Горячий источник (СИ) - Мельникова Надежда Анатольевна - Страница 19

Мне не нравится куда все это ведет. Я превращаюсь в ее поклонника, в несчастного дрочера, что безответно влюблен в жену большого начальника. Не собираюсь стонать и плакать, ожидая ее взгляда. Я не такой, я свободный, как ветер, я живу, как хочу, я сам себе хозяин. Я горячий источник неприятностей. Поэтому, когда Ирина вместе с  еще одним доктором подходят ко мне, с улыбкой сообщая, что все идет отлично. Я уже вижу себя в гребаной френдзоне. И ни одна женщина меня туда не загонит.

Очкарик с кипой снимков удаляется восвояси, и пока Ирина все еще всматривается в слайд-пленку,  я наклоняюсь к ее уху.

- Когда я вижу, как просвечивается твой лифчик, сквозь этот халатик, мне становится тесно в штанах. Ты сводишь меня с ума, Ириш, - я подмигиваю, показывая ей язык.

Глава 19. Ирина

В какой-то момент мне показалось, что Павел нормальный. Я даже ощутила некую связь, как будто между нами протянулась ниточка. Как бывает, когда встречаешь человека, который разделяет что-то очень важное для тебя. Мне показалось, что я увидела интерес. Но потом он ухмыльнулся, сообщил, что через халат у меня виден лифчик, и все вернулось на круги своя. Незрелый и гулящий мальчишка, тридцать лет - ума нет, несмотря на благородную профессию. Какая же вселенская несправедливость, что моё сексуально пробуждение случилось на самой не подходящей для этого кандидатуре.

Заставляю себя думать о разводе. Уже посмотрела несколько съёмных домов, и по деньгам мы смогли бы выжить, но как сказать об этом дочери. Хитрожопый Сергей стал проводить вечера дома и активно играть с Женей. Вчера, например, он до отбоя собирал с ней лего, а позавчера притащил железную дорогу. Он нашел ту самую кнопку, на которую жать проще всего. Он играет со мной, прекрасно понимая, что, если Женя заупрямится, я не смогу уйти.

Попивая кофе из автомата, я уселась возле открытой двери в архив, ожидая приезда неотложного пациента. Пару минут перерыва.

- Держись подальше от этого козла, - слышу хлопки, как будто в архиве кто-то складывает толстые пыльные папки с историями болезни, узнаю тяжёлый голос Прокофьевны.

Чьи-то вздохи, охи, скрип стула, а еще звук открывающейся деревянной рамы. Слышно становится хуже, в архив врываются звуки улицы.

- Он хороший, Тамара Прокофьевна. Просто прикидывается разгильдяем, на самом деле любит...

- Кроме своей собаки он никого не любит! - скрепят ступени маленькой лестницы, почти уверена, что грузная женщина сползает вниз. - И он не хороший. Он сволочь.

Я продолжаю пялиться в стаканчик с кофе, подслушивая. Тишина, а потом.

- Они все сволочи, - добавляет Прокофьевна.

Снова хлопают папки.

- Ему нравится Ирина Владимировна, - вздыхая, констатирует Забейворота.

А у меня округляются глаза. Кофе вдруг кажется горьким. На секунду наступает тишина и снова скрипит стул, как будто кто-то садится.

- Он без ума от неё, - голос Забейворота звучит так, будто она планирует расплакаться.

А я чувствую, что мое сердце бьется быстрее. Почему мне так приятно это слышать? Отчего мне нравится то, что она говорит с такой грустью. Я ведь поняла, о ком они говорят. Дура я замужняя, иначе и не скажешь.

- Так, а ты чего за ним бегаешь? - злится Прокофьевна. - Плюнь и размажь, я тебя сколько знаю, я тебя сюда устроила.

- Как он на неё смотрит, как он на неё смотрит, - повторяет надрывно,- как смотрит, Тамара Прокофьевна. Мне кажется они любовники.

Последние глотки черного густого напитка я втягиваю с неприличным звуком.  Хочется пойти возмутиться, оправдаться, доказать свою невиновность, но я понимаю, что глупо. Пусть думают, что хотят. В моей жизни и так не лучший период, чтобы еще чужие сплетни рассеивать.

- Что у тебя то с ним было? – гаркает Тамара.

Но грохот дверей о стену отвлекает. Вскакивая на ноги, я выкидываю в мусор стаканчик.

В клинику вкатывают каталку с окровавленным животным. Замираю на мгновение. Шокировано смотрю на полосатый мех, на красивую, но перекошенную болью морду, длинные когти на мягких, почти кошачьих лапах.

- Это что?

- Принимай, Ирина, - дает мне на подпись документы врач скорой помощи, - раненый браконьерами тигренок.

Остаток дня мы боремся за жизнь невероятной красоты животного. Рана достаточно серьезная, и то, что тигренок остался жив, уже можно считать чудом. В клинику приезжают представители центра по изучению и сохранению популяции амурского тигра, они пожимают мне руку, читают всему персоналу лекцию по важности сохранения этого вида животных.

А я так устала, что перед глазами темно, почти так же, как на улице. Пришлось делать многочасовую операцию. Сижу, крепко зажмурившись, откинувшись на стул. В клинике снова никого нет, а я не могу себя заставить встать и пойти домой.

Попрощавшись со сторожем, я направляюсь к дому, тут недалеко, но фонарей совсем нет. Особенно темно между двумя плотно посаженными частными домами. Переулок узкий и довольно длинный. Как назло, ни в одном, ни во втором не горит свет, даже лампы на крыльцах потушены. Надо заканчивать задерживаться на работе. Становится не по себе, когда я, торопясь, бегу по темной кишке улицы, где даже собственных рук не видно. Я ускоряю шаг, потому что кажется, что за мной кто-то идет. Будто меня кто-то преследует, легкий шелест, едва заметные шорохи пугают. Снова оглядываюсь, всматриваюсь в темноту за спиной, поворачиваюсь обратно и прямо перед собой вижу тень. Капюшон и кулак, что бьет меня прямо в лицо, мощный удар сбивает с ног, грязь разлетается, принимая в свою зыбкую массу, окутывая и засасывая, я падаю на спину, ударяясь головой.

Глава 20. Павел

Я не успел. Ирина уже покинула клинику, когда мы с Мари подошли к единственному светлому пятну на улице – крыльцу больницы. Сегодня просто невероятно темно, небо плотно затянуто тучами, скрывающими звезды и луну. Мы приходили сюда трижды. И каждый раз я уводил Мари обратно, делая вид, что гуляю с собакой. Я не собираюсь бегать за докторшей, но я хочу ее увидеть, поэтому сворачиваю в сторону клиники, заставляя Мари в пятый раз сходить по-маленькому под забор медицинского учреждения. Не удивлюсь, если в следующий раз по нашу душу выйдет сторож с винтовкой и отстрелит мне яйца. И будет прав. Навязываться я не привык. Надоедать, вешаться на шею, слоняться за ней, как недоделанный Ромео? Нет уж,  увольте. Такие ребята всех раздражают, вызывая рвотные позывы. Поэтому, когда я заметил, что она свернула в темный переулок, просто пошел за ней, не зная, то ли торопиться, то ли вернуться. Я не собираюсь напрашиваться в любовники, прекрасно знаю, как это смотрится со стороны, вызывает только озлобленность и отвращение.

На днях ко мне приходила Ольга. Мы с Мари смотрели собачьи бега, она любит эти спортивные соревнования преследующих приманку в виде искусственных зайцев или кроликов. Я смеюсь над ней, когда собака начинает болеть за того или иного участника, громко лая и виляя хвостом, но, честно говоря, подозреваю, что Мари просто тащится от борзых и  грейхаундов, которые чаще всего участвуют в забегах.

Так вот, Забейворота постучала. Я крикнул открыто и продолжил гладить Мари по холке, когда девушка разулась и бесцеремонно уселась на мой диван, развалившись. Из нее посыпались привычные шутки, те самые, от которых болит моя пустая голова и чешется слегка заложенный нос. Ее ресницы порхали, а позы становились все откровеннее. Мне не стоило ее пускать. Сослаться на то, что очень занят, но я просто надеялся, что скоро ей надоест бессмысленное виляние задом передо мной.

Дома я хожу в шортах, без майки, но Забейворота смотрела с пошлой жадностью, потому я пошел в спальню, к шкафу, испытывая острое желание прикрыться. Вот тут-то она меня и поймала, перекрыв пути отхода. Потянувшись к пуговкам на своей трикотажной кофте, Оля стала медленно наступать, а я стоял, не двигаясь, лишь безразлично поглядывая, как появляется молочная кожа с веснушками. И когда ткань распахнулась, передо мной предстала нежная,  круглая, пусть и небольшая, но вздернутая, с девичьими розовыми сосками грудь. И тут я понял насколько жалок.