов.

Ну а раз уж улицы все равно раскапывались… Кроме силовых кабелей под рельсами был проложен и стопарник ТЗГ. Через который обеспечивалась телефонная связь между трамвайной диспетчерской и стоящими через каждые пару сотен метров на столбах "служебными" телефонами. Но так как я уже в принципе знал, как через полосовые фильтры по одной паре проводов передавать по несколько разговоров одновременно, все "трамвайные" телефоны занимали три пары – ну а остальным-то зачем простаивать? За довольно приличную плату желающие могли установить телефон и у себя дома (приличную – потому что в каждом телефоне пришлось ставить одноламповый усилитель с заранее настроенным фильтром) – но телефон стал символом престижа и предложение также нашло уверенный спрос. В результате все работы по трамваизации столицы даже обеспечили некоторую (хотя и не очень большую) прибыль, однако эта прибыль меня вообще не интересовала. То есть интересовала, но так, слегка…

Евгений Алексеевич в Петербург приехал еще в начале октября, после того как все контакты с Гёнхо были переключены на Юрьева, и возглавил "службу безопасности" трамвайного парка. А ведь безопасность трамваев – это не только защита вагонов от вандалов, желающих камнем разбить огромное стекло. Хотя и такая защита тоже, но главной задачей было, как он доложил Фуллону, организация безопасного движения. Трамвай-то в случае чего зазевавшегося возчика объехать не сможет…

Я уж не знаю, какие аргументы Евгений Алексеевич выдвинул Ивану Александровичу, но Фуллон принял идею Линорова и "приписал" работников трамвайного парка к городской полиции в качестве отдельного (и не финансируемого из казны) подразделения. Чтобы те имели право как-то регулировать уличное движение, и чтобы успешно "бороться с безбилетниками": кондуктора трамваев были теперь приравнены к городовым среднего оклада (то есть к младшим унтер-офицерам) и юридически получили право безбилетника задержать и переправить в околоток для разбирательства. А вагоновожатым был сразу присвоен чин помощника околоточного надзирателя (то есть фельдфебеля) – что было, с точки зрения городского начальства, "сообразно работе", ведь эти вагоновожатые командовали и кондукторами, и уж тем более "рядовыми" рабочими путевой службы (то есть стрелочниками).

Правда, когда генерал Фуллон подписывал распоряжение о статусе трамвайных работников, он даже не догадывался, что и вагоновожатые, и кондуктора будут мало что женского пола, так еще и несовершеннолетними, но когда он новых "сотрудников полиции" узрел, то отменять распоряжение не стал: темно-вишневая форма с золотым шитьем гляделась на них очень красиво, а где эти девочки числятся – да какая разница! Евгений Алексеевич про "разницу" уточнять не стал…

Его основной его задачей стало наблюдение за активностью "подрывных элементов". Наблюдать было довольно просто: эти самые "элементы" даже не старались особо прятаться, а, напротив, чуть ли не в открытую "вербовали сторонников". Поэтому "агитаторов" – в основном из люмпенов, гордо именующих себя "рабочими" – легко и непринужденно взяли под плотный надзор (чему крайне поспособствовали подготовленные в "поместье" мальчишки, на которых это отребье и внимания не обращало), но гораздо важнее было вычислить руководство. И вот как раз с ним все оказалось до удивления просто.

Большинство интересовавших Евгения Алексеевича персонажей возможностью получить удобную связь воспользовались. Ну а когда кто-то заинтересовывал его всерьез, то у данного лица случалась "мелкая поломка" (для чего было достаточно отключить выходной фильтр на телефонной станции) и телефонный монтер быстренько неисправность устранял – а за появлявшиеся в телефонных розетках микрофоны телефонная компания дополнительную плату не взимала и все оставались довольны. Включая и начальника службы безопасности трамвайного парка.

И в результате Линоров уже двадцать седьмого апреля сообщил мне, что "на завтра намечена всеобщая забастовка" в Петербурге. Что было в общем-то понятно: британцы старались "донести до русского императора", насколько он оказался не прав побеждая японцев. Однако лично я мнения британцев не разделял…

Евгений Алексеевич раскопал не только где будет устроена забастовка, но и кем конкретно:

– Устраивает ее "Собрание русских фабрично-заводских рабочих", имеющей множество членов на фабриках, и есть сведения, что Собрание это активно сотрудничает с социал-революционерами. Возглавляет ее некто Григорий Аполлонович Гапон, священник. И, в отличие от "Общества взаимопомощи рабочих", в которое входят самые умелые рабочие и мастера, "Собрание" объединяет рабочих малограмотных, подсобных большей частью. Заработки у них копеечные, так что на бунт поднять их несложно – куда как проще, чем работать заставить. Тем более, что в марте на мануфактуре Кожевникова "Собрание" это уже забастовку попробовало, прибавку к оплате выбило – и теперь они думают, что ухватили Бога за бороду и им все дозволено…