Юность Маши Строговой - Прилежаева Мария Павловна - Страница 1

Прилежаева Мария Павловна

Юность Маши Строговой

Мария Павловна ПРИЛЕЖАЕВА

Юность Маши Строговой

Повесть

Широкоизвестная повесть лауреата Государственной премии РСФСР Прилежаевой М. П. о судьбе молодой учительницы, о первых шагах ее трудовой жизни, которые пришлись на грозные военные годы. Отношение героини к жизни, к людям, к своему делу являют собой образец высокой нравственности.

________________________________________________________________

ОГЛАВЛЕНИЕ:

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

________________________________________________________________

Глава 1

Снег таял, падая на черную от грязи платформу. Из окна вагона Маша видела на соседних путях мокрые крыши состава, также готового к отправке.

Аркадий Фролович ухватился за спущенную раму окна и заглянул в купе:

- Всё? Ну, кажется, всё.

Он вытащил из кармана платок, зачем-то встряхнул и убрал.

- Ириша, вы знаете, где аптечка? Помните, сколько у вас мест?

Ирина Федотовна с окаменевшим лицом сидела на скамье.

- Что вы сказали, Аркадий Фролович?

Он утомленно махнул рукой:

- Я сказал - будьте практичнее. До свиданья, милые!

Аркадий Фролович попробовал закурить трубку. Табак отсырел, трубка не зажигалась.

- Фу-ты, черт! - пробормотал Аркадий Фролович. - Маша, я не простился с напой. Обнимите его. Передайте...

Эшелон медленно двинулся.

- Аркадий, Аркаша, прощайте! - внезапно сильно бледнея, воскликнула Ирина Федотовна. - Неужели мы все-таки едем? Куда? Зачем?

- Маша! - громко говорил Аркадий Фролович, шагая рядом с вагоном. Маму надо беречь от солнца, если доживете там до лета. Может быть, вернетесь и раньше, но едва ли.

Маша, высунувшись из окна, крепко пожала руку Аркадию Фроловичу.

- Аркадий Фролович, а вы? Где будете вы?

- Где я могу быть! В госпитале.

Он начал отставать от вагона.

Замелькали дома, крыши, заборы, трубы...

- Отец и не заглянет к нам в купе! - после долгого молчания вздохнула Ирина Федотовна. - Он теперь всю дорогу будет занят со студентами. Начальник эшелона. Пока пройдешь из конца в конец состава...

- Мама, - спросила Маша, испугавшись догадки, - почему Аркадий Фролович велел беречь тебя от солнца?

- Что другое мог посоветовать доктор?

- Но какое в Свердловске солнце?

- Ах, давно уже изменили маршрут! Мы едем в Среднюю Азию.

"Не все ли равно!" - хотела сказать Ирина Федотовна, но, взглянув на Машу, виновато спросила:

- Неужели мы тебя не предупредили?

Маша молча отвернулась к окну.

Они одни в купе, забитом багажом авиационного института. Черная земля, голые деревья мелькают в окне. Ветви гнутся под ветром, как прутья. Мутные облака текут в небе, поезд никак не обгонит их.

Значит, не Свердловск?.. Маша закрыла глаза. И в памяти отчетливо возник весь трудный вчерашний день.

Было раннее утро, когда она вернулась из Владимировки. Поднимаясь по лестнице, Маша догнала отца, который медленно шел впереди.

Он горбился и стучал палкой, тяжело на нее опираясь.

- Папа! - крикнула Маша.

- Милая! Дочка!

- Папа! Как я соскучилась!

Он, не отвечая, прижал к груди ее голову. У него ввалились глаза, нос заострился.

- Да, спим мало, - ответил папа на испуганный взгляд Маши. - Дежурил сегодня. А завтра уезжаем. Как мы боялись, что ты опоздаешь! Получила телеграмму?

- Да-да! Получила.

- Ириша, открой! - постучал отец в дверь палкой.

Мать кинулась Маше навстречу:

- Приехала? Счастье - приехала!

Должно быть, они не надеялись, что Маша успеет вернуться вовремя.

В комнате беспорядочно валялись вещи, дверцы шкафов распахнуты, в углу стояла картина, снятая со стены. Не смолкая, как отдаленный гром, гудели раскаты орудий за окнами.

Мать села на диван, уронив на колени руки, и, беспомощно глядя на отца, сказала:

- Воля твоя, нет у меня больше сил. Легла бы и не встала.

- Уф! - громко вздохнул отец.

Видно было, что они оба устали.

- Почему выключено радио? - проворчал отец, вставляя в штепсель вилку. - Слушайте! Слушайте!

Передавали приказ об обороне Москвы.

- Что такое, Кирилл? - воскликнула мать.

- Я говорил! Разве я не говорил вам об этом? - лихорадочно повторял отец. - Москву не сдадут. Ясно, что именно здесь их остановят.

- Кирилл, зачем же тогда уезжать? - робко спросила мать.

- Как "зачем"? Уезжать необходимо. Студенты должны учиться. Мы должны дать им возможность работать нормально.

За весь день они только и виделись в эти полчаса: отец ушел наблюдать за упаковкой учебных пособий, Маша - к себе в институт.

Она не надеялась встретить Митю Агапова. Скорее всего, мобилизован. Маша не имела от него вестей все лето, пока жила во Владимировне.

В вестибюле пусто. Институт эвакуировался. Но в комсомольском комитете толпился народ. Многие ребята - в военных шинелях. Маша подошла к Володьке Петровых, однокурснику, члену комитета. Его воспаленные от бессонницы глаза слезились, но он пытался шутить. Впрочем, шутка получилась не очень удачной.

- Ты понравилась на своем курорте... как его... где ты была...

- Ты не смеешь! - гневно вспыхнула Маша. - Я была мобилизована на полевые работы.

- Знаю, знаю. Шучу. - Петровых протянул руку: - Давай.

- Что "давай"?

- Комсомольский билет. Сниму с учета. Куда эвакуируешься?

- Как "куда"? - изумилась Маша, забыв, что и вернулась она из Владимировки по вызову отца лишь потому, что семья готовилась эвакуироваться. - Я не еду. Посылайте, куда надо.

Володя Петровых поставил локти на стол и, мигая слезящимися глазами, произнес, не впервые должно быть, короткую, решительную речь.

- Строгова! Не буянь! Кого нужно было послать, послали. Понятно? Кто-нибудь должен учиться. А как же? Постановление правительства. Ну ладно, слушай, не спорь. Где билет? Куда едешь?

Кто-то взял Машу за локоть. Она оглянулась: Митя!

- Не спорь, Маша. Надо будет - пошлют.

Он изменился за эти три месяца. Острижен наголо. Лицо почернело от худобы и загара, черты стали жестче, и какой-то неистовый свет в упрямых глазах.

- Я звонил к вам домой, - говорил он, крепко держа руку Маши. Ответили, что ты здесь. Такая удача! Я через час уезжаю.

Завыла сирена. Все пошли в бомбоубежище.

- Какая ты, Маша... - улыбался Митя, приглядываясь к ней.

Она поняла недосказанное.

И все время в бомбоубежище, когда они произносили обидно обыкновенные слова, она понимала все, что он должен был и хотел, но так и не решился сказать.

Где-то упала бомба. Казалось, раскололась земля. Стены качнулись. Лампочка мигнула и погасла. Несколько минут было темно.

- Боишься? - спросил Митя.

- Нет.

Подошел профессор Валентин Антонович. Он держал в руке шляпу и, по обыкновению, был опрятно и изящно одет, как будто собрался на лекцию, только землистый цвет кожи и измученный взгляд говорили о бессонных ночах.

- Я вижу своих учеников в военных шинелях! Расстаемся, друзья.

Валентин Антонович взял обеими руками их руки, неспокойно вглядываясь в лица.

- Друзья! Что происходит с миром? Непостижимо! Немыслимо! Они надвигаются на нас, как Батыевы полчища. Над Москвой фашистские самолеты! Что станет с миром? Что делать? Один выход: все от мала до велика за ружье. А я не умею стрелять, и немолод, и я... растерялся.