Шиповник (Виновник страсти) - Деверо Джуд - Страница 41

Боже! Скорее бы избавиться от этой слабости! Даже после короткой беседы он чувствовал себя так, словно принял участие в состязании ковбоев.

— Но ведь он шоуни.

Девон открыл было рот, чтобы сказать что-то, и тут же вновь закрыл его. Когда Линнет заупрямится, спорить с ней бесполезно — с тем же успехом можно спорить с деревом.

— Похоже, мне больше не до разговоров. Ты не поможешь мне прилечь на матрац? — Ему казалось, что матрац далеко-далеко, за много миль отсюда.

— Нет, Девон, тебе нужно поесть. Я сварила цыпленка и сделала крепкий бульон. Я покормлю тебя. — Она отбросила одеяло и бросилась к огню, чтобы налить бульон в кружку.

Удрученный Девон остался сидеть на месте. Он не мог ни откинуться назад, ни наклониться вперед, и напряжение, которое он испытывал при сидении, было слишком велико. Сначала, когда он только что сел, стараясь не касаться ногами пола, ему было даже приятно, но теперь он мечтал отдохнуть, а лучше поспать, ни о чем не думать, не разговаривать и уж тем более не есть.

Линнет стояла перед ним уже с какой-то кружкой, от которой шел пахучий пар. Обе женщины только и делали, что чем-то пичкали его — в теперешнем его состоянии этих порций хватило бы и на полгода. Неужели они не понимают, что ему больно, что кожа на его спине еще слишком тонка и может лопнуть в любую минуту? Неужели они не видят, как он устал, что он не может даже подняться, не может даже добраться до уборной во дворе? Или они забыли, что он мужчина? Затолкать в его глотку побольше еды — вот и все, что их волнует. И тут он неожиданно взорвался.

— К черту, Линнет! Я ничего не желаю… — Он остановился на полуслове, потому что она как-то странно смотрела на него. Потом осторожно поставила кружку на стул и принялась хохотать — так самозабвенно хохотать умеют только дети. Широко раскрыв рот, она вся сотрясалась от хохота. Он не мог отвести от нее глаз, а Линнет уже не могла даже держаться на ногах — они подогнулись точно резиновые, и она повалилась на пол, сотрясая своим смехом воздух и путаясь в собственных юбках. Она держалась за живот, и по ее лицу катились слезы.

— Что тут смешного? Я сказал лишь, что не желаю больше есть, и вы не заставите меня доесть даже это…

Но Линнет так запыхалась от хохота, что не могла говорить.

"К черту, Линнет!» Какие сладкие, какие ласкающие слух слова! Он выздоравливал! Он вновь становился Девоном. Он ругался! Ничто другое не убедило бы ее больше, что он близок к выздоровлению.

Девон продолжал молча смотреть на нее, но ее смех был так заразителен! Вскоре его губы тоже растянулись в улыбке.

— Нет, ты непостижимая женщина! Видно, я никогда не научусь понимать тебя.

Вернувшиеся Фетна и Миранда застали такую картину: Девон улыбался во весь рот, а Линнет — та просто каталась по полу, запутавшись в горе юбок; по ее лицу катились слезы.

— Она окончательно сбрендила, — только и сказал Девон.

Миранду, в отличие от взрослых, совершенно не интересовали причины маминого веселья. Ее мама счастлива — вот и хорошо. Она с разбегу вскочила на мать верхом, и через секунду они уже вдвоем резвились на полу. Линнет безжалостно щекотала дочь, та отбрыкивалась, визжа от восторга.

— Вот, мальчик, выпей-ка это, прежде чем оно остынет, — сказала Фетна.

Девон с интересом наблюдал за дочерью и Линнет, он никогда еще не видел Линнет столь безудержно веселой и незаметно для себя выпил всю кружку горячего, густого бульона.

Наконец Линнет откинулась навзничь, едва переводя дух от хохота. Миранда хотела продолжить игру, но Линнет отстранила ее.

— Погоди, я слишком для этого устала, Миранда. В конце концов ребенок затих, усевшись рядом с матерью.

— Вы обе устроились тут на всю ночь? — спросила Фетна, величественно возвышаясь над ними. — Вашему парню нужно помочь забраться обратно в постель. Боюсь, что от меня ему будет мало проку, силы у меня уже не те.

— Я что-то сомневаюсь в необходимости помогать ему, — сказала Линнет, поглядывая на Девона.

Он смерил ее гордым взглядом и перевернул кружку вверх дном, показывая, что она совершенно пуста.

Линнет улыбнулась.

— Пожалуйста, больше ничего такого не говори… А то у меня от хохота так болит живот, что, небось, и завтра не пройдет.

Девон оставался серьезным.

— Я его хорошенько потру, — с серьезной миной заявил он.

Линнет покраснела и отчетливо услышала, как хихикнула Фетна. Линнет встала перед Девоном.

— Обопрись рукой о мои плечи. И поосторожнее с ногами.

Поднимаясь, Девон уронил одеяло и попытался было подхватить его, но затем передумал. Он озорно улыбнулся.

— Совсем забыл: ты уж столько раз всего меня видела… да и трогала тоже… везде.

— Девон!.. — Линнет почувствовала, как начинает краснеть все ее тело — от ушей до кончиков пальцев на ногах. Она украдкой взглянула на Миранду.

— А что я такого оказал? Ты же говорила, что методы твоего воспитания в том и заключаются, чтобы ребенок… как ты тогда выразилась?., не приходил в замешательство при виде обнаженного мужского зада. Что-то в этом роде.

Линнет нечего было ответить, и когда Девон растянулся на матраце вниз лицом, она, старательно отводя глаза, накинула на него простыню. А потом схватила какую-то тряпицу, лежавшую сверху в ее корзине для шитья.

— Чем ты хочешь заняться, девочка? — спросила Фетна, и по ее голосу было ясно, что она вот-вот расхохочется.

— Мне кажется, что в райском саду объявился змей-искуситель, так что Адаму теперь требуется фиговый листок. — В руках Линнет держала обрывок материи и обгоревшие штаны Девона, которые были на нем в тот злополучный вечер. — Пока сгодятся и эти, пока я не сошью новые.

Она по-прежнему старательно прятала от Девона глаза.

Глава 19

Бутч Газер откинулся на спинку стула, сцепив руки поверх своего огромного живота.

— Если вас интересует мое мнение, то я должен сказать, что перед нами стоит большая проблема. Нет, я вовсе не хочу быть первым, кто бросает камень, но то, что у нас творится, касается не только меня. Я имею в виду прежде всего наших детей. Я не могу не думать о том, сколько греховных речей наслушалась от нее наша молодежь. Надо что-то с этим делать. Вы все меня знаете: я не успокоюсь, пока дело не будет сделано. Сидеть сложа руки я не привык.

Все присутствующие в лавке с готовностью поддакнули ему.

— А еще эта обгоревшая женщина, — сказала Джули. — Я думаю, вы все помните тот случай, когда из-за нее погибла семья Уиллис. Мне всегда казалось, что здесь дело нечистое. У них все шло хорошо до тех пор, пока не заявилась она. И кое-что еще мне не по душе, а именно внешний вид этой женщины. Вот я и спрашиваю: разве нормальный человек мог бы выжить в таком огне? Разве может кто, если только он не связан с самим Сатаной, уцелеть в таком пламени?

Все молчали, дружно уставившись на Джули. Всеобщее внимание разволновало ее еще больше.

— И вот что я вам теперь скажу: каждому из нас неприятно терпеть поблизости эту обгоревшую. И это понятно, ведь мы добрые христиане, пусть даже мы и не понимаем, почему она нам не нравится. Некий внутренний голос всегда побуждал нас держаться от нее подальше, и, я полагаю, нами управляло нечто такое, что безошибочно позволяет нам определить, что есть добро, а что зло. А помните, как было с этой англичаночкой, когда она заявилась в Спринг-Лик? Уж как мы старались, как усердствовали, чтобы ей не было одиноко, но никто из нас так и не смог заставить себя полюбить ее. А почему, спрашиваю я вас? Что в ней такого, что заставляло всех нас, добрых христиан, сторониться ее?

Джули взяла паузу, ее просто распирало от восторга — все так внимательно слушали ее!

— Христиане с самого своего рождения обладают даром распознавать дьявола, сердцем чуять зло, и поэтому мы с самого начала поняли: что-то с ней не так.

Все ошарашенно молчали, а Джули обводила каждого торжествующим взглядом.

И вновь заговорил Бутч: