Тайны темной осени (СИ) - Чернышева Наталья Сергеевна - Страница 20

Мне было страшно, очень страшно.

И нет никого со мною рядом. Нет никого со мною рядом в одном городе. Мама — в Сочи, дежурит возле палаты Оли. Алексей там же. Тётя Алла умерла. Арсений…

Я прибавила шагу: показалось, будто меня настигают чьи-то тяжёлые шаги.

Если не везёт, то не везёт до конца. Ненастье навалилось со стороны залива, со снегодождём, низкой облачностью и бешеным ветром. Воды нагнало столько, что исчезли островки на Лахтинском разливе почти полностью. Конечно, аэропорт не работал. Конечно, никто не знал, когда откроется, и прогнозов на это не давал!

Оставался поезд.

Начало октября, бархатный сезон, найти место оказалось непросто. Вагон-СВ, люкс, одна штука, и сколько денег отдала, даже не спрашивайте! Отправление — двадцать-шестнадцать…

То есть, времени у меня — дуля без мака. Я отрыла в кладовой у Ольги спортивную сумку, она не обидится, я знала. Покидала туда смену белья, домашнюю одежду, упаковала нетбук, смартфоны оба-два, блокнот. СВ-вагон, с питанием, как-нибудь переживу дорогу на суррогатах. Вагон-ресторан там ещё есть. Наверняка есть, не может не быть в поезде такого класса!

Сутки с половиною, и я в Сочи.

И только выходя из дома я спохватилась: Бегемот! Молодец, Римма. Приручила животное и забыла о нём. В клинике не передержка, долго думать не будут — выкинуть пристройщикам, а у пристройщиков — кошачья чумка, глисты, и прочие радости бесхозной животной жизни… Недавно как раз читала в соцсетях историю — так же принесли котят от метро, но радовались недолго, на вторые сутки котятам плохо, рвота, понос, диагноз — панлейкопения, бегали как сумасшедшие, спасали малышей.

И вот, когда всё вроде пошло на поправку, один зверёныш умер, а второй до сих пор борется за жизнь: болезнь эта коварная, может вернуться.

У коробочников все животные больные. Даже если кто-то отдал им чистенького и здорового щенка или котёнка, подстилку-то никто не меняет и не стерилизует так, как должно, и привет, смерть. Воображение живо нарисовало мне умирающего Бегемота: сердце разорвалось напополам по живому, без наркоза.

Делать нечего, пошла в клинику. Бегемот встретил меня бодро, лизнул руку, замурлыкал. Шерсть ему отмыли, расчесали. Красавец стал. Сердце сжималось и не желало разжиматься. Как я его брошу? А сестру брошу — как?

Врач говорила, что всё хорошо, что нужно ещё вот это и вот то, что наблюдение, спецпитание, что…

— Мне нужно уехать, — сказала я, чувствуя себя последней сволочью. — Я… я… оставлю деньги…

— У нас не передержка, — посуровела врач.

— У меня сестра в больнице в Сочи, — объяснила я. — В реанимации. Разбилась на машине.

Я сама себе не поверила, настолько со стороны прозвучало жалко, и, наверное, сколько таких историй слышали уже здесь не раз.

Возьмите зверушку, подлечите… одно посещение, второе, и… и растворяются в сиреневых далях. А у врачей свои семьи, дети, коты с собаками.

— Если я возьму с собой, перенесёт дорогу? — спросила я.

Успеть до отправления ещё можно было, если шевелиться. Так, большая клетка-переноска, питание, наполнитель, лоток… что ещё…

— Самолётом? — уточнила доктор.

— Нет, поездом, — мотнула я головой. — Нелётная погода… аэропорт закрыт на двое суток…

— Может, лучше усыпить? — предположила врач. — Тот же результат, но хоть не будет мучиться.

— Я вам усыплю! — крикнула я. — Я его для того спасала?!

— А для чего? — врач повидала и не таких, как я, у неё не дрогнул даже голос. — Чтобы обречь на мучительную смерть в дороге?

— Я…

А что я. Я остаться не могла, и уехать не могла, и прямо сейчас мне захотелось от безысходности этой застрелиться и рухнуть трупом. Что за невезуха, за что мне это?! Я ведь не знала, когда я вернусь. Даже если сговоримся за деньги, не факт, что я стану посылать их именно на лечение и содержание кота. Выкинут они его, а деньги прикарманят. Как я из Сочи проконтролирую? Что, поеду разбираться, от лежащей в гипсе с головы до пят сестры?!

Бегемот за моей спиной шумно вздохнул. Я ещё успела обернуться, а вот подхватила его уже мёртвого. И ничего не смогли сделать. Несмотря на лучшую на районе клинику. Несмотря ни на что. Бедолага сам решил проблему. Как-то услышал нас, чёртовых людей, и ушёл. Сердце, скажут мне потом сухие строчки отчёта ветеринарного патологоанатома, высланного по почте. Мэйн-куны славятся сердечными проблемами. Кот большой, а сердце маленькое.

Бродяжничество, абы какое питание, палки от скандинавской ходьбы, интенсивное лечение, которое само по себе не из самых приятных, его ещё выдержать надо, чтобы выздороветь. Вот и ушёл от нас Бегемот на свою радугу.

А меня снова запеленало пустотой. Ни вздохнуть, ни выдохнуть. И даже слёз не было…

Московский вокзал встретил тишиной и странным безлюдьем. И ведь время детское — девятнадцать сорок. Я понимаю, ночь уже далеко не такая прозрачная и белая, как в мае. Но в поезде не один вагон и даже не два, Питер — конечная, и где все те люди, не оставившие мне иного варианта, кроме двухместного люкса-СВ по конской цене?!

Может быть, они уже загрузились в поезд, а я опоздала. Тот ли это поезд? Вроде, тот. Нумерация… ну да. Пилить на другой конец состава, к тринадцатому вагону. Весело.

Тринадцатый

Повторяю, я, человек-рацио, не верю в приметы. Но тут с чего-то словно острой иголочкой прокололо, и ладони вспотели. Мелькнула малодушная мыслишка: «Может, не ехать?» Я встряхнула головой: глупости.

По платформе потянуло стылым холодом. Начал сгущаться туман, размывая фонари в нелепые пятна. Я прибавила шаг. Неуютно, холодно, скорей бы уже завалиться на положенное мне по билету люкс-св-место.

Звонок. Кому понадобилось бы… а вдруг сестре. Не сестре. Звонил Лаврентий наш Павлович и возмущался тем, что меня на рабочем месте сегодня не было. В лимонной робе.

— Я у вас больше не работаю, — уведомила его я.

— К-как! — задохнулись на том конце невидимого провода.

— Заявление на отпуск с последующим увольнением, — уведомила я. — Пришлю по почте, со своей сканированной подписью.

Смартфон пришлось отставить — показалось, из экрана вылезли губы начальства, так громко он орал. Впрочем, звук его голоса глох в тумане, сырая влага прибивала его к земле и не давала разноситься далеко. Мне грозили всяческими карами за нарушение договора, за то, что ухожу в такой ответственный момент, штрафы, никакой премии и даже оклада не будет: вылетишь пробкой, голая как… в общем, голая. Прямиком в чёрный список. Никто на работу больше никогда не возьмёт, меняй профессию, иди в посудомойки.

— Моя тётя в морге, — медленно выговорила я, ощущая, как давит в груди. — Моя сестра в реанимации в больнице Сочи. Моего кота отлупили палками и он умер. Мне по…уй, Лаврентий Павлович. Я уезжаю из города. Делайте, что считаете нужным.

Я не услышала ответа, а когда посмотрела на экран, то увидела в нём собственное своё искажённое отражение: у машинки села батарейка. У нового смартфона, заряженного под самую завязку перед поездкой, села батарейка!

Тьфу.

Я сунула бесполезный кирпич смартфона в карман, поправила на плече сумку и вдруг поняла, что запуталась и не знаю теперь, куда идти. Вагоны длинные. Где тринадцатый? Впереди или за спиной? Прошла назад, увидела номер одиннадцать в окне проводника. Прошла назад ещё вагон, увидела номер десять. Плюнула, пошла вперёд.

Одиннадцатый. До конца. Десятый!

Да твою мать! Как я опять направление перепутала-то?!

Из тумана медленно соткалась фигура огромного чёрного кота. Уши-кисточки, рана на боку — Бегемот!

Сумка сползла с моего плеча и глухо брякнула во влажный перрон. Я стояла, хлопала глазами, сама себе не верила, а ещё вползал в сердце, заставляя дрожать всем телом, отменный страх.

Поймите меня правильно. Вокруг туман. Никого. Тёмный, влажный бок вагона. И мёртвый кот, хромающий ко мне на трёх лапах, одну, правую переднюю, ему тогда перебили.