Тайны темной осени (СИ) - Чернышева Наталья Сергеевна - Страница 21

— Ты же умер! — беспомощно выговорила я, заикаясь.

Кот подошёл, боднул головой под ладонь. Он был холодный, но не могильно-ледяной, на шерсти прозрачным бисером висели капельки тумана. Я ошалело погладила его, — он замурлыкал. Бегемот?! Может, это просто другой какой-то кот? Не могу объяснить! Но меня продрало ужасом от макушки до самых пяток. Я отступила, еле сдерживая рвущийся из груди крик.

Бегемот умер. Передо мною другой кот.

Ага, ехидно сказало сознание. Другой. Но с такой же раной, с выбритой вокруг той раны шерстью, с выбритой шерстью на лапе, куда вставляли катетер. И с таким же непроницаемым чёрным взглядом. И тем же тембром короткого «мруфф, мруфф», с каким он сидел и смотрел на меня, довольно щурясь, когда-то давно, когда мы вместе торчали перед захлопнувшейся дверью Олиной квартиры.

По составу прошла тяжёлая судорога, лязгнуло, скрипнуло, ударил по ушам протяжный крик маневрового тепловоза. Да поезд просто уйдёт сейчас без меня! И я останусь одна, на платформе вне времени, рядом с мёртвым котом, и один бог знает, что со мной дальше будет!

Ужас пихнул меня к запёртой двери, на которой словно бы светилась изнутри заветная цифра тринадцать.

— Откройте! — закричала я, колотя изо всех сил по влажной металлической поверхности. — Откройте!!

Бегемот смотрел на меня, склонив голову, и, лопни мои глаза, улыбался.

— Откройте!

— Чего орёшь? — лениво спросило у меня заспанное солнце всея РЖД, проводница вагона номер тринадцать.

— Пустите! У меня билет!

— У всех билет, — буркнула проводница, прикрывая зевок ладонью.

Состав снова содрогнулся. Тоскливый скрежещущий звук прорезал туман и в нём же погас, толком не родившись. Я взбеленилась и заорала!

В жизни по пальцам могу пересчитать все случаи, когда я так орала. Не то пять их было в моей жизни, не то вовсе четыре. В юности, в школе, когда донимали мальчишки, и я кинула в одного из них парту — но он, можно сказать, только что не на коленях валялся, умоляя меня кинуть в него парту. С тётей Аллой, царство ей Небесное, случай был. Ещё два, каких уже и не помню. Я — флегматик, улитка, я стою столбом там, где реагировать надо.

Но вот здесь я заорала.

— С котами нельзя, — хмуро буркнула проводница, разглядывая скалящегося за моей спиной Бегемота. — Котам нельзя.

Она его тоже видит?! Я резко обернулась. Не было никакого кота. Вообще. Хромая совесть, вот что это такое, поняла я. Галлюцинация. Тихо шифером шурша крыша едет не спеша.

— Твою мать! — взвыла я.

Проводница с каменным лицом выслушала мою пламенную речь до конца. Потом подумала ещё немного, подождала продолжения, не дождалась. Посторонилась и кивнула:

— Заходи…

Меня снова поджарило, но язык я прикусила и возмущалась уже дальше про себя. Едва я влезла в тамбур, как вагон плавно качнуло и потащило вперёд. Вовремя! Как вовремя.

— Билет и паспорт.

Проводница изучала документы внимательно, чуть ли не по миллиметру. До меня начало доходить, что ссора с человеком, в чьём вагоне предстояло прожить почти два дня, была плохой идеей. Может, всё же извиниться?..

— Пошли.

Третья дверь от купе проводников. Жирная латунная тройка на высоте человеческого роста. Внутри — мило. Чистенькое, уютно, шторы с бахромой на окне, столик, диван с закруглённым краем…

— Но… тут же одна спальная полка! — вырвалось у меня.

Да, одна. Огромная, но одна!

— Полка одна, — невозмутимо выговорила проводница и злорадно добавила: — А номер — на двоих!

Настала моя очередь немо таращиться. Язык не смог выговорить матерное слово, оно застряло в глотке.

— Подсажу сюда какого-нибудь хрена… — с наслаждением продолжила проводница, внезапно прокачав скилл разговорчивости до восьмидесятого уровня: — Будет у вас тут лезгинка, — она изобразила руками лезгинский танец в своём понимании, а потом восторженно воздела палец к потолку: — О! Придумала! Я подсажу сюда старого хрена!

И пошла к себе по коридору. Узкий красный ковёр заглушал шаги. Я оценила угрозу. Даже если в кассах билет в третье купе тринадцатого вагона поезда Санкт-Петербург-Адлер не купили, по дороге найдётся толпа желающих проехаться в СВ за полцены. То есть, эта… эта… эта коза! Эта коза на моих неприятностях ещё и наварится!

Я кинула сумку на полку, сама с размаху села рядом, обхватила голову ладонями.

Глубоко внутри работала тупыми зубами тяжёлая боль.

Я поставила на столик нетбук, сунула зарядное в розетку. Надо отправить резюме на хэдхантер, заодно посмотреть, что там есть для инженера-разработчика систем управления, и чтобы в офис не ходить. Хватит с меня офиса, хлебнула по самые уши.

Игры для приложений… Ладно, сохраним, игры для мобильных приложений сейчас набирают популярность, но это не основная моя специализация, здесь придётся вникать в процесс. К конкурентам сама не пойду. Они, когда узнают, выйдут на меня сами, если захотят. А так в этой сфере не слишком много фирм, и между ними негласный договор: работников друг у друга не переманивать, если кто будет проситься сам — не принимать.

Удалённо работать можно из любой точки мира, был бы хороший доступ в интернет. А уж в Сочи чего интернета не будет. Если он есть даже в поезде.

Внезапно навалилась усталость. Я ещё хорохорилась, тёрла глаза, пыталась смотреть в экран. Потом сдалась. Выключила нетбук, подвинула его к стене, чтоб не сдёрнуло на пол, если поезд вдруг резко остановится. Переоделась в домашнее, аккуратно сложила верхнюю одежду, свитер, джинсы… Подумала, не пойти ли в секретное место, потом передумала. Это же купе покидать, а покидать почему-то не хотелось. Потушила свет, потянула на себя одеяло.

Поезд несло по мосту через чёрную ночную реку. Ущербная Луна чертила по водному зеркалу белую дорожку. Мне стало не по себе от этого пейзажа; понятно — ночь, ночью всё выглядит потусторонним, но чёрная река в чёрных берегах — не та картинка, которой можно наслаждаться. Вспомнился вдруг мёртвый Бегемот в тумане на вокзале, внезапно показалось, что он смотрит на меня сквозь стекло, снаружи, странным каким-то образом летя вровень поезду и перпендикулярно ему… бррр! Я поспешно натянула на голову одеяло и уткнулась носом в стену.

Совесть ела поедом, я чувствовала себя виноватой перед несчастным животным, а ещё мне казалось, что если бы я не заговорила с врачом при нём о дальней дороге, он бы не умер. Он услышал меня и умер, чтобы не быть обузой. Могут ли кошки управлять своей жизнью, я не знала. Предположение подобного звучало отменным бредом. Кажется, я схожу с ума. Приеду в Сочи, надо будет найти там хорошего психолога, если вовсе не психиатра.

«Так-так», — стучали колёса на стыках. — «Так-так-так…»

ГЛАВА 5

Запах.

Неприятный тошнотворный запах, ритмичными волнами прокатывавшийся над головой. Как будто толпа курильщиков делает затяжку и выдыхает дым, вот только сигарет с таким запахом не бывает.

Тонкий, жалобный детский плач. Привязанное к ободранному столу голое детское тельце, девочке лет десять, наверное, может, меньше. Она всё ещё поднимает рефлекторно голову, она ещё живёт и я шагаю к ней: помочь, обнять, разрезать склизкие от чёрной крови верёвки, спасти.

Жертва поднимает голову.

На меня в упор смотрит безглазое — глаза зашиты грубой нитью — лицо куклы. Рот тоже зашит, заклеен кусочком белого пластыря нос.

Кукла.

Такая же, как та, которую я сожгла, а потом едва не сгорела от болезни сама.

Такая же, как та, которая упала в давно сгоревшем доме, а потом упала с двадцать третьего этажа несчастная тётя Алла.