Бабье царство (СИ) - Осипов Игорь - Страница 60

— Полгода?! — возмутилась Лукреция. — Я с ума сойду за полгода с вами.

— Молока! — поглядев сперва на украденную из-под носа кружку со спиртным, а потом на повариху, произнесла Катарина. Немая быстро убежала в чулан и вернулась с большим кувшином, из которого пахло парным коровьим молоком. У меня от запаха ком к горлу подошёл. Кто не знает, парное пахнет очень специфично. Особенно если его доят вручную, а не механизированно. Но у местных просто феноменальная усвояемость молочных продуктов, что связано с гендерным перекосом. Женщины на заработках, мужчинки поят детей коровьим или козьим, а кто не мог пить, давно умер. Естественный отбор в действии.

— Таурисса, — тихо произнесла Катарина и приложилась к краю кувшина. Из уголков рта по подбородку побежали белые капли, капая в распахнутый вырез поддоспешника и падая на грудь, чтоб вот-вот убежать под камизу. Это лишь с натяжкой можно назвать эротикой, и ведь стирать придётся. Я без всякой задней мысли достал из сумки запасное белое полотенце и сунул ей в вырез на манер салфетки. Храмовница закашлялась и начала булькать в кувшин, при этом покраснев, как помидор. Она так и застыла с сосудом в руках, часто моргая. А у меня возникло ощущение, что я что-то не так сделал. Обвинений не последовало, но сидящие за столом женщины давили улыбки.

Система молчала.

— Больше так не делай, — выдавила из себя Катарина несколько минут спустя, а затем поглядела на шерифыню. — Прошу простить. С позволения хозяйки я в комнату.

— Прямо по лестнице, — махнула рукой Тереза, и все проводили взглядом храмовницу, поднявшую с пола сумку и направившуюся по узкой деревянной лестнице наверх. Я поднял лицо, слушая, как по доскам потолка глухим эхом отдались шаги наёмницы. А ведь до этого никто не ходил там, иначе бы услышал. Небось несезон, и постояльцев нет.

— Прошу прощения за чуждость этим местам. Не соблаговолите ли дать пояснение, какое оскорбление нанесено девушке?

Тереза прикрывала ладонью

— Ай, юн спадин, не белолицкайся, — ответила Урсула с усмешкой. — Эта… молоко на грудь — жертва Златорогой, чтоб сиськи выросли, а ты вытер.

Я скривился. Получается то же самое, что выкинуть у земной девушки огурцы, которые она на маску для лица приготовила. Буду знать. Но настроение, поднятое благополучным спасением, немного подпортилось. Стоило мне встать, чтоб откланяться, как дверь в таверну открылась, и в неё заглянула одна из стражниц.

— Тереза, забыла добычу закинуть. Пару тесаков взяли. Остальное здесь.

— В угол кинь, сейчас скажу что куда.

Я повернулся к лестнице, и в это же время меня окликнула Урсула.

— Юн спадин, гляди! Вот эта штука тебе впору будет.

Повернувшись, увидел, как наёмница крутит в руках нечто среднее между японской нагинатой и копьём. На древке длиною с лыжную палку сидел наконечник в форме однолезвенного прямого меча размером почти пятьдесят сантиметров. Такой штукой можно колоть защищённого стёганкой или лёгкой кольчугой противника. А можно и рубить, как алебардой. Хотя латный или бригантный доспех вряд ли возьмёт. Не знаю, как этот чудесный инструмент для ковыряния человечины называть, ибо в Средние века стандартов и гостов не было, делали как душе угодно, а уж потом обзывали нежными именами. Например, булава монгерштер — утренняя звезда. А это больше походило на одноклинковую европейскую глефу или древнерусскую совню, чем на японщину — там клинок более изогнут, совсем как у катаны. А ещё у этой глефы верхняя треть древка обита тонким железом. Но принцип тот же — ковырялка на древке.

Урсула кинула вещь мне. Пришлось поймать, а потом покутить. Не знаю, что там с правильными терминами о балансе и эргономике, но простенька вещь довольно уверенно легла в руки.

— Мужчина с оружием? — усмехнулась Тереза. — Не порезал бы нежные пальчики.

— Да ты что?! — ту упёрла рук в боки Урсула. — Щас покажу. Юн спадин, защищайся.

— Бездна, — буркнул я на местном, а потом отдал приказ системе на юстировку.

Мечница схватила свой двуручник и принялась неспешно тыкать в меня.

«Проводится анализ и аппроксимация тактики боя», — прошептала моя незримая помощница, когда я водил отводил глефой вялые выпады наёмницы.

— Да брось, чему его можно научить?

— Да ты подожди! Он же не человек!

Урсула ещё несколько раз кольнула, а потом нанесла рубящий удар со всей дури.

— Бля! — вырвалось у меня, а тело отреагировало само. Руки подняли оружие, отчего оно прикрыло голову так, что остриё направилось вниз под углом сорок градусов. Окованная часть глефы приняла тяжёлый меч, и слило удар вдоль сглаженного наконечника вправо от меня. Причём клинок скакнул на выемке между древком наконечником и сильно ушёл в строну. По рукам прошла боль, слово я монтировкой со всей силы по рельсу ударил, аж пальцы занемели, но они меж тем остались на месте.

Мечница не остановила атаку, а выгнула руки и нанесла восходящий рубящий обратной стороной лезвия. Моё тело присело и снова поставило глефу под углом. Но уже нижней частью. Был бы у меня в руках обычный меч, удар вывернул запястье и по голове прилетело собственным оружием, однако широкая постановка рук сделала эффект рычага. Хотя снова по ладоням садануло, словно ломом. Удар снова слит, но если сделает ещё приёмчик, располовинит к чертям собачьим.

И Урсула сделала. Укол. Но моё кун-фу, совмещённое с русским «бля», не подвело и сейчас. Я отшатнулся вправо, делая финт и отводя остриё вниз, хотя то норовило проткнуть лёгкое.

— Пальцы! — испуганно закричала Тереза, когда клинок соскользнул дальше по лишённому защиты древку.

— Мать ва! — начал я выражение, убирая руки от глефы, как от раскалённой железяки. Сталь с шелестом проскребла дерево и вошла в пол. А мои руки сами собой выхватили полушпагу. Тело сделало рывок, нанося режущий по левому рукаву её стёганки чуть выше запястья. Была бы у меня шашка или катана, мечница лишилась бы руки, но клинок не тот, и потому на ткани остался лишь разрез пары верхних слоёв с оттопырившимися краями.

— Бездна, — протянула Тереза, а все остальные таращились на меня с открытыми ртами. — Мне бы моих дур так научить.

— Всё. Хватит! — закричал я, тяжело дыша. Руки ныли не только от ударов, но и от нагрузки. — Ты совсем сдурела?! Ты же убить меня могла!

— Да я только в треть силы, — пожала плечами Урсула. — Я вела клинок, как должно.

— Дура! — выругался я. — Это уже слишком! Вычту из гонорара за мой риск!

— Это как? — переменилась в лице Урсула, немного растерявшись. — Я же, эта… для блага. Я же видела, как ты учишься быстро. А это жизнь тебе может спасти.

— Если сама не угробишь, — пробурчал я, подхватил сумку и направился к лестнице.

— Юн спадин! — выкрикнула Урсула и быстро встала у меня на пути. Она поправила у меня ворот и сдула пылинку с плеча. — Эта… может, не будешь вычитать? Я ж не для себя.

Я посмотрел снизу вверх на высокую ландскнехтшу, а она глядела на меня. Карие глаза с морщинками в уголках были приправлены какой-то горчинкой и небольшой обидой во взгляде, мол, я же не со зла. Тёмные с небольшой сединой косы с разноцветными лентами падали ей на большую грудь, распирающую поддоспешник, как лифчик пятого размера, даже одна из пуговок норовила отлететь в сторону, да и сама женщина, казалось, ещё чуть-чуть и стиснет меня в медвежьих объятиях.

— Больше так не делай, — смилостивился я и тут же почувствовал, как меня обхватили и прижали к упругому бюсту, который как раз был напротив моего лица.

— Яси к тебе Небесная пара, — скороговоркой выпалила женщина, выпуская из объятий. — Вот.

Она уже протягивала мне глефу и тарелку с колбаской.

— Он такая прелесть, когда сердится, — улыбнулась мечница, выдёргивая меч из пола и поставив его у стены. Она даже не заметила, что рукав порезан.

Я вздохнул. Подхватил всё это и пошёл по ступеням. Как там говорили? С лестницы прямо.

— Тоже пойду, — раздался голос Лукреции, а потом она, видимо, обратилась к поварихе или горничной. — Пусть мне горячую воду умыться принесут.