Ночь заканчивается рассветом ( Бонус к первой книге "Дочь княжеская" ) (СИ) - Чернышева Наталья Сергеевна - Страница 12

— Иди. И без глупостей!

Нет, не будет Двахмир убивать на месте! Ему же необходимо восстановить справедливость, а сделать это можно только в ближайшей Опоре, а ближайшая — на Поющем Острове. Ослабленная отсутствием верховного мага, между прочим. Новый если и прибыл уже на замену бесславно сгинувшей Таволе, то всяко в должность за трое суток вступить не успел. Инициация Опоры длится не один день, не два, и даже не десяток, и всё это время она уязвима…

— Зря ты отпустил меня тогда, — сказал за спиной Двахмир.

Спина непроизвольно ёжилась под взглядом бывшего друга. Вот как всунет нож под лопатку, медленно так, не до смерти, а чтобы помучился… Справедливость справедливостью, но отчего бы не посмотреть на кровь?

— Зря отпустил, говорю. Надо было довести дело до конца.

— Ты-то довёл бы, — усмехнулся Эрм, тянуло обернуться, но он сдерживался, не желая доставлять врагу удовольствие.

— Конечно, — заверил его Двахмир. — Проигравший плачет! Так было всегда. А ты дрогнул. Отпраздновал слабака и труса. Себе на беду, Эрмарелленеш, себе на беду. Мог бы жить. А теперь умрёшь. Угадай, на что именно потрачу «резерв», сотворённый из твоей жалкой душонки?

— Не дождёшься, — угрюмо пообещал Эрм.

И больше не сказал ни слова.

Двахмир провёл пленников и своих людей через широкую арку магического портала, которую организовал на первом же попавшемся ровном месте. Эрм хорошо знал теперь цену таким порталам. Сколько детей сгинуло в Опорах, чтобы наполнить Силой один — единственный проход для двадцати семи человек?.. Он шагнул в арку, ощутил слабый ветерок на коже, отдавшийся где-то вдалеке эхом детского смеха, и вновь едва удержал плавящий душу пожар, взмолившись всем небесам сразу: не сейчас! Ещё не время!

И его молитва была услышана.

Выброс не случился.

Комнатка была маленькой, тошнотворного цвета разбавленной наполовину водой крови, с узкой решёткой-входом от пола до потолка. Сколько их было здесь, таких клетушек, сколько прошло через них жертв, в последней тщетной надежде веряивших, что сейчас ворвутся и спасут… Вот прямо сейчас!

Спасать Эрма была некому, он прекрасно это понимал. Отдавал себе полный отчёт, где находится. И грызло душу сомнение: а ну как наместник не придёт? Кто знает, что могло стукнуть в его голову. Мог ведь отмахнуться. Бросить через плечо: «Кончайте с ним». И забыть.

Эрм вспомнил худое вытянутое лицо Хедарма, его вкрадчивый тихий голос, мерзкие рыбьи глаза. Придёт! Обязательно придёт. Не упустит безродный выскочка случая поглумиться над аристократом крови, последним из своего дома!

Ожидание смерти хуже самой смерти. Особенно когда рвётся из ненадёжных уз громадная Сила… Нельзя! Ещё не время!

Шаги. Эрм поднял голову: наконец-то. Но увидел всего лишь Двахмира… Одного. Он остановился напротив решётки, стоял, смотрел.

— Народ превыше всего? — спросил у него Эрм, чуть усмехаясь.

— Народ надо всем, — привычной фразой отозвался тот.

На воротнике его куртки висела палочка «резерва», и Эрм вдруг очень остро ощутил заключённую в нём душу. Пошло взаимное узнавание, — ласковое море другого мира, детский смех, родовое поместье на побережье… В груди ворохнулся ком тяжёлой злобы: Двахмир, чтоб его живьём черви сожрали, раздобыл где-то «резерв», созданный в смертный час маленькой сестры Эрма!

Он правильно понял взгляд пленника, погладил артефакт, усмехнулся. Спросил:

— Ты убил Рахсима?

— Я, — не стал отпираться Эрм.

— А Таволу?

— А Таволу не я. Но я, так сказать, поспособствовал. Что, херовато без них, верно?

— Справимся, не переживай.

Эрм чуть усмехнулся. Сказал:

— Кто бы сомневался.

Помолчали. Тишина давила. Обострёнными до предела чувствами Эрм воспринимал магический фон, исковерканный и искажённый Опорой, и с потрясением думал, как же он жил раньше. Жил, не замечая разлитого вокруг ужаса. Жил, считая этот ужас привычным распорядком вещей…

— Подставить братца твоего было не просто, — сообщил вдруг Двахмир. — Но я справился. Год почти ухлопал на это, веришь?

Эрм стиснул зубы. И почему не удивлён? Давно следовало догадаться, чьих рук дело.

— Мне даже награду дали, — хохотнул Двахмир. — Представляешь? За отвагу!

Упивается. Да уж. Вспомнился Канч сТруви, спасавший живых, вспомнилась младшая его, Фиалка, ставшая тварью ради будущего своего народа. И кто же здесь тварь, если так разобраться?

— Лива брата в тебе видела, доверяла тебе, — горько сказал Эрм, чувствуя, как ворочается в груди обжигающая лава. — И когда ты пришёл к ней… Ты же ей кукол из дерева вытачивал, на руках носил. И всё затем, чтобы пытать доверием в подножии своей Опоры. «Резервы» ведь никто не идентифицирует; в такие случайности я не верю. Значит, ты сам, — он снова вспомнил Канча сТруви и спросил его словами — Не тошнило?

— Ты ведь первый нарушил нашу клятву! — огрызнулся Двахмир. — Забыл?

… Морской берег и двое детей, торжественно обменявшихся кровью по древнему обычаю. Короткая клятва на два голоса, звенящих от осознания важности происходящего. Побратимство — на века…

Эрм качнул головой, прогоняя призрак былого.

— Я тебя отпустил, — сказал он. — Вопреки всем обычаям и законам, рискуя собственной шеей. И я не разорял Двахмиродолу. Не убивал твоего деда, не брал силой твою мать и не истязал твоих младших в Опоре. И не говори мне сейчас о клятве, брат. Первым похерил её именно ты.

— Отпустил он, — Двахмир едва сдержался, чтобы не плюнуть. — А ведь всего этого могло бы и не быть. Всего-то навсего надо было твоей поганой мамочке…

— Не смей про маму, — глухо выговорил Эрм.

— А то что? — зло прищурился Двахмир. — Снова вызовешь? Да как бы тебе теперь не с руки! А про маму твою, — предпоследнее слово он выплюнул с ненавистью, — могу повторить всё то же самое, что сказал тогда! Грязная, мерзкая, сволочная…

— Заткнись, — тихо бросил Эрм. — Закрой рот.

Двахмир не видел, какой вулкан грохочет в душе пойманного. Как все дети Истинного Народа, он жил взаймы, черпая силу в артефактах Опоры, не знал иного, и потому многое было сокрыто от него. Но тихий голос бывшего друга словно сдвинул с места даже не стены, а сам фундамент башни, на котором держалась Опора Поющего Острова, и ощущение возникло неприятнейшее. Ощущение собственной жалкой беспомощности перед свирепой стихией, готовой разразиться страшным, сметающим всё на своём пути ураганом, против которого не было и не могло быть защиты…

Он присел на корточки, чтобы смотреть в лицо пленнику. Повторил тихо:

— А ведь всего-то навсего надо было вам отдать мне Рамову. Что, трудно было? Ведь я же просил!

— Как просил… Привёл ей на замену десятерых. Их матери наверняка ведь тоже просили тебя, не так ли? Оставь, не трогай, пощади. Ты их послушал? Нет. И ещё ждал после этого, что услышат тебя…

Мать Плойза пришла тогда в Тахмиродолу, разговаривала с хозяйкой. Её беспокоила связь сына с низинной девушкой соседей, ставшая чересчур глубокой на её взгляд. Судьба несчастной была решена в два счёта задолго до собственно просьбы младшего Двахмира…

— Это другое…

— Что — другое? Что? — Эрм по-прежнему говорил тихо, но каждое его слово било в уши со страшной силой. — Пнуть слабого. Отобрать у слабого. Обречь на муки того, кто слабее. Вот она, вся наша сила, и вот оно, всё наше благородство. А местные живут иначе, знаешь ли. У них нет Опор, подобных нашим. Они берегут и спасают тех, кого жрём мы. Даже ценой собственной жизни. Знаешь, если они все погибнут в боях или в наших Опорах, смерть не умалит их величия. А ты что оставишь после себя, какую память? Что, скажешь, не плодил бастардов с низинными? Плодил, по глазам вижу. Полукровки дают в Опоре больше Силы, это всем известно. Но они — твои дети, и пусть твоя гнилая совесть не шепчет тебе жалкие оправдания про низкую кровь. Низкой крови в них половина, а вторая половина — твоя. Сколько сыновей ты отправил в утиль за последний год? Дочерей? Ты вообще их считал?