С ружьем по лесам и болотам
(Рассказы охотника) - Казаченко Борис Васильевич - Страница 9

Уже стемнело, когда мы поднялись с крыльца и вошли в дом. На столе, покрытом чистой скатертью, нас ожидали яйца, душистый липовый мед, холодное молоко и ароматно пахнущий ржаной хлеб.

Зная, что Рыжаков не откажется от живительной влаги, я налил ему стаканчик. Беседа пошла еще оживленнее.

Составив план охоты на завтра, мы отправились спать на сеновал.

До свету Агафон Павлович встал и разбудил меня, чтобы на утренней заре пострелять жирующих по лесным опушкам на яровых посевах тетеревов. Выпив по стакану молока, мы отправились к месту охоты.

Наши собаки очень быстро разыскали тетеревиный выводок и «мертвыми» стойками указали, где затаились птицы. Подняв их, мы дуплетами взяли трех тетеревов, а весь выводок отлетел в глубь лесосеки, густо покрытой молодым лесом, куда я хотел было пойти.

— Нечего туда ходить, — остановил меня Рыжаков. — Садитесь за этот куст, сейчас они сами сюда вернутся.

И, забравшись поглубже в молодую кустарниковую заросль, он начал губами искусно подражать голосу молодого тетерева, издавая тонкий, жалобный свист. Не прошло и десяти минут, как где-то близко отозвалась тетерка, а потом и молодые тетеревята, шурша засохшими листьями, стали приближаться к нам. Но не поднялась у меня рука на доверчивую птицу. Встав из-за куста и вторично вспугнув выводок, мы пошли дальше.

— А глухарей, Агафон Павлович, тоже можете подманивать?

— Глухарей подманивать трудней, глухарь птица строгая, подозрительная, но все равно и они мне подчиняются, — ответил Рыжаков.

Побродив по лесу часа полтора, мы неожиданно натолкнулись в осиновой чаще на глухарей и сделали по ним несколько безрезультатных выстрелов. И опять, замаскировавшись в зелени кустов, Рыжаков начал подманивать эту строгую птицу, понизив свой призывной свист на несколько тонов против тетеревиного. Прошло 20–21 минут, и я потерял уже надежду увидеть глухарей. Не вдруг в траве явственно послышался ответный зов глухарки. Птица появилась между кустами шагах в пятнадцати от нас, а за ней шли два молодых глухаря. Раздался выстрел Рыжакова, и молодой глухаренок затрепыхался на земле.

На призывы Рыжакова откликаются и рябчики, и куропатки, и перепела, и утки. Нет в лесу или на болоте ни одной птицы, которую бы Рыжаков с неподражаемым искусством не подманивал.

— А лисиц можете подманивать? — спрашиваю я Рыжакова.

— А разве не помните, как я у вас выманил из «круга» двух лисиц сразу?

Я действительно припомнил случай, когда на наших глазах находившиеся в кругу флажков две лисицы стремительно ушли от нас куда-то в сторону. Это их выманил Рыжаков, искусно запищавший мышью.

Идут на его «подвывку» молодые и старые волки, задавая на вечерней и утренней заре своеобразные концерты. Они подходят к нему почти вплотную и зловеще поблескивают во тьме своими глазами.

Запутанные следы любого зверя, в самой сложной зимней обстановке, Рыжаков быстро распутает и безошибочно найдет его лежку.

Способность Агафона Павловича ориентироваться в незнакомом лесу поразительна, и в этом ему помогает, по-видимому, унаследованное от отца, деда и прадеда, промышлявших зверя и птицу в пензенских лесах, особое охотничье чувство.

Мы далеко отошли от дома и чтобы не тратить напрасно сил днем в жару, когда птиц очень трудно найти, решили отдохнуть в лесу у родника до вечерней зари: в это время глухариные выводки выходят из чащи на опушки и на лесосеки. Вечером мы нашли небольшой выводок it убили по одному молодому глухарю.

Возвратились мы в Ишимку поздно вечером. На окраине села нас встретили племянники Агафона Павловича и зазвали к себе.

Любит Агафон Павлович остроумно и безобидно подшутить над молодежью и сам не обижается, если попадет кому-либо на острый язык. За беседой, подкрепленной не одним стаканчиком вина, Рыжаков посмеялся над молодежью и похвастался своей меткой стрельбой по летящей птице, а племянники, чтобы повеселиться, начали утверждать, что при луне он не попадет в подброшенную фуражку.

— Я не попаду? Бросай, я покажу, как надо стрелять!

Мы вышли из избы на улицу. Ярко светила луна.

Фуражка, подброшенная сильной рукой, полетела ввысь. Раздался выстрел. Я стоял сзади Рыжакова и видел, как он точно взял цель на мушку. Но принесенная фуражка, к нашему удивлению, оказалась без единой пробоины. Последовал второй, третий, пятый, десятый выстрелы, но результат был все тот же: фуражка оставалась целехонькой. Насмешки молодежи еще больше раззадорили Агафона Павловича, и он сделал еще семь выстрелов, расстреляв весь патронташ. Веселым насмешкам племянников не было конца. Опечаленный не на шутку такой стрельбой, Агафон Павлович зашагал домой.

— Стар я, что ли, стал или последний стаканчик испортил мне глаз? — размышлял он.

А ларчик открывался очень просто: вместо пробитой с первого же выстрела фуражки, парни показывали Рыжакову другую. И только на следующий день они открыли ему секрет «промахов». Старик добродушно пожурил племянников и сам посмеялся над своей недогадливостью.

Эта откровенность молодежи вернула ему прежнюю уверенность в меткости своего глаза и твердости руки.

Александр Кудряшов

Александра Кудряшова еще недавно можно было встретить то в лесу, то на реке, то на болоте. Высокий, жилистый, чуть сутуловатый, с неизменным рюкзаком и ружьем за плечами, по-охотничьи неторопливо шагал он со своим верным помощником пестрым сеттером. О нем Кудряшов мне рассказывал, что, найдя птицу и не видя долго своего хозяина, сеттер начинает громким лаем звать его к себе. Признаться, я тогда не очень поверил этому рассказу и подумал, что это обычное охотничье преувеличение, так как облаивает зверя или птицу обыкновенно только собака особой породы — лайка.

Как-то осенью я отправился к Кудряшову. Навстречу мне вышел сам Александр Фадеевич, а за ним выбежал и его знаменитый сеттер. Это был небольшой худой пес, с умными, но грустными глазами, с закрученным кверху хвостом и поврежденным автомашиной задом. Кличку он носил почему-то женскую — Пальма.

Я с большим недоверием отнесся к его охотничьему таланту.

Но вот мы пошли в ближайший лес. Пальма моментально скрылся куда-то. Мы услышали отдаленный и настойчивый лай.

— Пальма приглашает к вальдшнепу, — улыбаясь, сказал Кудряшов.

Мы поспешили на голос собаки и увидели, что она застыла в неподвижной позе с красиво поднятой головой. Классическая стойка! Увидя нас, Пальма перестал лаять, но продолжал оставаться неподвижным.

При нашем приближении шагах в пятнадцати от собаки вылетел вальдшнеп. Кудряшов вскинул ружье и выстрелил. Пальма подал ему убитую птицу.

В этот день сеттер еще восемь раз сообщал нам лаем о найденных им вальдшнепах. Я был в восхищении от умной промысловой собаки. Александр Фадеевич сказал мне, что осенью 1953 года он добыл с ее помощью около 200 вальдшнепов.

С юных лет Кудряшов пристрастился к охоте. Его отец был лесником. Он рано стал брать мальчика на охоту, заставляя стрелять по неподвижной цели, а потом по летящим воронам или сорокам.

Саша быстро освоил технику стрельбы по подвижным целям.

Однажды недалеко от лесной сторожки расположилась компания городских охотников. Подвыпив, как это часто случается с такими воскресными охотниками, они открыли стрельбу по фуражкам и бутылкам. Мальчик с любопытством смотрел на их забаву. Один из охотников, спросил его:

— А ты, паренек, умеешь стрелять?

— Немножко умею!

— Возьми мое ружье, и если попадешь в стреляную гильзу, дам тебе три рубля.

Кудряшов согласился и, взяв ружье, приготовился. Охотник подбросил высоко вверх гильзу, наполненную землей, и Саша с одного выстрела разбил ее вдребезги.

— Получай три рубля, — сказал охотник, передавая ему деньги. — Ну, а теперь ты уж не попадешь! — И бросил новую гильзу в сторону.

Но и в эту гильзу юный стрелок попал, разбив ее в пыль.

— Э, парень, я вижу ты стрелок отменный! — сказал охотник, глядя на Сашу с удивлением. — Попробуй еще сделать дуплет по двум гильзам. Так и быть, дам пять рублей, если в обе попадешь.