Звезда Гаада (СИ) - Свительская Елена Юрьевна - Страница 183

Благ стоял на большом плоском камне, смотря на горизонт. Там, где голубое небо сливалась с сине-серой водой. В той точке происходило невозможное: в ней небо и земля встречались и становились одним целым.

Хранитель долго смотрел вдаль, не шевелясь, не слыша плеска волн, разбивающихся о камни, не чувствуя, как ветер треплет его светлые волосы. Здесь, на морском берегу, ему удавалось на некоторое время забыть о внутренней боли.

Посланница Небес по имени Вера разбила всю его спокойную жизнь, всё его сердце вдребезги и спокойно ушла. Без слов. Благ страстно ненавидел её за надменность, хамство и тупость и… отчаянно любил. Он понял это в тот миг, когда пустил в неё смертоносный сгусток: только тогда ярость наконец-то угасла в его сознании — и он увидел в себе то, что прежде не замечал, с болью понял, что она из-за него сейчас умрёт. А потом Кайер заслонил девчонку собой — и умер вместо неё.

Благ считал, что уж за века дружбы изучил названного брата хорошо, но так и не понял, только ли ради сходства Веры с прежней знакомой тот заслонил её или было что-то ещё? Он уже не расскажет. А жизнь Блага превратилась в сплошную муку: и днём, и бессонными ночами, и даже во сне он вновь и вновь видел, как падает от его удара Кайер, видел её лицо…

Почему же?.. Почему так больно любить?! Почему он ничего не понял прежде? Ничего не предпринял? Тогда бы и Кайер остался жив и, может быть… может быть, между Благом и Верой всё сложилось бы совсем по-другому? Ну, хотя бы таскался за ней преданным щенком, ласково заглядывал ей в глаза, как это делал Карст. Или дерзко, ничуть не скрываясь, крал её время, как Тайаелл. Или устроил бы для неё настоящий дом, куда бы она с радостью возвращалась, как Гаад.

А он только молча наблюдал за ней, порой один, порой в компании кота и Кайера. Он врал им и себе самому, что тенью следует за ней для поиска её слабых сторон, для подготовки к жестокой мести. Сам же убил брата! А Вера ушла.

Столько всего хотел им сказать, но больше никогда…

Сзади испуганно мяукнули.

Благ вздрогнул, скользнул взглядом по бодро снующим от горизонта к суше волнам, играющим мягкими, грязно-серыми или коричнево-зелёными боками.

Камилл, вымочивший лапы, испуганно пятился от подползающей к нему волны, выгибал спину и отчаянно шипел. Кот ненавидит воду, однако же попёрся к морю вслед за последним своим хозяином, единственным, кого признавал и кому доверял.

Благ невольно усмехнулся, потом приметил, что края волн, обнимающих берег, под лучиками солнца, проникающего сквозь крону прибрежного дерева, как будто превращаются в жидкое серебро. И это было изумительно красиво! А перед камнем шуршали кустики травы, дерзнувшей вырасти прямо в воде на мелководье. Чуть поодаль, слева, из воды выступал маленький камень. Белоснежная чайка, разрезав бледное небо своими острыми крыльями, опустилась на этот крохотный уголок среди волн без особого трепета. И замерла, спокойно смотря на шумное море, которому не составило бы труда её смыть с камня, утащить под воду и утопить. И эта тёмная вода, и это светлое море, и этот забавный кот, делающий несколько робких шагов вперёд, к хозяину, и испуганно шарахающийся назад от подступающих волн — всё это было удивительно красиво.

Благ набрал полную грудь воздуха, прислушался к родившейся внутри него музыке, пригляделся к родившейся мечте — ей, мечте, всё равно, что творится вокруг и что случилось с человеком — она всё равно придёт и поманит сказкой… нереальной, но такой сладкой-сладкой…

Хранитель робко пропел:

Льются через край лучики зари,

Побеждая в мире тьму ночную.

Помолчим чуть-чуть! Нет уж, говори!

Долго не слыхал милую мою, родную…

Слова возникали где-то внутри него и упорно рвались наружу. Благ тихо добавил:

Верю, тишина вечною не будет!

Нахмурился, отчаянно прокричал:

Только иногда вся моя беда ликует…

И тогда боюсь, будто никогда не убудет

Ледяного вихря, что давно в сердце дует!

Казалось, что боли стало чуточку меньше. И лучше отдаться ветру, льющейся неведомо откуда песне, чтобы только не вспоминать…

Вечность жду тебя, ведь обещала мне:

Если путь найдёшь обратно, то вернёшься…

Мне приснился сон. О твоей судьбе…

И твоё лицо. Ждал, что обернёшься…

А ещё оказалось, что боль можно отдавать словам — и выплёскивать из себя вместе с ними…

Я во сне с тобой, я шучу, молчу и тебе пою…

И для нас одних на века звёзды и рассветы…

Молча посидим? Нет, поговорим! Я тебя молю!

Но окончен сон. Где ты? Где ты?! Где ты?!

Благ сжал голову руками, отчаянно прошептал:

Я схожу с ума: сон смешался с днём…

Впрочем, не беда! Лишь бы иногда

Увидать тебя! И пускай ледяным огнём

Я сожгу себя! Лишь бы хоть когда…

Задумчиво повторил:

Я во сне с тобой, я шучу, молчу и тебе пою…

И для нас одних на века звёзды и рассветы!

Молча посидим? Нет, поговорим! Я тебя молю!

И сорвался на крик:

Но окончен сон: я опять один! Где ты? Где ты?!

Неожиданно прервался — кот испуганно следил за хозяином — и расхохотался. Долго смеялся, отчаянно, громко, а потом упал на колени и заплакал.

Зверь не выдержал, грудью ринулся на ненавистную воду, сжался как пружина, распрямился, взлетел на камни, выступавшие над берегом и волнами. И полетел по камням, не смотря вниз, на воду между ними, к растерянному и дорогому ему человеку. Добрался, не сорвавшись, запрыгнул на колени к хозяину, жалобно мяукнул, отвлекая от тягостных мыслей.

— И ты тут, Камилл? — удивился тот, потом как-то странно посмотрел на маленького друга, растерянно выдохнул: — А я-то думал, почему дал тебе это имя! Оказывается, я хотел вспомнить…

Подхватил верного зверя на руки, медленно и осторожно прошёл по камням на берег. И уже ступил на мокрый песок, как услышал сзади:

— Камилл!

Резко обернулся, с надеждой взглянул на девушку, стоящую на границе моря и суши. И уныло отвернулся.

— Камилл! — настойчиво повторила незнакомка.

Парень недовольно повернулся к ней.

Чёрные волосы падали ей на полупрозрачные плечи, на бледном лице ярко сверкали светло-серые глаза, слишком узкие для дочери северных народов и слишком широкие для дочери южных. И было что-то в них знакомое, родное…

— Эррия? — хранитель вздрогнул, выронил кота.

Камилл мягко приземлился на четыре лапы, мрачно взглянул на странное существо, сквозь ноги которого то проползали коварные волны, то просвечивал светло-коричневый песок.

Девушка улыбнулась и кивнула.

— Но… как ты?..

— Для нового рождения душа получает часть от душ и тел своих родителей. Мой отец — из твоего мира, — она рукою накрыла полупрозрачное тело, там, где билось у живых людей сердце, и улыбка её стала ещё нежнее и счастливее, — И, получив часть его души, я почувствовала, что она соткана из плоти чужого мира. Я попыталась прийти сюда, — нахмурилась, — Долго искала тебя в тех местах, где мы прежде были с тобой, — неожиданно улыбнулась, — Потом пыталась души свободные найти. Мне они сказали, что среди мёртвых тебя нет. И, может быть, ты уничтожил свою душу насовсем или ушёл в мир живых? Я так испугалась, что даже там тебя не найду!

Она подошла к нему совсем близко. Он смотрел на неё и не знал, что за чувств больше в его сердце: радует ли встреча с ней или гложет душу осознание, что девушка, пришедшая к нему, не из мира живых?..

Эррия ласково прикоснулась ладонью к его щеке. Он не почувствовал прикосновения тонкой руки к телу. Но после её прикосновения потеплело что-то в душе. Как когда-то давно, когда после бури удавалось забраться в тёплую пещеру, выскользнуть из холодных струй непогоды и разыгравшейся стихии. Тогда радовало даже самое хлипкое убежище. Лишь бы немного согреться! Лишь бы заслониться от обжигающих холодом струй!

Он глаза закрыл от её прикосновения. На миг показалось, что она всё ещё рядом. Что нету бездны лет, протянувшихся меж них. Что они всё ещё в одном мире.