Уход на второй круг (СИ) - Светлая Марина - Страница 45

Этого не хватило, чтобы построить в голове примерный график ее вылетов.

Этого не хватило, чтобы понять, возвращается она сегодня или в другой день.

Но хватило для осознания — чаще всего ее график замыкался на Вене. Из Вены она всегда летела домой на выходные. Выходной — завтра. Малейшая вероятность, и…

— Вот!

Они вошли в отдельную комнатку — отдельную настолько, насколько уединение могли обеспечить стеклянные двери. На диване полулежала немолодая женщина в черной куртке. Возле нее дежурили несколько человек. Кто-то из травмпункта, родственники, муж, что ли. Психолог из ГСЧС. Глеб снова отключался. Словно был не здесь. Алгоритмы не срабатывали.

Повышенное давление, бешеный пульс, онемение. Уговоры ехать в больницу не действовали. Но возражения уже не имели значения — для Глеба не имели. Мог бы — усадил бы в машину насильно.

— Валера, носилки в VIP-зал! — звонок телефона должен был вернуть его в реальность, но ничего не возвращало. Внутри, там, где прежде находился узел, где теперь ничего уже не осталось, болезненно пульсировала мысль, внушенная с детства: перелет — самый безопасный вид перемещений. По статистике куда больше людей гибнут в автокатастрофах.

А Ксения возвращалась сегодня. В этот день. Забытая с утра мысль. Она возвращалась — а он думал забить на гордость и все-таки позвонить. И все на земле сосредоточилось в полоске света, льющегося из окна между первым и вторым этажами на лестнице из двадцати четырех ступенек, соединявших их.

— Там папа был, слышишь? Папа! Он звонил перед вылетом, он точно сел! — истошно кричала в трубку девчушка лет восемнадцати, закрывая лицо свободной рукой — эту самую руку подхватывала молодая женщина в форме спасателя и что-то ей говорила. Слова он не различал, оставляя их позади. Вперед он нес пациентку на носилках — вместе с Валерой. Опять инсульт. У этой тоже, хотя она и не престарелый божий одуванчик.

Но это то, во что можно вцепиться, чтобы не рехнуться. Сначала инсульт, потом все остальное. Иначе сорвался бы прямо здесь вытрясать у сотрудников аэропорта, что за экипаж летел в рейсе 1322.

Инструкция. ЭКГ. Катетер. Таблетки. Капельница. У него холодели ладони. Покрывались липким потом под перчатками.

— Списки могут в интернет слить? — под переливы светомузыки на крыше минивэна зачем-то спросил Парамонов, не глядя ни на Валеру, ни на пациентку, а прямо перед собой, где длинным хвостом тянулись машины.

— Да, и на сайте службы по чрезвычайным ситуациям опубликуют, — подал голос тот, который, наверное, муж. Кем он на самом деле приходился пациентке, Парамонов не запомнил. Назывался точно. Немолодой, уставший, черный — с ними. Живые к живым. Потом он качнул головой, судорожно вздохнул и добавил: — Только в соцсетях написали раньше, чем в аэропорту стало известно. И фотки даже повыкладывали.

— Леша-а-а, — протянула женщина едва слышно.

Заткнулись все.

Глеб сдавил виски пальцами.

В аэропорту знают, была она в этом экипаже или нет. Не обязательно ждать. Эта мысль не давала покоя. Он будто бы две жизни одновременно проживал. В одной — врач скорой вез пациентку в больницу. В другой — он среди почерневших лицом людей в аэропорту «Киев». Рука снова дернулась к телефону. Среди контактов — поиск ее имени. Он подписал ее «Ксёныч». Как называл, хотя ей и не нравилось. Его упертость против ее упертости.

И вдруг сквозняком в голове, порывом ветра: а ведь она ему звонила. Чертовы недели назад — звонила! Это он хлопал дверью — а она звонила. Неужели ему оказалось мало?

Подушечкой пальцев — на вызов. И прижал трубку к уху, чтобы впервые в жизни по буквам, каждым движением ходившего вверх и вниз кадыка, различить обездушенное: «Абонент знаходиться поза зоною досяжності. Будь-ласка, зателефонуйте пізніше».

— Абонент — не абонент, — пробормотал Глеб. И швырнул телефон на торпеду.

В приемник сдавался быстро. Кажется, он никогда ничего так быстро не делал. Заполненные документы. Короткие реплики — не больше, чем нужно, чтобы все завершить как можно скорее. И выдох в голос:

— Сто двенадцатая все. Ленка, отпускай.

— Куда отпускай? — не поняла диспетчерша.

— Меня отпускай. Надо.

— Сдурел? У тебя два часа до конца смены! Я кем дыры латать буду?

Что? Прямо так и сказать? Лена, у меня, возможно, на этом самолете девушка летела.

Девушка? Летела? Глеб негромко выругался и выдал:

— Непредвиденные обстоятельства.

— Иди в баню со своими обстоятельствами. У меня четыре вызова и две свободные бригады. Дуй на станцию. И вперед. Времени нет на обстоятельства!

— Лена!

— Иначе докладную напишу.

— У меня, возможно, на этом самолете девушка летела. Это будет не работа сейчас. Мне надо знать.

Голос замолчал. Надолго. В рации что-то потрескивало. И кровь стучала в висках. Валера притих, закуривая у машины. К разговору прислушивался. Наконец, диспетчерша медленно протянула:

— С дежурным договаривайся сам. И доки заполни.

Обратную дорогу до станции Глеб попеременно звонил то дежурному врачу, отпрашиваясь, то незабвенной Татьяне Ивановне с просьбой выйти раньше, то рыскал по сети в поисках пресловутых списков погибших. И все еще функционировал в двух реальностях. Одна — здесь и сейчас. В которой он продолжает решать насущные проблемы. Вторая, запертая, которой воли не давал. Иначе она расползлась бы вокруг, разъедая границы возможного, заполнив все собой — и Парамонов просто сорвался бы с места, потому что настоящий мир — не в старой реношке. И настоящий он — где-то далеко отсюда.

Рейс 1322. Кажется, он до конца жизни будет ненавидеть эти цифры.

Но вместе с тем немного обнадеживало то, что среди людей в аэропорту не видел Ксенькиных родителей. Они, конечно, могли бы и не знать до сих пор — все же для них это всего лишь ее работа, ее обычные дни. Не услышали новостей. Никто не позвонил, не сказал. Как там вообще положено уведомлять о таком?

Переодевшись и заполнив документы для следующей смены, он помчался обратно в Жуляны, мысленно повторяя как мантру: «ее там не было, ее там не было, ее там не было». Потому что отдал бы все что угодно за то, чтобы она спокойно зашла на посадку, села и спустилась по трапу из своего самолета, который обязательно прилетит из Вены или любого другого места на земле. И пусть себе дальше твердит свое «у нас ничего не может быть». Неважно. Важно то, кем она для него стала.

Когда подъезжал к терминалу, небо — то самое, в котором жила его Ксения — показалось ему неожиданно теплым, розоватым сквозь толщу туч. Что она там нашла, чего не было здесь? Крылатая, не удержишь. Да и надо ли держать?

Часы показывали 15:20. Выпуском новостей радио радовать не желало.

А он все смотрел в небо. Потому что крылатые не падают. Летают.

В 15:23 Парамонов, не выходя из авто, в очередной раз штурмовал сайт ГСЧС со своего телефона. Список появился. Реальность, в которой он настоящий, замерла в абсолютной тишине, в вакууме, не рождающем звуков и цветов. А он считывал фамилии, расплывающиеся перед глазами, ощущая, как тяжело в груди ухает сердце.

Б — Басаргина.

В алфавитном порядке. Это самое начало.

— Б — Басаргина, — медленно шевелились его губы, но даже себя он не слышал.

Теперь самым громким звуком оказался не крик. Не хлопнувшая дверь. Самый громкий звук — вибрация телефона при входящем смс-сообщении.

«Абонент знову на зв’язку».

Ксении в чертовом списке не было.

* * *

Конечно же, она знала про случившееся. Плохие новости распространяются значительно скорее хороших. Наспех позвонила родителям, но думать об этом себе не позволяла. Один раз начнешь — больше не остановишься. И тогда самое верное решение — менять профессию. А это не входило в ее намерения.

И потому — не думать. Делать свою работу, выполнять свои обязанности. Приземлиться, сдать документы. Достаточно и того, что разбор полетов вышел скомканным. Больше молчали. У Басаргиной, помимо прочего, была еще одна причина, из-за которой она не замечала происходящего. Перед ней стоял выбор: перезвонить Глебу или нет. Вернее, Ксения задавалась вопросом: ждала или нет. И понимала, что не ждала. Уже давно ничего и ни от кого не ждала. Это освобождало от жалости. Она не жалела других, но и себя не жалела. Просто жила и делала карьеру — кажется, так. Этим она и продолжит заниматься. Отсюда напрашивался сам собой вывод — не перезванивать. Каждому свое горе.